1. Валерий Алексеев «Школа одаренных переростков». Небольшая фантастическая повесть про подростка из условно советских времен, в результате необычайно удачного случая оказавшегося в интернате для особо одаренных детей. Сам он вроде бы ничем не одарен, но вот его однокашники — читают мысли! летают! становятся невидимыми! — сложно адаптироваться в таком коллективе. И еще сложнее понять, кто и зачем их тут собрал. В целом книга довольно приятна, хотя и нехитра.

2. Анна Козлова «Рюрик». А вот это — очень сильная штука, как, собственно, и все у Анны Козловой. Начинается снова с интерната, но, пробыв в нем совсем недолго, главная героиня Марта сбегает, чтобы попасть в переплет довольно лихих и довольно неприятных приключений. Это уже довольно большая девочка — достаточно большая, чтобы переспать с первым встречным и угнать у него мотоцикл, но недостаточно большая, чтобы управлять своей судьбой (или хотя бы этим мотоциклом). Автор ведет параллельно сразу несколько историй из разных временных точек, здесь будет много пострадавших девочек и один пострадавший попугай. Что мне показалось удивительным — то, что часть пути Марты практически повторяет путь героини Стивена Кинга: я как раз совсем недавно читала «Девочку, которая любила Тома Гордона» про девочку, заблудившуюся в лесу, — и здесь совпадает не только собственно тема блуждания, но прямо сцена за сценой — ручей, болото, отравление, растущая день ото дня температура, падение в собственные испражнения, мистический сопровождающий… Не понимаю. Для плагиата это слишком прозрачное, слишком явное повторение. Для цитаты — слишком продолжительное. Может быть, неосознанный пересказ? Впрочем, даже этот странный момент не делает книгу хуже, она все равно завораживает только так — и самими историями, достаточно бытовыми-чернушными, но оттого и нехорошо привлекающими, и авторской манерой письма — кроме всего прочего, тут есть любопытная особенность формы: книга поминутно заговаривает с читателем, вовлекая его в происходящее.

3. Мария Осорина «Секретный мир детей в пространстве мира взрослых». Это совершенно замечательное социологическое исследование! В первую очередь оно — об освоении ребенком мира, в который он приходит впервые, который нужно понять и к которому необходимо приспособиться, о формах игровой адаптации, которые — с самой древности и по сей день, поколение за поколением — находят и практикуют дети. Здесь речь идет о настолько базовых вещах, что взрослым о них уже редко приходится задумываться, — о познании границ предметов и себя самого, о времени и пространстве, об архетипах дома, дороги, вещи — которые сперва отыгрываются и только через это познаются. Когда автор говорит о том, как ребенок, которому поначалу ничего не принадлежит и ничего не известно, расширяет свой мир за счет все более дальних прогулок, утучняет самого себя через найденные на улице «сокровища», не представляющие для взрослых ни малейшей ценности, как захватывает территории, пытаясь создать на чердаке, в шалаше, в заброшенном доме свое собственное пространство — у меня все это откликалось вживе даже не как воспоминание о детстве, но как разъяснение моих стратегий поведения во вполне взрослом возрасте. Я все еще сую нос в каждый двор, оказавшийся открытым, связываю шагами районы города, все еще нахожу и подбираю на улице бесполезные, но клевые предметики, а коробок с сокровищами у меня три — и да, с рациональной точки зрения оторванная кукольная рука, двухсантиметровый стеклянный пингвин или старый алюминиевый альпинистский замок низачем не нужны и даже ностальгических чувств вызывать не могут, потому что у меня не связано с ними никакой истории, их ценность в другом — а вот в чем, я ответить едва ли смогла бы, а автор — исследует, изучает, стремится объяснить. Еще один личный плюс для меня в этой книге — в том, что мы с автором, кажется, живем в одном районе, поэтому все примеры, которые она приводит, сняты на родной мне местности — в Песках, в Таврическом саду. Немного чрезмерной показалась мне большая глава, посвященная катанию с ледяных гор на ногах — мне кажется, это катание автор отчего-то переоценивает (особенно сетуя, что эта традиция уходит в небытие — горы исчезают, лед сменяется снегом, вертикальное катание — безопасными ватрушками). Но текст в целом — крайне ценный для познания как детей, так и самого себя. Что может быть круче, чем наполнить архетипической значимостью найденную на дороге пуговицу с четырьмя дырками!

4. Генри Джеймс «Поворот винта». Кажется, после «Скорби Сатаны» у меня появилась потребность иногда обращаться к книгам XIX века — что-то есть в этой вычурной речи, в этой старомодной эмоциональности, чего недостает в сегодняшнем дне. Так в моей переносной библиотечке оказалась мистическая повесть Генри Джеймса — о няне-гувернантке, приехавшей работать в очень странное поместье с привидениями. Это весьма любопытно поначалу, желаемый дух времени книга мне принесла — но вместе с тем оказалась абсолютно невыносима именно по тем же причинам! О, как они (в первую очередь главная героиня, но по сути — каждый, каждый персонаж с этих страниц) патетичны, как экзальтированны! Ключевое слово здесь — недомолвки. «Дети благовоспитанны, они молчат, а ты, облеченная доверием, имеешь низость говорить?» — в этой цитате, кажется, вся соль психологии этих людей, для них говорить начистоту — низость! О чем-то они умалчивают, считая это неприличным, о чем-то не говорят как о слишком очевидном, и высшей степенью такта считается многоточие. Но читатель многоточиями сыт не будет!

5. Ричи Достян «Тревога». Эта повесть из середины 60-х — о том, как на даче становятся одной компанией подростки из принципиально разных семей, но если взглянуть чуть глубже — то скорее о том, каким образом в семье формируется личность. Главный герой, Слава, — сын женщины ограниченной, завистливой, грубой, оказывается соседом близнецов из интеллигентной семьи, которые живут на даче без родителей — они настолько адекватны, что их не страшно оставить одних. Между ними легко возникает «курортная дружба», но чем больше времени они проводят рядом, тем четче виден контраст даже не между их речью и поведением, но между самим образом мысли, фундаментом личности, заложенным так глубоко, что кажется почти недостижимым его изменение. Слава не плох, не злобен по сути, он просто выучен быть подозрительным, жадным и обесценивающим и не знает других реакций. «Когда появлялся новый товарищ, Слава прежде всего сравнивал его с собой, а потом или завидовал, или презирал — на другие чувства пока он не был способен, просто не умел к людям относиться иначе». И все же в этом возрасте он еще сохраняет пластичность — и, встретив близнецов, впервые получает шанс следования не за пьяной родительской фигурой, а за сверстниками, которым на старте повезло больше.

6. Марина Аромштам «Когда отдыхают ангелы». Книга для среднего и старшего школьного возраста, которая может полюбиться и взрослым. Часть ее ведется от лица школьницы: дружбы, влюбленности, перемены в школе и семье, — а другая половина (главы перемежаются) — дневник молодой учительницы, которой очень хочется сделать мир (а для начала — хотя бы подопечных ей детей) лучше, и не зря над столом у нее висит портрет Януша Корчака — но при этом у нее нет никаких розовых очков, а без них взгляд на окружающую реальность то и дело приводит в отчаяние. Название у книги отталкивающее, но на самом деле ангелы появятся в ней всего два раза и исключительно в виде метафоры. А так в ней царит здравый гуманистичный подход. И надежда на успех предприятия — кажется, все-таки есть.

https://chto-chitat.livejournal.com/14143051.html