А мне хочется большей справедливости. Для всех. И я буду использовать те строительные материалы, которые сочту нужными.

Помните Глеба Жеглова с его "Вор должен сидеть в тюрьме!" Прав? Даже и сомнений никогда не возникало. Занятно, что риторика, проникнутая именно этого рода пафосом: справедливость пусть торжествует, невзирая на лица и чины; преступник должен нести реальное наказание, а не потешное "ай-ай-ай!" современного правового государства; служители закона и порядка обязаны брать на себя тяжесть применения непопулярных мер, где карательная машина пробуксовывает - эти утверждения вложены в уста антагониста.

Но вот какая штука, успешный, яркий красивый, вышедший из социальных низов, достигший сегодняшнего положения благодаря усердию и самодисциплине, Том Волер почему-то вызывает не симпатию, а смесь брезгливости и омерзения. Что, времена так изменились? Нет, конечно. Просто тот, кто берет на вооружение определенного рода лексику, вовсе не обязательно носитель идей, выражаемых ею. Милашка Волер эльфийский подменыш: говорит одно, думает другое, делает третье и для всякой своей мерзости найдет оправдание. А настоящий Жеглов (и Холмс, и отец Браун) там Харри. Неприкаянный, сильно пьющий, отягощенный массой комплексов, с неразберихой в личной жизни, висящей на волоске карьерой, и одержимый манией покарать убийцу лучшей напарницы на свете.

"Пентаграмма" - третий, заключительный роман трилогии Эллен в цикле Несбё о Харри Холе, и с ним свершилось. Не только влилась в многомиллионную армию поклонников; а как-то незаметно влюбилась в героя по-нашему, по женски, и отождествилась с ним. Пусть авторитетные умы тыщу раз объясняют, что соотнесение себя с персонажем признак плохого читателя, все это неправда. Можно анализировать текст, сравнивая с другими произведениями жанра и/или национальной литературы, носителем традиций которой является автор. Можно проводить параллели к сокровищнице мировой культуры, подниматься на метауровень, а можно наслаждаться слогом, мелодикой. Можно испытывать при встрече с настоящей книгой набоковскую дрожь вдоль позвоночника или восторг абсолютного узнавания Стивена Кинга - умея читать, от чтения можно получить массу бонусов (наука умеет много гитик). Но уникальность этого вида эскапизма в том, что подобного эффекта полного погружения, ощущения себя другим человеком, не дает ничто.

Однако к нашему роману. Рассказывая о "Немезиде", говорила, что каждая из книг субцикла подобна идеально ограненному драгоценному камню. К "Пентаграмме" просится красный бриллиант в форме пятиугольника, который у советского человека ассоциировался со знаком качества (пятиугольник, не камень). Именно такими крохотными бриллиантиками помечает своих жертв убийца, каждый пятый день этого жаркого норвежского июля отправляющий к праотцам очередную. Что ж, этот маньяк явно не бедствует. Угу. Да и маньяк ли? Следы сексуального надругательства отсутствуют, в то время, как именно это признак маниакальности. Вместо того, преступник отрезает у своих жертв пальцы левой руки - по одному у каждой следующей найденной. Фу, какая гадость. Так-то да, но взявшись читать детектив, к подобному стоит быть готовой. К тому же, имея в виду особое пристрастие скандинавского детектива к расчлененке все три книги Эллен щадят читателя.

Причин влюбиться в "Пентаграмму" хватает: крепкий криминальный сюжет при отсутствии избыточно кровавых подробностей; невероятно обаятельные детали, вроде одинакового имени у полицейского кинолога и его служебного пса, обоих зовут Иванами (как на русский слух, еще стопицот плюсов); в том, как представляя себя и собаку: "Это не мой пес", - парень ждет дурацких шуточек. Или вот тот момент, когда Харри лезет на вышку в общественном бассейне в труселях со звездами Евросоюза вместо плавок, а публика неодобрительно косится. Переходя на метауровень - поединок добра со злом и тщетные соблазны, какими злодей пытается уловить героя. Переходя на уровень личностного восприятия: "Хоть бы нам этого гада прижать!" - в какой-то момент ловишь себя на том, что произносишь вслух.

И есть еще одно, чего совсем не ждешь от детектива-про-маньяка. Может неожиданную и неудобную вещь скажу, но обаяние этих книг в их высоком гуманизме. В жалости и сочувствии к тем, кто не по своей воле оказался на службе у побежденного зла, однако клеймо пособников вынужден был носить всю жизнь. Здесь это старушка Олауг Стиверсен. Судить легко. Оправдать труднее, но именно это внушает надежду, что никто не уйдет обиженным.