Не так давно произошло событие, примиряющее меня с современной русской литературой. А именно – в издательстве "ЭКСМО" вышел сборник прозы Алексея Козлачкова "Запах искусственной свежести".
Вообще-то, с современной литературой я ни в каких отношениях не состою. За книжными новинками не гонюсь, и даже информацию о них не собираю. Мой подход прост. Всё, что достойно прочтения, оно и через десять лет таким останется. А вместо того, чтобы от какого-нибудь Сорокина морщиться, я лучше Пушкина перечитаю.
И книга Козлачкова вполне указанному критерию соответствует. Сборник представляет собой некий итог написанному и опубликованному автором с середины 90-х годов, т.е. без малого за 20 лет. Автор, профессионально занимавшийся всё это время журналистикой, меж тем незаметно вырос в "целого" писателя.
Произведений в книге немного, даже я бы сказал, до обидного мало – всего десять повестей и рассказов. Но каждое из них, прочитанное мною ранее, произвело на меня очень глубокое впечатление.
Скажу больше. С момента выхода заглавной повести автора (удостоенной, кстати, Премии Ивана Петровича Белкина за лучшую русскую повесть, опубликованную в 2011 году) ничего из вновь вышедшего не запомнилось мне сильней. Кстати, премию ему в том году присудили единогласно.
Так что если вы хотите составить себе представление о сегодняшнем уровне русской прозы, откройте книгу Алексея Козлачкова "Запах искусственной свежести".

Не сваливаясь в пересказ (напротив, рекомендуя к самостоятельному прочтению), скажу лишь пару слов про те или иные наиболее запомнившиеся тексты.
Для меня первой из прочитанных (она же и первая в сборнике) стала повесть "Любовь из досексуального периода". Отчего-то рассказанная история показалась мне очень близкой: портвейн, девушки, электрички рязанского направления…
Тогда же отметил, что автор отлично владеет темой. Это может засвидетельствовать любой человек, которого хоть раз в жизни били лежачего ногами после проводов девушки домой.
А ещё эта повесть пахнет влажным мартовским воздухом 80-х годов. Хотя в ней не про март вроде бы, да и годы скорее не 80-е.

Заглавная повесть, "Запах…" вместе с несколькими рассказами составляет своего рода "афганский" цикл автора, который по первому своему образованию – профессиональный военный, несколько лет служил в десантных войсках, в том числе в Афганистане.
На фоне нынешней довольно обильной "военной прозы" этот цикл Козлачкова выделяется не только с художественной стороны. Его герои не вписываются в классическую схему "афганского" литературного мифа, о брошенных ротах десантников и расстрелах с вертолётов собственных солдат.
Они не заваливают противника трупами, не убивают и не насилуют мирное население, не бросают своих солдат, а напротив, вытаскивают из-под огня раненых и даже мёртвых, рискуя при этом собственными жизнями.
Собственно, именно такой описывают свою службу в Афганистане авторы множества письменных и устных воспоминаний о ней. В том числе и лично знакомые мне.
Офицеры вспоминают, что одним из важнейших критериев оценки командира любого подразделения считалось минимальное количество, а в идеале полное отсутствие людских потерь. Солдаты отмечают, что в боевых частях даже элементы "дедовщины" служили главной цели – научить "молодого" выжить и выполнить задачу.
Именно поэтому для меня проза Алексея Козлачкова – не просто художественное свидетельство афганской войны, но и вполне достоверное её описание.
Странно, но эту особенность как-то не очень заметили критики. Вот, например, как анонсирована Еленой Холмогоровой первая публикация "Запаха…" в "Знамени": "Повесть … воссоздает насквозь проникнутую фальшью атмосферу "исполнения интернационального долга" в Афганистане, в которой задохнулись и погибли — и отнюдь не в бою — два славных русских солдата".
Такое впечатление, что она другую какую-то повесть читала. Не увидев, например, что оба славных солдата погибли по собственной вине и смертью, мягко говоря, не геройской (один отравился суррогатным алкоголем, второй застрелился при чистке оружия). От таких причин солдаты в мирное время погибают, к сожалению, ещё чаще, чем на войне.
Но главное даже не в этом.
Козлачков описывает войну как занятие, столь же естественное для нормального мужчины, как, скажем, варка стали или уход за яблоневым садом. Только такое отношение к войне и военной службе и делает его настоящим солдатом.
Вся, или почти вся наша "афганская литература" более четверти века боролась именно с этим взглядом на русского солдата и русскую армию. Да так, судя по Козлачкову, до конца и не поборола.
И есть, наверное, некая закономерность в том, что именно сегодня оказывается востребован его рассказ о временах, весьма уже давних.
Потому что оказывается жив русский солдат. Полузабытый и вроде бы совсем уже растворившийся в прошлом солдат из русской сказки, русской истории, русской литературы. И вместе с ним оказалась сегодня жива вся наша Россия.
Чисто художественные достоинства "Запаха…", да и других текстов мне сложно разбирать. Отмечу лишь удивительную, какую-то фотографическую яркость и чёткость описаний. Созданный словами зрительный образ остаётся в памяти так же накрепко, как и эмоциональные впечатления от прочтения.
Вот, например, такой отрывок:
"Вскочишь поутру по звуку батальонной трубы в своей палатке, и, главное, спросонья не забыть, что глаз открывать никак нельзя, потому что на них за ночь надуло холмики песка; а ежели бы их открыть, то потом не проморгаешься до вечера, раздерешь подглазья до крови. А надо было поступить так: как заслышал зарю, сделать резкий переворот на живот и, нависая над краем железной койки, вытрясти песок, а потом только открывать глаза".
Или вот ещё:
"За прибытием молодого пополнения в конце мая, за его выгрузкой из вертолётов в батальоне собирались понаблюдать, как за цирковым представлением … Садились грузовые вертолёты, вздымалась мелкая афганская пыль, и солдаты, любознательные, как мартышки, отрывающие лапы кузнечику, придвигались поближе, пораскрывав в предвкушении зрелища рты. В следующую секунду открывалась аппарель, и происходило самое весёлое для батальонных старожилов событие: не ожидавшие резкого перехода из прохладного тела вертолёта, летевшего из Кабула (где тоже было существенно прохладней), молодые солдаты, сделав шаг вперёд, пятились и слегка приседали, будто их всех разом ударили тяжёлым по голове. На лицах появлялась гримаса страдания, а то и отчаяния, - тут только они понимали, куда попали".

Уже не раз при обсуждении "афганской" прозы Козлачкова я слышал от разных людей мнение, что она достойна экранизации. Я не очень сведущ в данном вопросе, но мне тоже думается, что этот цикл мог бы стать основой оригинального сценария. Тем более что и в кино "афганская" тема до сих пор адекватного воплощения не получила.
Кстати, подозреваю, что в запасе у автора есть ещё истории из этого цикла. На такие мысли наводит, например, опубликованный в 9 номере "Знамени" прошлого года рассказ "Французский парашютист".
Ещё в "афганский" цикл входит мой любимый рассказ "Красота по-итальянски взорвёт мир". Я много раз пересказывал его содержание самым разным слушателям, имея при этом непременный успех. Это история о том, как автор когда-то давно в Афганистане подорвался на итальянской мине, а спустя много лет, в результате какой-то невероятной помеси случайностей или закономерностей, у него оказалась итальянская жена, которой он рассказывает историю подрыва.
Особенной популярностью пользовался у всех главный фрагмент рассказа, который я помню почти дословно:
"Тесть, проживший значительное время в Германии и посему настроенный немного скептически и к итальянским гражданским порядкам и, наверное, к технологиям, ответствовал мне, слегка усмехнувшись, нечто такое, что я и по сию пору не до конца разгадал. Он сказал, что потому, мол, я и жив остался, что мина была итальянская… Вот если бы я наехал на немецкую мину, пусть даже и не такую красивую, то зять бы у него был другой"
А однажды, рассматривая с дочкой книгу про Афганистан, мы неожиданно обнаружили там красочное изображение оранжевой пластиковой мины итальянского производства. В точности такой же, как та, на которой подорвался в своё время будущий писатель Алексей Козлачков.
Кроме того, в книгу вошла замечательная повесть "Война в помещении и на свежем воздухе". Описывать не берусь, но перечитав её, над последними строчками я чуть было не заплакал. И в первый раз, помню, было то же самое.

Попав в ноябре прошедшего года на встречу с автором и презентацию только что вышедшей книги, я подивился разнообразию собравшихся читателей. Презентация проходила на филологическом факультете Московского педуниверситета. Видимо, поэтому читатель подобрался с несколько педагогическим уклоном.
Оказалось, что "Запаху искусственной свежести" студенты-филологи уже посвящают свои дипломные работы. Повесть читают московские кадеты и воспитанницы Пансиона Министерства обороны. А в одной из столичных школ ученики пишут по произведениям Алексея Козлачкова сочинения. Из которых, например, можно узнать про главного героя "Запаха…" следующее:
"Травников не похож на обычного офицера, у него есть душа, он сочувствует солдату..."
Детей, как известно, не обманешь. Мне кажется, это уже признание.

http://chto-chitat.livejournal.com/11994145.html