Амариллис все записи автора Следующая глава

Юнкер, как и Эля, почти не выходил из дома. Только до магазина «Ароматный мир» и обратно. Потому что на улице стояла совсем другая эпоха. Мелочный и убогий двадцать первый век, который Юнкеру был мал и трещал на нем по швам.
Хрестоматийный конфликт личности и общества в случае Юнкера выра¬жался в трагическом несовпадении масштабов. Он чувствовал себя в своем времени, как океанский лайнер где-нибудь в Яузе.
У Никиты с первых же дней знакомства сложилось впечатление, что Юнкер рожден для каких-то великих подвигов, которым нет места на дан¬ном отрезке истории. Когда он сказал об этом Юнкеру, тот высмеивал Ни¬киту целый вечер. Да и потом еще неоднократно припоминал ему «заявле¬ние, достойное восторженной курсистки».
Не то чтобы Никита попал сильно мимо цели. Просто Юнкер хрониче¬ски не переносил громкие слова. У него была аллергия на пафос.
Главный мужской праздник страны, 8 Марта, Москва встречала снегопадом, который на подступах к земле превращался в первый дождь. Даже Никите не хотелось выходить из дома. Поэтому, когда Юнкер возник на пороге его квар¬тиры в Алтуфьеве, Никита сильно удивился.
Юнкер держал в каждой руке по бутылке красного вина, вид имел блед¬ный и декадентский, как портрет Дориана Грея, но настроен был весьма ре¬шительно.
— Пойдем, специалист по современной России, ты мне ее будешь пока¬зывать, — сказал он, указуя бутылкой на окно, в котором метались голые деревья, пытаясь поймать неуловимые рваные облака. — Возражения не при¬нимаются, я сегодня окончательно заблудился в жизненном лесу, и мне не¬обходимо спуститься в ад, где ты будешь моим Вергилием. Ты же здесь все закоулки знаешь.
Никита понял, что спорить бесполезно, и стал зашнуровывать ботинки. На площадке, уперевшись лбом в соседнюю дверь, стоял не совсем трезвый гражданин, сжимая в одной руке куцую веточку мимозы. Другой рукой он тщетно пытался нашарить звонок. Порывы какой-то внутренней бури сотря¬сали его тело и мешали пальцам попасть по увертливой кнопке.
— Вот оно, начинается, путешествие по преисподней! Вот она, моя роди¬на, стоит и лыка не вяжет, того и гляди плюхнется на карачки и замычит, — резко сказал Юнкер, глядя на поддатого мужичка. Никите стало неприятно.
— Так злобно смотреть нельзя! Ты попробуй по-доброму, все сразу дру¬гим станет.
— «Полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит», — раздраженно ответил Юнкер. — Читали, знаем! Ты объясни, как такое на са¬мом деле полюбить можно? Я всю жизнь пытался — так и не смог! Ну, рас¬скажи, как ты это видишь?
— Не знаю, — смутился Никита. — Праздник же сегодня, женщин на работе поздравлял, тосты говорил, подарки дарил, вот и не рассчитал. А цве¬ты жене все равно несет, не забыл, значит — любит. У этой мимозы такой вид, будто он вместе с ней прошел полмира, преодолевая непреодолимые препятствия...
— Ага, полмира: от проходной до пивной, а другая половина — от пив¬ной до дома, такой вот необъятный мир!
— Зачем ты так?
— Затем, что за державу обидно! И не пытайся мне тут другого классика цитировать! Мол, не судите, да не судимы будете. Я суда не боюсь! Я за все свои действия и слова могу ответить! В отличие от этого. Я свою страну не позорил, в звероподобном состоянии в луже под забором не валялся!
Мужичок почувствовал, что речь идет о нем, и издал угрожающий звук, попытавшись повернуться в сторону Юнкера. Тело двигаться не захотело, все нежнее приникая к дверному косяку. Они стали молча спускаться.
Как назло, этажом ниже валялся еще один пьяный обитатель подъезда, опознаваемый как особь женского пола только по задранной юбке. Существо находилось в сознании и, несмотря на лежачее положение, проявляло общи¬тельность. По осмысленному шевелению и бормотанию было очевидно, что молодых людей заметили. Юнкера передернуло.
— Ты бы хоть прикрылась, красавица!
— Ить, какой умный! Ты мне ученого не вправляй, я же вижу все! Я все вижу! У тебя в голове мухи дерутся! Да! — заголосила красавица, почуяв аг¬рессию.
— Ну, адвокат дьявола, про нее ты что скажешь?
— Зато чувство юмора ей даже сейчас не отказывает, — улыбнулся Ни¬кита, которого рассмешили мухи в голове.
Юнкер хотел было что-то ответить — судя по выражению лица, убий¬ственно ядовитое, — но передумал и стал спускаться дальше. На стене чер¬ным маркером было написано: «Революция — это ты!» — и рядом: «Люди, играйте на лютне! Остальное приложится».
— Оригинально, — заметил Юнкер похоронным голосом.
Наверху истошный женский голос кричал про милицию. Слова сопро¬вождались грохотом.
— Это его жена из дома выгоняет. Заранее веши в мешки увязала, а те¬перь на площадку выкидывает. Каждый праздник такая история, — сказал Никита, прислушавшись. Юнкер промолчал.
На крыльце они откупорили вино и вступили в дождь. В луже под фо¬нарем плавали желтые комочки мимозы, видимо, здесь героический пили¬грим столкнулся с особенно непреодолимыми препятствиями.
Никита впервые видел, чтобы Юнкер пил прямо из бутылки. Вид у него при этом был залихватски отчаянный, как у загулявшего от проклятой стра¬сти Мити Карамазова. Но Никита предпочел ни о чем не расспрашивать. Страсть эта явно не воплощалась в какой-нибудь девушке с русыми косами.
На остановке печальный гопник, похожий на бритого шимпанзе, вел бурный диалог с темнотой, называя ее то сукой, то Олькой.
— Олька, сука, вернись, я тебя прибью! — ласково бубнил бритый, по¬шатываясь от избытка чувств.
— ОЛЬКА! — оглашал он вдруг округу ревом токующего мамонта. — СУКА! Я же с тобой ПО-ЧЕ-ЛО-ВЕ-ЧЕС-КИ поговорить хотел!
Темнота не отзывалась, загадочно шлепая дождем по оттаявшему асфаль¬ту и томно вздыхая шинами авто.
— Ты когда-нибудь был в Эрмитаже? — неожиданно спросил Юнкер. Никита в очередной раз смутился. В Эрмитаже он, конечно, был, но с
Ясей. А вспоминать о ней сегодня было как-то особенно трудно. Никита весь вечер мужественно боролся с желанием набрать ее номер.
Студентов в Эрмитаж пускали бесплатно. И Яся с Никитой прятались среди импрессионистов и саркофагов от долгих питерских дождей, от плохой погоды, от необходимости в сотый раз топтать надоевшие проспекты и набе¬режные.
А еще в Зимнем дворце был бесплатный туалет. Однажды Яся оставила там Библию на финском языке, которую они пытались украсть в каком-то католическом храме, где слушали орган, но оказалось, что Библии раздают бесплатно. Книгу, уже потерявшую для них интерес, все равно пришлось взять, а потом таскаться с ней по душным линиям Острова, подбадривая себя чтением длинных цепочек гласных и пытаясь угадать смысл этих потешных «еевяускуйле».
Из туалета Зимнего дворца хитроумная Яся вышла уже без тяжелого тома, но Никита заметил это и закричал еще издалека, вызывая приступы умиления у набожных экскурсантов: «Яся! Ты Библию забыла!»
Яся скорчила недовольную мину и вернулась за Священным Писанием, которое потом они подарили молоденькому фотографу, изучавшему финский язык. Звали его то ли Вася, то ли Петя. Они познакомились с ним в Михай¬ловском саду, где спали на соседних скамейках, а потом гуляли по рассвет¬ному Питеру и снимали фонари, парившие в розовом небе, как корабли пришельцев.
Все это Никита успел вспомнить, пока Юнкер объяснял ему, что «мож¬но, конечно, благородно стремиться быть со своим народом там, где этот народ, к несчастью, пребывает, но это вовсе не значит, что надо становиться таким же безграмотным и некультурным, а посему в главном музее страны побывать все-таки стоит».
Никита обещал обязательно сходить в Эрмитаж, и они двинулись даль¬ше, а то Юнкер от возмущения не мог и шагу ступить.
— Когда смотришь на старинные картины или скульптуры, то лица на них кажутся очень странными. Ты таких никогда не видел в жизни, — про¬должал Юнкер, немного успокоившись. — И дело здесь, наверное, не в сте¬пени мастерства художника и его способности «нарисовать похоже», а в том, что раньше у людей на самом деле были другие лица. Я это еще в детстве за¬метил. А потом однажды ходил по Эрмитажу и в одном мраморном юноше периода упадка Римской империи узнал своего одноклассника: один в один. Я стал всматриваться и нашел еще пару знакомых. И вдруг я понял, что эти лица не вызывают у меня удивления: я их каждый день вижу в метро и на улицах! Лица, на которых стоит печать вырождения. Как говорится, теперь и в России.
Юнкер сделал большой глоток вина и закурил. Никита обернулся и уви¬дел, как заклинатель темноты и материализовавшаяся Олька стоят, крепко обнявшись, посреди проезжей части. Машины понимающе объезжали пароч¬ку, а некоторые выражали солидарность, подмигивая фарами и издавая фри¬вольные гудки.
— Я не могу на это спокойно смотреть! — воскликнул Юнкер, имея в виду упадок и вырождение, а не объятия, нарушавшие правила дорожного движения. — В каждом или почти в каждом растет труп. Посмотри вокруг! Только ты, блаженный идиот, можешь видеть в этой мертвечине людей. Чувство юмора ей не отказало, видите ли! Зато человеческий облик приказал долго жить!
«Идиота» Никита пропустил мимо ушей, а вот за людей ему стало очень обидно. Юнкер, заливаемый потоками дождя, этого не заметил.
— Ты не думай, я ведь не любитель попросту сокрушаться. Надо дей¬ствовать. Противостоять этому разложению не смогут ни наука, ни искусст¬во, ни тем более политика. Только церковь или школа. Священником я стать не могу, ибо нерелигиозен, а вот учителем — вполне. Если ловить эту всепоглощающую энтропию в зародыше, то, может, еще есть шанс. К тому же закон поменяли, мне теперь призыв светит, а в армию я не хочу, там грязно. — Юнкер неожиданно замялся, вздохнул и сказал, не глядя на Ни¬киту: — Я решил в Горинское поехать, у них школа вроде бы есть...
Возвращались они молча. Но уже радостно. У дома стояла милицейская машина. Бравый участковый выводил из подъезда злосчастного Никитиного соседа. Одной рукой мент поддерживал своего подопечного, а в другой тащил узлы. Мужчины увлеченно обсуждали «подлое бабье племя» и собирались вы¬пить по поводу 8 Марта. В руке мужичок по-прежнему сжимал мимозу.
...Потом Никита несколько раз звонил в Горинское, в колхозную контору, где стоял единственный аппарат, и разговаривал с Гришей, который докладывал ему все сельские новости.
Зиму пережили нормально. Отцу Андрею приходилось несколько раз брать деньги из церковной кассы, чтобы уплатить самые неотложные долги хозяйства. Например, энергетикам, этим исчадиям адовым, грозившимся от¬ключить свет и оставить без тепла школу.
Таисия Иосифовна здорова и выписывает из города семена каких-то ди¬ковинных южных цветов, чтобы засадить ими несколько брошенных горин-ских огородов.
Ваня закончил роман, обиделся на Никиту, не заезжавшего в гости, и взял моду сплевывать сквозь дырку от двух выпавших передних зубов.
— Настоящая шпана растет! — сетовал Гриша с неподдельными интона¬циями деревенской кумушки.
— А Юнкер? — спрашивал Никита, улыбаясь в трубку.
— Серега-то? Да он бобылем живет, ни с кем не общается, все по лесам шастает. Говорит... Щас бумажку найду, я тут записал специально для тебя, уж больно мудреная фраза-то... Говорит, что «вступил в бесконечный дотек¬стовый диалог с миром». Вот ведь страсти-то какие!