-Diavolessa- все записи автора В колонках играет - Beichte (Tokio Hotel)

Автор: -Diavolessa-
Категории: Tom's POV, язык не поворачивается назвать это слэшем=) 
Рейтинг: PG-13
Статус: завершен
От автора: Почему-то решила выложить здесь этот рассказ. Он не совсем подходящий, в нем нет и намека на секс, интим и т.д. и т.п. На небратские отношения близнецов, так сказать. Просто фик о 12-летних Кау. Наивных, доверчивых, считающих себя взрослыми...

От ядовитой зелени искусственных елок и ярких, разноцветных шаров на их пушистых ветках режет глаза. Разглядываю фигурки Санты и его оленей, красивые свечи в изящных подсвечниках и горы конфет в праздничных коробках. Послезавтра Рождество. Я люблю этот праздник… Подарки, хвойный запах во всем доме и много выпечки. Мама редко радует нас таким разнообразием вкусностей, и поэтому на Рождество мы сметаем все без меры. Мама… Отрываюсь от созерцания бесконечных рядов сладостей, ищу глазами светлую макушку ма. Вон она, возле овощного отдела. Спешу туда, неловко протискиваясь сквозь толпу покупателей, может, ей нужна моя помощь. Нам с Биллом уже по двенадцать, мы должны помогать маме, ну там сумки носить и ковры чистить. Мы совсем взрослые, бабушка всегда так говорит и начинает вспоминать, что вроде вчера у нас только-только первые зубы прорезались. Не люблю эти ее воспоминания, мне ведь уже целых двенадцать, а не два года!
Мама улыбается, когда я подбегаю к ней, и спрашивает, какие яблоки лучше взять: вот эти, ярко-салатового цвета с кислинкой, или те, темно-бордовые, терпкие. Я зеленые больше люблю, они вкуснее намного. Беру огромное яблоко в руку, и неожиданно очень сильно хочется откусить прямо сейчас большой, сочный кусок от его гладкого бочка.
– Эти, Том?
Сглатываю. Кладу яблоко обратно к горе таких же.
- Нет, красные купи.
Их любит Билл. У брата простуда, пусть уж хоть фрукты любимые ест, раз нельзя мороженого с мелкими кусочками шоколада и густым джемом, которое мы часто едим по вечерам. В следующую секунду думаю, что я дурак. Ну зеленые ведь вкуснее! Черт! А ладно, не буду же я метаться перед выбором этих дурацких яблок, как маленький! Прищурившись, улыбаюсь маме, показывая, что мне вроде как и все равно. Она набирает полный пакет красных яблок, а потом тянется и к моих любимым.
- Это очень хорошо, что ты думаешь про Билла, Томми,- тепло в мамином голосе. Проверяла! Ну надо же! Совсем, как когда-то: давала мне одну конфету, хотя знала, как я их люблю. Но я всегда оставлял половину брату. Так надо. Мы должны делиться. Я и игрушки свои всегда ему давал, он же младше.
- Кстати, где Билли?
Ой, а действительно, где Билли?! Он же вот только что со мной на елки эти искусственные смотрел, а сейчас куда-то пропал! Я оглядываюсь по сторонам. Нигде не видно красных волос брата. Почему-то вспоминаю, как он однажды потерялся в супермаркете, нам лет по пять было. Мама тогда очень испугалась, очень. А Билли, оказывается, просто решил нас напугать и спрятаться. Напугать получилось, что ни говори! Мама даже папе позвонила, чтобы приехал за нами, сама вести машину не могла. А вот когда нам будет восемнадцать, мы сами будем катать маму на наших шикарных машинах!
Но где же этот Билл?!
- Так, Том, стой здесь. Ни шага с этого места!- ма оставляет на меня тележку, полную всякой всячины, и отправляется на поиски Билли. Но я, не взирая на ее слова, спешу за ней, толкая эту самую тележку перед собой. Нечаянно наступаю на ногу какому-то дедуле, и говорить «извините» не собираюсь- вижу, что возле ма уже стоит Билл, сжимая в руке белый пакет. Ну, сейчас ему влетит! А нечего удирать вот так! Страшно же за него, сколько всяких ужасов про похищение детей на органы рассказывают! Да нет, я, конечно, не верю, но все-таки…
Подхожу к ним.
- Просто Том куда-то исчез…- говорит братик.
- А может, это ты снова спрятался, напугать решил?- спрашивает его мама, беспокойно поправляя браслет на запястье.
- Мы уже взрослые!- почти кричим. Одновременно. Переглядываемся. Билли смешной сейчас, волосы эти крашеные торчат забавно, и темно-зеленый шарф туго обтягивает его худую шею. Только губы совсем белые, наверно, его знобит. А говорила же ему мама остаться дома, гирлянду отчиму помочь починить. Ни в какую!
Ма, с прищуром глядя на тонну купленных продуктов, говорит:
- Итак, кажется, все купили. Билл, список,- брат выуживает из кармана куртки клочок бумаги. Пока она проверяет, все ли на месте, я говорю ему вполголоса:
- Не теряйся так больше.
- Боишься за меня?- улыбается довольно.
- Я? За тебя? Не смеши! Просто мама волнуется, такой придурок, как ты, вечно влипает. Что это у тебя?- смотрю на непрозрачный пакет. Не услышав ответа, перевожу взгляд на лицо Билла. У него злые глаза и губы мелко дрожат. Обиделся, значит. Но я же прав! Он вечно влипает, разве нет? То синяк под глазом поставят, то губу рассекут. А он даже сдачи дать не может!
Билл демонстративно отворачивается, так и не ответив. Мама дает мне подзатыльник и громко говорит:
- Все, затарились! На кассу!
В машине брат молчит, сидя у противоположного окна. А мы ведь всегда рядом садимся, чтобы тыкать в стекло пальцами:«Билл, смотри, какой джип, ни хрена се! А эт вааще раритет какой-то!»-«Том, а че на афише-то написано, а? Я прочитать не успел…»
А вот сейчас он, нахохлившись, уселся подальше от меня. Лбом к окну прижался. Темнеет уже, дни теперь короткие. Яркие витрины, украшенные для Рождества. Братик, мне плохо, когда ты на меня обижаешься.
Протягиваю руку, чтобы дотронуться до твоего плеча, и сказать, что я не хотел так, не хотел тебя задеть, но вздрагиваю и отдергиваю пальцы- мама отчаянно сигналит загородившей нам дорогу машине.

Прикрыв глаза, вдыхаю неповторимый сладкий аромат. Вот он, запах праздника. Запах моего детства… Ну да, я уже взрослый, забыли? Только иногда мне кажется, что я обманываю сам себя и никакой я еще не взрослый, а все еще маленький, очень маленький мальчик-сладкоежка, который обожает праздники.
- Том, даже не думай! Горячие еще!- предостерегает мама. И откуда она знает, что я уже тянусь к румяному печенью, если стоит спиной ко мне, а?!
- Не дуй губы,- ма смеется. Я тоже улыбаюсь и, стащив-таки какую-то ромашку, что ближе всего ко мне, убегаю в гостиную.
Отчим вешает полосатые носки на камин. У него волосы в смешной такой хвостик завязаны, а рукава рубашки закатаны до локтей. Иногда я думаю, что он наш ровесник. Папа не такой. Папа очень серьезный. Он на Рождество маме деньги прислал. Сказал, чтобы купила нам, что там мы захотим. Лучше бы уж книжку какую-то нудную подарил! Что это за подарок- деньги? Не понимаю… Билл очень обижен на него, говорит, что папа нас совсем не любит. И, наверно, он прав. Мы давно отца не видели… он, правда, как-то приехал к нам несколько лет назад, на день рождения. Тоже по конверту подарил. Мы, помню, все смотрели на его левую руку с кольцом на безымянном пальце. Не знали еще, что он женился. А потом пришел Йорг и вручил нам с Биллом два огромных робота. Мы и не заметили, как все разошлись, всю ночь с новыми игрушками провозились… А папа больше не приезжал. Странно…
Правда, теперь Йорг живет с нами. Он веселый и хороший, наш парень. Даже если с сигаретой увидит, маме не сдаст, но сам отметелит по-полной. Это он меня на гитаре играть научил. Мы не ссоримся с ним, хотя не сразу и приняли, не сразу доверять стали… Билл к нему долго привыкал. А потом как-то сказал маме, что Йорг классный. И мы втроем поняли, что братишка его полюбил. Это хорошо. В семье все должны друг друга любить, иначе какая ж это тогда семья?
- Зачем эти носки?- спрашиваю отчима.
- Том, ну сколько можно?!- он смеется. Я это каждый год спрашиваю. Ну и фиг! Пусть каждый год обьясняет.
- Пусть Билл тебе расскажет, идет?
- А ты что делать будешь?
- А я послушаю.
- Зачем?- продолжаю его подкалывать, хотя знаю, что вывести его из себя очень сложно.
- Просто послушаю, как он на тебя наорет.
- Он не будет орать.
- Ага, конечно. Билл, ну ты елку наряжать будешь?- кричит в потолок.
Я уже собираюсь сказать, что наш Билли еще просто не накрасил глазки, но вовремя замолкаю: в дверях появляется счастливый братишка с сияющей улыбкой. Он смотрит сначала на меня, потом на отчима, а потом на свою ладошку. Держит печенье. Ну, нормально!!! Как мне- так по рукам, а как ему- так «на здоровье, Билли»! Хмурюсь. С мамой всегда так. А что скажешь, будет меня ругать, я же старший брат, а он младшенький. На десять минут! И вообще ему сладкого нельзя, зубы испортит!
- Йорг, поди-ка сюда!- кричит мама с кухни.
- Сейчас.
- Уже!!! Индейка! Йорг, она сгорела!
- Опять?!!- взвыл отчим.
- Кто бы мог подумать!- ехидно отвечает мама, а отчим уже галопом несется на кухню. Мы загибаемся от смеха. Рождественская индейка каждый год подгорает, потому что каждый год Йорг развешивает носки на камине, вместо того, чтобы следить за духовкой.
- Вот говоришь тебе, говоришь!- журит Йорга мама, а тот чертыхается,- ну ничего, сьедим и такую.
- Сладости-то твои не подгорели?- наконец, обреченно спрашивает отчим. Нет, мамины сладости никогда не подгорают, в отличие от его индейки.
Я снова хмурюсь. Как маленький! Но что уж тут поделаешь, несправедливость-то какая!
- Держи,- Билл протягивает мне забавную звездочку, присыпанную сахарной пудрой.
- А ты?- поднимаю на него удивленные глаза. Что, всю мне?
- Ешь.
Но я все-таки отламываю половину. Так надо. Мы должны делиться. Мы же братья.
Глаза у Билла странно блестят, будто сейчас заплачет, он, кажется, хочет мне что-то сказать, но потом просто пихает в рот оставшуюся половинку и отворачивается к забытой всеми елке, а плечи у него дрожат, как от озноба.

Все-таки мы уже совсем-совсем взрослые! Сегодня нам даже налили по полбокала шампанского! Терпеть не могу эту гадость! Но мама не знает, что мы уже давно попробовали это пойло, поэтому я старательно делаю вид, что мне жутко интересно, какое же оно на вкус.
- Билли, все идеально, садись уже,- говорит ма с улыбкой. А Билл все вертится вокруг елки, прикидывая все ли игрушки красиво смотрятся. Он битый час возился с ними, пока мама спасала индейку с помощью каких-то особых специй. И вот пришло время праздничного ужина. А брат никак не успокоится.
- Да сядь ты, все классно!- я не выдерживаю. У меня уже в животе урчит! Давайте уж скорее, молимся- и за дело!
- Точно?- он недоверчиво смотрит на меня.
- Точно, точно, садись!
Билл плюхается рядом, развалившись на стуле, но потом все-таки садится ровно, аккуратно сложив ручонки на коленках. Как в фильмах про аристократов, еще бы салфетку за воротник сунул! Смешной. У нас же семейный ужин, нас только четверо. Зачем все эти церемонии? Но вижу, что мама с одобрением смотрит на брата, и сам невольно подражаю ему.
Я, как ни странно, искренне молюсь. За маму, за бабушку, за Йорга, за группу, за нашу будущую славу, за мир на земле, и, конечно же, за Билла. Хочу, чтобы он всегда так счастливо улыбался, как сегодня. Хочу, чтобы всегда его глаза так горели, как сегодня. В них столько веры в праздник, в чудо, в волшебство… Ты самый красивый на свете, братишка, и самый важный для меня человечек. Только будь всегда таким, как сегодня. Мы ведь обязательно, слышишь, обязательно станем знаменитыми, а я не хочу, чтобы ты превратился в заносчивую и высокомерную звезду. Хотя бы для меня останься всего лишь маленьким мальчиком, моим милым братишкой с огромными наивными глазами. Останься таким же, как сейчас, чувствительным и нежным, способным дарить тепло просто так, не требуя взамен совершенно ничего. Просто всегда будь моим персональным солнышком, которое освещает эту комнату даже в серый вечер декабря. Я ведь люблю тебя именно таким. Люблю? Люблю. Потому что по-другому нельзя. Мы братья, братья-близнецы, а ближе никого в этом мире быть не может.
Время течет незаметно. Мама рассказывает что-то про работу, отчим поддакивает, а Билл молчит почему-то, глядя в сторону окна. За стеклом темнота, чернильная, густая. Жалко, что снег так и не пошел…
После десерта Йорг с мамой уходят наверх, еще раз пожелав нам счастливого Рождества. Я хочу дождаться, когда же назад в гостиную прокрадется отчим, чтобы положить у елки подарки. Интересно, что в этом году? Очень надеюсь, что не роботы.
Смеюсь. Билл смотрит на меня удивленно.
- Ты чего?
- Просто вспомнил, как Йорг нам на день рождения роботов когда-то подарил, помнишь? Ненормальных таких, они жужжали еще, как улей.
- А, да.
- Билли?
- Что?
- Ты чего такой странный? Грустно?
- Нет… просто… просто так тихо… И свечи горят. Красиво, Том, правда?- глаза у него мечтательные, улыбается чуть застенчиво. Нет, братик, в этот раз я не буду говорить, что ты похож на романтическую девчонку.
- Ага. И елку ты классно украсил.
- Правда?
- Правда.
Билл садится совсем рядом, подогнув под себя ножки.
- Будешь ждать?- спрашивает почему-то шепотом. Щекотно от его дыхания на шее.
- Да. Если не усну.
Он кивает. Снова смотрит в окно и зябко передергивает плечами.
- Тебе холодно? Давай плед принесу?
- Ну, давай.
Когда я укрыл нас теплым пледом, Билл обнял меня легонько- и замер. Боится чего-то. Не знает, как я отреагирую, мы ведь не часто обнимаемся. Но я только крепче прижал его к себе, уткнувшись носом в красные, пушистые волосы, почувствовав облегченный вздох. Его тонкие ручки более уверенно смыкаются вокруг моей талии. Уютно так. Спокойно. Кажется, можно так всю жизнь просидеть, глядя, как горят свечи, чувствуя родное тепло рядом.
- Том?
- А?
- Что для тебя означает «быть счастливым»?
- Не знаю… Почему ты спрашиваешь?
Он молчит. Гнетет эта тишина. Надо что-то сказать… обязательно надо что-то сказать и услышать в ответ его голос.
- Билли… знаешь… я думаю… ну…- не могу правильно сформулировать свою мысль. С Биллом почему-то сложно говорить по душам. Может, потому что мы и так понимаем друг друга, без слов?
- Что ты думаешь, Томми?
- Как бы это выразится…
- Не бойся, говори.
- Если мы будем вместе, мы будем счастливыми. Обязательно,- я выпаливаю все это на одном дыхании. Лишь бы не обсмеял!
- Если мы станем звездами?- спрашивает он абсолютно серьезно. Кажется, можно расслабится.
- Наверно. Но и без этого мы можем быть счастливыми.
- Думаешь?
- Уверен.
Чувствую, что Билли улыбается. И уже неважно, что снова на нас волной накатывает тишина. Вот только…
- Билл, пообещай…
- Что пообещать, Томми?
- Пообещай всегда быть таким, как сегодня.
- Грустным?
- Настоящим.
Пауза. Кажется, ночь уже прошла, а брат все молчит. Мне даже страшно, пугает это неожиданное молчание.
- Обещаю, Том.
- Я тоже обещаю… быть настоящим с тобой.
- Смотри, снег.
- Снег…
- С первым снегом, Томми…
- С первым снегом, Билли…
Текут минуты. Мы не спим. И даже слова не нужны сейчас. Хватает его присутствия. Хватает его сердечка, которое, как испуганная птица, бьется мне в плечо. Чтобы там не случилось в будущем, но мы будем вместе, мы обещали. Потому что настоящими мы можем быть только рядом. Только вот так, обнявшись, слушая дыхание друг друга. И нет ничего лучше, чем эти мгновения обычного, физически ощутимого счастья.
Уже засыпая, думаю, что не купил Биллу подарок. В принципе, мы никогда не дарим друг другу ничего. Зачем? Вот только грустно… хотелось бы что-то ему подарить. О, Господи, что за глупости! Да Билл рассмеется мне в лицо, если я вздумаю такое отчебучить!
- Счастливого Рождества, Билли.
- Счастливого Рождества, Томми.

Утром подарки уже ждали под елкой. Отчима в роли Санты мы, как всегда, не дождались, уснув. Билл испарился. Наверное, уже начал собираться к бабушке.
Я, выпутавшись из пледа, подскочил к сверкающей игрушками елке. Хватило только одного взгляда на огромную коробку в красивой подарочной бумаге с надписью «TOM», чтобы понять… Гитара! Там гитара!!!
Взвыв от радости, я быстренько расправился с упаковкой, открыл футляр и замер: шикарнейшая гитара, которую я когда-либо видел, блестела полированной вишневой поверхностью. Такого чуда в руках я еще не держал! Та, что я просил у мамы, казалась просто балалайкой по сравнению с этой гитарой.
- Нравится?- откуда-то из-за спины послышался голос отчима.
Я кивнул, быстро перебросил через плечо ремень, и тронул струны. Отчим уже все поднастроил. Я блаженно прищурился. Это лучший подарок за всю мою жизнь! Теперь я самый настоящий гитарист, самый крутой!
Почему-то я вспомнил про Билла. Билл… Билли… что мы там вчера друг другу наговорили, глупые дети! Дурацкие нежности! Надо срочно показать брату гитару. Не знаю, что подарили ему, да это и неважно.
Я уже обернулся, чтобы мчаться в комнату к Биллу, как он сам вошел в гостиную. В пушистом белом свитере, такой милый. Черт! Снова эти глупости!
- Смотри!- я чуть не прыгал от радости. Он улыбался, но как-то грустно. Ну конечно, ему, наверно, не такую крутую фишку подарили.
- Классная, да?- спрашиваю у него, хотя ответ прекрасно знаю.
- Классная.
Я снял гитару и, прислонив ее к стене, смотрел, как на картину.
- Господи, Билл, это самый лучший подарок в жизни! Я так счастлив!
Обернувшись к брату, с удивлением заметил, что его улыбка и вовсе пропала. Он сразу стал таким бледным. Тусклым… будто своими словами я разрушил в нем его неповторимое обаяние. И пусть это глупо, но мне стало не по себе.
- Что такое?
- Ничего! Просто… просто…- он избегал смотреть мне в глаза,- я…
- Что ты?
Я подошел к брату. Как-то странно он себя вел, очень странно.
- Вот… это… тебе…- опустив голову, Билл протянул мне белого плюшевого зайца с длинными смешными ушками. Глаза-пуговки грустно смотрели на меня. Неправильная игрушка. Совсем неправильная. Зачем мне игрушка?! Ты сошел с ума, братик?!!
Посмотрев на Билла, я явственно ощутил застрявший в горле комок. Огромные карие глаза, наивные совсем, детские. Наполненные до самых краешков болью. Да, ему больно. Он знает, что его подарок мне не нужен, ведь у меня есть теперь то, о чем я так мечтал. А этот заец… просто безделушка, которые выбрасывают, как бесполезный хлам.
Неожиданно я почувствовал горячие слезы, медленно стекающие по моим щекам. Сердце сжалось до размеров вышитого сердечка на груди этого плюшевого зверька. И нежность, всепоглощающая нежность к самому дорогому человечку больно обожгла мне душу. Это я сделал ему больно. Дал ему почувствовать его ненужность, бесполезность его подарка.
Уже почти задыхаясь, я протянул руку, ощутил пальцами мягкую шерстку грустного зайца, и прижал игрушку к груди. Крепко-крепко, как вчера прижимал Билла.
- Это самый лучший подарок, что я получал, Билли. Самый лучший. Потому что… потому что от тебя.
Брат плакал, и косметика неровными дорожками сползала с его век. Прости, прости меня, мое персональное солнышко, прости за боль. Я плохой брат, очень плохой. Я тебя предал. Я убил твою улыбку.
- Нет, Том, не ври,- всхлипнув, Билл убежал. Просто убежал. Чтобы спрятаться за дверью, спрятаться ото всех в своей комнате, и плакать, глядя в потолок. А я не могу его остановить. Не могу… он мне теперь не верит.
Все так же прижимая пушистого зайчика к груди, я сел на пол, глотая самые болезненные слезы в своей жизни. Было больно, когда дрался с одноклассниками, а потом брат промывал мне щемящие ранки. Было больно, когда сломал руку. Было больно, очень больно, когда Билла оскорбляли и били, а я не успевал его защитить. Тогда хотелось рыдать, кричать и убивать всех тех, кто смел его обидеть. А сейчас было так больно, как никогда раньше, потому что я сам обидел его.
Билли, Билли, ты сдержал свое обещание. Такой ты настоящий. Бесхитростный и наивный, мягкий и ласковый, нежный и ранимый. Открытый настежь, и можно брать, что душе угодно, чтобы потом выбросить, даже не осознавая, сколько боли причиню этим тебе. Ты даришь столько любви, нежности, тепла, столько чувств, самых первых и самых важных, в каждом своем взгляде, жесте, слове, в каждой улыбке. Ты не просишь любить тебя в ответ. Ты не просишь благодарности. Ты готов отдать все и не получить взамен ничего. Вот эта игрушка- ты. Такой же пушистый и светлый, еще совсем не испорченный, не испачканный. Это ты. Настоящий ты. Ты открылся для меня. А я… я тоже был настоящим минуту назад? Когда предал тебя в своих мыслях, отвергнув по-детски обезоруживающий дар? Да, наверно, это был я. Черствый, грубый и глупый. Это я. Настоящий я. И именно поэтому мы плачем сейчас, в разных комнатах, отделенные лишь стенами. Плачем и понимаем, что между нами- много, много пропастей, и нет больше крыльев, чтобы их преодолеть.
Знаешь, мы стали взрослыми сегодня, стали взрослыми всего за несколько минут… Ведь так, как мы сейчас, не думают дети, они просто не умеют так думать, так чувствовать. Дети не знают, что такое безнадежность. А мы узнали об этом чувстве сегодня, когда я разрушил наше детство в сияющей гирляндами, пропахшей хвоей, гостиной. Откуда ты убежал в слезах, и где я еще долго сидел, прижимая к себе мягкую, грустную игрушку.