***

Вернувшись через несколько часов, я словно на автопилоте поднимаюсь к Альбусу в кабинет. Я всегда иду к нему с докладом сразу же после возвращения, неважно в котором часу, и это настолько вошло у меня в привычку, что я могу делать это, даже если мое тело кажется неподвластным разуму.

Директор, в своей ослепительно алой мантии, расшитой улыбающимися лунами, заставляет мне сесть и взять чашку чая. Я делаю глоток, едва не поперхнувшись, и морщусь, потому что горячая жидкость обжигает небо. Но, в конце концов, это помогает мне прийти в себя.

- Каркаров мертв.

Альбус продолжает внимательно и терпеливо смотреть на меня, и я начинаю рассказывать. Объясняю ему, что причиной сегодняшнего собрания была демонстрация нам мертвого тела беглеца.

Он уже мертв, и мы толпимся вокруг него: к счастью, Темный Лорд не потребовал от нас участия в казни. На бледном лице Каркарова застыла уродливая гримаса агонии. Я перевожу взгляд на его тело.

- Знаешь, что его убило, Северус? - словно между прочим интересуется Темный Лорд. Я сглатываю и киваю. Голос возвращается ко мне лишь через несколько секунд.

- Инкумболис.

Зелье, вызывающее рост органов. Оно может быть направлено на любой орган, заставляя его увеличиваться в размерах, одновременно укрепляя верхние слои клеток.

Печень и легкие Каркарова выпирают из его тела, вперемешку со сломанными ребрами, порванной в клочья кожей и мышцами - словно ему пересадили внутренности гиганта. Слышно, как чуть поодаль какую-то Упивающуюся смертью выворачивает наизнанку.

- Спасибо за зелье, Северус. - говорит Темный Лорд. - Да, это одно из тех, что ты сделал пятнадцать лет назад. Разве не приятно видеть, что некоторые вещи никогда не теряют своих свойств?

Я снова смотрю на Каркарова. Он всегда был в теле, но теперь его лицо выглядит похудевшим, щеки впали, как будто он голодал. Его ногти длинные и грязные. Похоже, что прежде, чем убить, его какое-то время держали в плену.

Я не знал об этом. Темный Лорд не мог сделать это один, кто-то помогал ему. Кто теперь его доверенные слуги?

И чего еще я не знаю?

- Игорь думал, что может убежать от меня, - нравоучительно продолжает Темный Лорд. - Он думал, что сможет спрятаться, и я забуду про его проступок. Но я ничего не забываю. Ни тех, кто предал меня, ни тех, кто мне верно служит. Нарцисса...

Он предлагает ей руку, которую она принимает, и начинает рассказывать ей что-то, возможно о Люциусе.

- Итак, - говорит Альбус. - существует круг Упивающихся, приближенный к Темному Лорду, - и ты не входишь в него, так, Северус?

По правде говоря, в какой-то степени я даже рад, что не вхожу в него - иначе мне, вероятно, пришлось бы участвовать в поимке и казни Каркарова. Но я тут же одергиваю себя. Не принадлежать к "ближнему кругу" значит приносить меньше информации, чем я мог бы.

- Хорошо, Северус, - устало говорит Альбус и проводит рукой по лицу. - Мы обсудим все это на собрании. А теперь, давай постараемся поспать, пока есть время.

Не думаю, что я смогу уснуть. Действие Инкумболиса действительно ужасно. А Каркаров... Он был исключительным мерзавцем, и даже не очень приятным в общении, но я помню, как мы провели пару недель в его поместье в России зимой 1979-го: я, Люциус, Розье и кто-то еще, Эйвери, кажется. Было чертовски холодно и никто ничего не подстрелил на охоте, кроме самого Каркарова. И он так гордился этим, все хвастался своими трофеями, показывая их снова и снова... словно дрессированный медведь, выпрашивающий угощение... И эта его привычка рассказывать пошлые анекдоты, когда выпьет - и чем больше он пил, тем более пошлые шутки рассказывал... но иногда среди них попадались смешные...

Я помню его испуганный, неверящий взгляд, когда он показывал мне свою горящую метку - словно просил разуверить его.

Странно, мне он даже не нравился. Но теперь я ощущаю потерю. Я чувствую... как будто у нас было что-то общее, может быть, даже больше, чем с теми, кто сидит рядом со мной на собраниях Ордена. Он был частью моего прошлого, - как Люциус, как Эван Розье - и я чувствую, словно от него отрывают по куску с каждой смертью.

Он мне даже не нравился... Я неожиданно задумываюсь, в первый раз за все это время, каково должно было быть Люпину, когда умерли его *друзья*.

Люпин. Этой ночью ему тоже не придется спать.

Я спускаюсь в подземелья, прохожу мимо своей двери и подхожу к комнате Люпина. За дверью темно и тихо, Заглушающие чары, без сомнения. Я никогда не слышал ни звука из его комнат во время превращений.

Я поднимаю руку, но понимаю, что это глупо, и не стучу. Вместо этого я опускаюсь на пол и прислоняюсь спиной к двери. Где-то за ней, хоть я и не могу его слышать, лежит Люпин, заключенный в теле волка, и ждет, пока закончится ночь. Каменный пол подо мной ледяной, даже летом, но это кажется неважным. Пожалуй, даже приятным. Я опускаю голову на скрещенные руки и жду.

Я не знаю, как долго я так сижу: по освещению коридора невозможно определить время суток. Но неожиданно, я слышу за спиной мягкий щелчок открывающейся двери. Я неловко встаю и гляжу на дверь. Я плохо соображаю, мои мозги напоминают желе. Инстинктивный страх пронизывает меня до костей, но я все равно знаю, что войду, несмотря ни на что. Я хочу войти, разве не для этого я провел здесь ночь?

Я толкаю дверь, и она медленно открывается. В комнате Люпина царит полумрак, и я щурюсь, стараясь различить что-нибудь в тусклом свете. Он лежит поперек кровати, поверх одеяла, похожий на кузнечика с вытянутыми длинными ногами, и руками, прижатыми к груди. С видимым усилием он приподнимает голову, но тут же роняет ее обратно. Затем он моргает и на его губах появляется слабая улыбка.

- Я чувствовал, что ты тут сидишь, - говорит он, и палочка выскальзывает из его руки.

Я прохожу к кровати, вытягиваю из-под него одеяло и укрываю его. А потом, поразмыслив секунду, тоже проскальзываю под одеяло. Люпин прижимается ко мне, неразборчиво шепчет: "Угу, холодно", и тут же засыпает.

Его руки и плечи покрыты липким потом, волосы тоже влажные, и я прижимаюсь губами к его голове. Он в моих руках - худой, измученный, уставший. Во сне он пытается прижаться ко мне еще крепче, и в этом есть что-то такое доверчивое, что сокрушает все мои барьеры и бьет прямо в сердце.

Он не мой и никогда им не будет, - но в такие минуты я хочу сделать все, чтобы защитить его... и в какой-то мере, это делает его моим.

***

Я просыпаюсь от того, что его губы касаются моих. Не прижимаются, просто слегка касаются, еле ощутимо - снова и снова: поцелуи, похожие на прикосновение крыльев бабочки, скорее намек на поцелуй. Я думаю, он знает, что я уже не сплю - судя по сбившемуся дыханию - но я продолжаю притворяться, а он продолжает делать вид, что не замечает этого. Затем он легко дует на мои губы, я невольно улыбаюсь, и Люпин, сразу отбросив всю деликатность, набрасывается на меня, запускает пальцы мне в волосы и поднимает мне веки большими пальцами.

Я фыркаю, и он снова целует меня.

- Приятно видеть, что тебе стало лучше.

- Намного лучше, - соглашается он и прихватывает зубами мою нижнюю губу. Я обнимаю его руками за талию, и мы катимся по кровати, пока я не оказываюсь сверху.

Он выглядит бледным и взъерошенным, когда я смотрю на него сверху вниз, его волосы спутались, а вокруг рта пролегли глубокие морщины. Но его бедра настойчиво трутся о мои.

А затем с шумом оживает камин.

- Ремус?

Мы отскакиваем друг от друга, как студенты, застуканные в разгар любовной встречи, и глядим в серьезное лицо Альбуса. Судя по выражению его лица, он не шокирован и даже не удивлен.

- Извини, что побеспокоил, Ремус. Ты не поднимешься ко мне в кабинет? Есть срочное дело.

- Конечно, господин директор.

Он встает, накладывает на себя Очищающее заклинание и одевается. Его взгляд сосредоточен: Альбус не стал бы так говорить, если бы дело не было действительно серьезным.

Люпин наклоняется ко мне для довольно неуклюжего поцелуя.

- Надеюсь, я скоро вернусь.

- Хорошо. - Я вздыхаю. Мне не хочется, чтобы он уходил.

Он возвращается примерно через полчаса. Я уже у себя, просматриваю список зелий, которые нужны Помфри для больничного крыла. Я поднимаю голову, когда он заходит.

Его глаза покраснели и припухли, - и он выглядит, как будто... да, как будто он плакал. Я быстро встаю, онемев от удивления. Что-что, а самообладание у него всегда было такое, что даже *я* мог позавидовать, - он не позволяет ничему затронуть его столь глубоко.

Он смотрит на меня так, будто не совсем понимает, что делать. Потом неловко поднимает руку и машинально перебрасывает вперед несколько прядей, словно пытаясь спрятаться. Я хотел бы... хотел бы, чтобы я был другим, чтобы мог подойти к нему, обнять и спросить, что случилось - так, чтобы он ответил. Но вместо этого, я просто стою и смотрю на него. Волосы все больше закрывают его лицо.

- Ремус?

- Они нашли завещание Сириуса, - говорит он. - Оказалось, что он составил его. Этой зимой.

Его голос переходит во что-то отдаленно напоминающее смех, и от этого звука меня бросает в холод. Он продолжает, не глядя на меня:

- Он передал его своему поверенному в Гринготтсе, а тот связался с Альбусом, потому что не знал, где найти меня и... Он оставил все мне и Гарри... все... дом, деньги.

Я не знаю, что сказать. "Это замечательные новости", было бы чудовищно неуместно, даже если это на самом деле так, учитывая финансовое положение Люпина. Вряд ли ему было бы куда поехать, когда закончатся каникулы в Хогвартсе. Меня так и подмывает сказать: "Хоть раз в жизни Блэк сделал что-то полезное", и я прикусываю язык, чтобы удержаться.

- Он всегда говорил, что мне больше не нужно беспокоиться о том, куда пойти. Я думал, что он имел ввиду, что всегда будет рад видеть меня в своем доме. Но почему он написал завещание? Он думал, что может умереть или еще что-нибудь? Нет, он не мог, я хочу сказать, он не хотел умирать, просто так случилось...

Он начинает запинаться, и это заставляет меня сделать то, что я никогда до этого не умел делать. Я подхожу и обнимаю его.

Мне это кажется ужасно патетичным, и я боюсь, что Люпину это не понравится, но его руки хватаются за мою мантию и притягивают меня ближе. Он утыкается пылающим лбом в мое плечо и даже сквозь несколько слоев одежды я чувствую, какой он горячий.

- Почему он сделал это? - бормочет он. - Я так по нему скучаю... так скучаю... у нас было так мало времени.

Я напрягаюсь и ничего не могу с этим поделать - ненависть к Блэку слишком глубоко засела у меня в подсознании - но, к счастью, Люпин этого не замечает. Он хватается за меня и продолжает бормотать что-то так тихо, что я не могу разобрать, - вероятно, какую-то чепуху насчет Блэка.

Мерлин! Всего полтора часа назад все было так хорошо. А теперь Люпину плохо, а я чувствую себя ублюдком, пытаясь подавить ярость, вместо того, чтобы радоваться, что он наконец-то поправит свои дела. Это эгоистично с моей стороны, но мне хочется, чтобы Альбус никогда не появлялся в том камине.

Замечательно, ты был бы счастлив, Северус, если бы Люпин провел еще один год в нищете... просто чтобы все оставалось как прежде.

Но он ведь тоже несчастен, разве нет?

Через какое-то время он собирается с силами, выпрямляется и говорит вполне нормальным, лишь слегка глухим голосом:

- Конечно, мы не сможем использовать его собственность в открытую, пока Сириус все еще считается беглым преступником, и даже не признан мертвым. Но Альбус уже начал процесс, чтобы оправдать его имя посмертно... и он говорит, что раз есть завещание, мы с Гарри можем жить в этом доме.

Я киваю, все верно. Теперь, когда есть завещание, дом впустит их, раз они законные наследники. Я помню, какой был шум после смерти Блэка, когда дом заблокировал двери и не позволял никому войти, чтобы забрать гиппогрифа, Клювокрыла. Только Альбусу удалось это, и только однажды.

- Альбус сказал, что я должен пойти туда, - продолжает Люпин и его голос постепенно возвращается в норму. - Чтобы осмотреться. Может, ты пойдешь со мной?

- Нет! - тут же отвечаю я, в ужасе от подобной перспективы. Люпин качает головой.

- Я так и думал. Извини, что спросил.

Если бы только он сказал что-нибудь другое, чуть другим тоном, не так спокойно... Верно, он не ожидал, что я помогу ему в этом. Он справится сам, один. Как он привык справляться со всем остальным,

Меня охватывает стыд, я не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. Чувствуя, будто падаю в пропасть, я, наконец, заставляю себя произнести:

- Хорошо. Я пойду с тобой.

***

Дом Блэка темный и холодный внутри - почти шокирующий контраст с теплым солнечным днем снаружи. Запах грязи и запустения, и вихри пыли в лучах, пробивающихся сквозь щели в заколоченных окнах, похожи на призрачные пальцы, тянущиеся к нам.

- Люмос, - говорит Люпин.

Так немного лучше. И тут же портрет матери Блэка принимается кричать. У нее такой пронзительный голос, что ушам становится больно, а ее вопли - проклятия, перемежающиеся жалобами на то, что "оскверняют ее наследство" - довольно жуткие. Когда она узнает нас и принимается нас поносить - начиная с оборотней, и заканчивая "грязными отбросами, которым следует запретить появляться в уважаемых домах", а Люпин просто стоит и слушает ее, я подхожу и задергиваю занавеску, наложив липнущие чары, чтобы удержать ее на месте. По опыту я знаю, что это не поможет надолго, но я надеюсь, этого хватит, пока мы не уйдем.

- Тебе придется сделать с ней что-нибудь, - говорю я. - Она может свести с ума любого.

- Да, - говорит он, и странно улыбается.

Эта мечтательная улыбка не сходит с его лица все то время, что мы бродим по дому, и хотя это выглядит странно, похоже, я понимаю, что происходит у него в голове. Он пытается припомнить все хорошее, что здесь было - может то, как они с Блэком разговаривали по вечерам, или сидели за бутылкой огневиски. Это его защитный механизм, он помогает ему выжить.

Мы начинаем подниматься по лестнице, когда камин с треском выплевывает одну за другой три тонких фигурки и одну большую и пухлую. Люпин замирает на мгновение, а затем устремляется вниз.

- Гарри! Гермиона! Рон! Молли!

О, радость.

Да, это они - отряхивают одежду от сажи, и Молли по-матерински похлопывает Люпина по спине. Люпин смотрит на Гарри и делает небольшое движение, словно хочет обнять его и не решается, а затем Гарри бросается ему на шею.

И мне хочется быть где угодно, только не здесь.

От них столько шума, когда они начинают говорить все вместе. Кажется, что их не пятеро, а намного больше. Я стараюсь справиться с подступающей мигренью и надеюсь, что, возможно, мне удастся слиться с мебелью, так что они не заметят меня.

Напрасно.

Молли Уизли поднимает глаза и в изумлении открывает рот. На ее лице смешались осуждение, удивление и горькое недоверие, я видел это выражение несколько раз на собраниях Ордена. В такие моменты она обычно держит руку Тонкс - как будто метаморф больна.

В конце концов, воспитанность берет свое, и она говорит:

- Добрый день, профессор.

Это в свою очередь заставляет несносных детей посмотреть на меня, и я отчетливо вижу, как побелел Поттер даже под слоем сажи. Они невнятно бормочут что-то, похожее на приветствие, и я отвечаю им тем же. Замечание юного Уизли "Какого хрена он здесь делает?" звучит намного отчетливее.

Действительно! Хорошие дела наказуемы, думаю я, пока Люпин ведет их вниз, продолжая беседовать. Я предпочитаю держаться от них подальше и притворяюсь, что мое внимание поглощено орнаментом на стене.

Мне не следовало сюда приходить. Лучшее, что я могу сейчас сделать - это уйти. Но упрямый внутренний голос говорит мне, что это будет трусостью, что я не могу позволить кучке детей выгнать меня отсюда.

Грейнджер и Уизли скоро теряют ко мне интерес, но Поттер иногда поворачивается и сверлит меня глазами. Его враждебность почти осязаема. Я злобно смотрю в ответ, неужели он думает, что я не смогу вынести парочку ненавидящих взглядов?

Ну и благодарные взгляды, которые бросает на меня Люпин, тоже положительно действуют на мое самоуважение.

Они спускаются в подвал, а я решаю остаться. Впрочем, услышав крики и шум, я несусь вниз, забыв про все благие намерения.

Они столпились перед маленькой комнатой, которая снизу доверху забита чем-то, больше всего напоминающим мусор, а Поттер трясет старого потрепанного домового эльфа и бессвязно орет.

- Он... здесь... он должен был сдохнуть... этот хренов... хренова тварь должна была сдохнуть... сгнить в Азкабане... почему они его отпустили...

- Гарри, Гарри, пожалуйста, - расстроенная Грейнджер тянет его за руку. Конечно, Поттер не обращает никакого внимания. Кричер болтается в его руках, как сломанная кукла.

- Он убил Сириуса! Это он виноват! Я убью его!

- Нет, не убьешь, - говорит Люпин. - Ты не убийца.

На секунду Поттер перестает трясти эльфа и смотрит на Люпина.

- Правда? Ты так думаешь? А по-моему, мне уже пора начинать тренироваться.

Но его приступ ярости, кажется, утих. Он бросает Кричера на пол, и домовой эльф, вместо того, чтобы исчезнуть, выпрямляется и глядит на него с ненавистью. Поттер запускает руку в волосы, на мгновение открывая шрам, и произносит слабым голосом:

- Пусть он уйдет. Я не могу его видеть.

- Он принадлежит этому дому, - тихо говорит Грейнджер, и Поттер вскидывается:

- Правда? - Его движения лихорадочны: он скидывает ботинок и снимает носок, прыгая на одной ноге. - Больше нет! Забирай! Бери, ты, мразь! - он кидает носок в лицо Кричеру. - Убирайся, теперь это мой дом!

Домовой эльф кажется ошарашенным, его костлявые пальцы сжимают носок, и ему словно не хватает воздуха. Затем, не говоря ни слова, он исчезает.

Грейнджер успокаивающе пожимает Поттеру руку, и все молчат. Мне кажется, я начинаю испытывать невольное уважение к мальчишке. А затем Поттер делает резкий вздох, похожий на всхлип, и его взгляд падает на меня.

И он снова орет:

- И вы тоже! Убирайтесь! Как вы посмели прийти сюда?! Вы ненавидели Сириуса, что вы делаете в его доме?!

- Гарри, - расстроено начинает Люпин, но его голос настолько тих, что я не думаю, что Поттер его слышит, - я...

Уизли толкает Поттера в бок локтем, а Грейнджер тянет его за руку и громко шепчет ему что-то на ухо. Можно разобрать слова "П.А.У.К.", "зелья" и "авроры".

- А МНЕ ПЛЕВАТЬ! - кричит Поттер. - Я не хочу быть аврором! Ноги моей не будет в его классе! Если бы он помог нам, Сириус был бы жив! Это он виноват, что Сириус погиб!

Я не могу сдержаться, слова слетают с моих губ прежде, чем я успеваю подумать.

- Конечно, Поттер. Всегда виноват кто-то другой. Повторяйте это почаще, и возможно, это поможет вам забыть, *кто* в действительности виноват.

Мальчишка словно поперхнулся, вся кровь отливает от его лица, и неожиданно он выглядит очень юным, даже моложе, чем на самом деле. Его глаза беззащитно моргают за стеклами уродливых круглых очков.

Я не могу поверить... неужели никто не говорил ему этого?

Вероятно, нет. Все они старались утешить его, говорили, напротив, что он не должен винить себя... Почему все так носятся с ним, защищают от любых последствий его поступков?

Я чувствую, что все пять пар глаз уставились на меня. Воцаряется такая тишина, что я слышу, как вода капает на кухне.

- Что? - огрызаюсь я.

Но я знаю, в чем дело, и гнев заполняет меня, приводя в бешенство. Я не хочу слышать ничего из того, что они скажут, - о том, какой я злодей и чудовище, и как я могу быть таким бесчувственным. Я поворачиваюсь, иду наверх к камину, беру горсть кружаной муки и говорю:

- Подземелья Хогвартса.

***

За час до заката я слышу стук в дверь лаборатории. Я открываю. Люпин задумчиво смотрит на меня перед тем, как пройти в комнату.

- Твое зелье, - я сую кубок ему в руку.

- Да, спасибо. - Он пьет, и я не могу оторвать взгляд от его бледного горла, виднеющегося в расстегнутом вороте рубашки. Он ставит кубок на край стола и вытирает рот ладонью.

Похоже, он хочет мне что-то сказать, и я отчетливо понимаю, что не хочу этого слышать.

- Я не жалею, что сказал это, Люпин.

Он вздыхает и смотрит на меня, как будто надеялся, что я скажу что-нибудь другое. Но как он мог так думать - разве он не знает меня? Разве ему неизвестно, что я из себя представляю? Я знаю, мне не следует больше ничего говорить, я все делаю неправильно, но что-то подталкивает меня, заставляя продолжать:

- Мальчишке нужно время от времени слышать правду, чтобы избавиться от иллюзии своей непогрешимости.

- Северус, - мягко говорит Люпин, как будто я ребенок, которому нужно объяснять простейшие вещи. - Иногда правда может причинить слишком сильную боль... это несправедливо.

Разве то, что я сказал, было несправедливо? Внутри меня вновь вспыхивает гнев и перед глазами начинают плыть красные пятна. Значит, он может орать на меня и бросать мне в лицо, что *я* убил Блэка, а я не могу даже...

- Он еще ребенок, Северус. Ему только шестнадцать.

Это последняя капля.

- Еще ребенок? Только шестнадцать? Разве не то же самое сказал Дамблдор, когда твои драгоценные друзья пытались меня убить, Люпин? Никто не защищал *меня*, когда я был ребенком! А теперь все носятся с Поттером, как носились с его отцом и Блэком! Не правда ли, это очень удобно - иметь двойной стандарт. Один для тебя и твоих друзей, а другой для тех, кто не принадлежит к кругу избранных!

Прекрасно, Северус, ты визжишь и плюешься как истеричка. Неудивительно, что Люпин смотрит на меня так, будто я веду себя неприлично.

Это ужасно. Но я не могу остановиться.

- Вот твое настоящее лицо, Люпин! Тебя не волнует, что происходит с другими - пока это не касается твоих любимых друзей! А прочих, вроде меня можно оскорблять, задирать и запугивать - и почему бы вообще не убить меня? Так было бы легче для всех - и твои друзья и знакомые перестали бы ворчать на тебя!

Теперь даже я сам не могу найти смысла в своих словах. Но что хуже всего, намного хуже, - что-то исчезает из взгляда Люпина.

- Ты никогда ничего не оставляешь просто так, Северус, - говорит он. - Я думал, мы уже прошли то, что Сириус сделал двадцать лет назад. Ради Мерлина, ведь он уже мертв!

- Судя по всему, Поттер его с успехом заменит, - холодно говорю я. Карие глаза Люпина вспыхивают - и становятся желтыми от ярости, когда он отвечает, тщательно выговаривая слова:

- Никто не заменит Сириуса. Он был моим лучшим другом.

Ну конечно. Уж точно не Северус Снейп.

Как будто я когда-то этого хотел.

- Тогда почему бы тебе не пойти наслаждаться плодами его последней щедрости, - язвительно говорю я. Я знаю, это мерзко, и я не должен был говорить этого... я действительно не знаю, где остановиться.

Он смотрит на меня так, будто я ударил его. Потом мне кажется, что он хочет ударить меня. Но он не делает этого. Через некоторое время красные пятна на его скулах исчезают. Его голос снова спокоен и холоден:

- Я ошибался, когда думал, что это может сработать. - И, спустя пару секунд, добавляет. - Я ошибался, когда думал, что знаю тебя, Северус.

- Может назовешь меня Сопливусом? - кидаю я ему. - Ну же, сделай это, пусть дух Блэка порадуется.

Он не отвечает, просто поворачивается и уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь. И я знаю, что легкий щелчок замка означает конец наших отношений.

Отлично, Северус. Никто не умеет прогнать от себя человека так, как ты. Потрясающая способность! Рекордное время - и стопроцентный успех. Ты можешь написать руководство: "Как прогнать единственного человека, который мог с тобой ладить, и провести всю свою жизнь в одиночестве". Я надеюсь, теперь ты счастлив. Что, нет? Почему же? Ты ведь определенно очень старался.

Я прикусываю губу, чтобы приглушить резкий и крайне неуместный смех - и делаю это так сильно, что она начинает кровоточить. Я вытираю подбородок рукой и молча смотрю на пустой кубок на столе.

Итак... мы вернулись к тому, с чего начали. Только теперь я знаю вкус его губ после того, как он выпьет Волчье зелье.

***

Я знаю, что просто так не засну, поэтому я выпиваю Зелье без сновидений. Мне оно не нравится, утром я буду чувствовать себя так, будто вообще не спал. Но иначе я буду всю ночь ворочаться в постели, вспоминая наш разговор, а мне этого не хочется. Я не хочу брать на себя вину, когда я не сделал ничего дурного.

На следующий день я закрываюсь в лаборатории и решаю никому не отпирать. Вот только никто не приходит. Люпин говорил серьезно, не так ли? Он порвал со мной.

Я ненавижу Гарри Поттера.

За сорок минут до заката мое терпение кончается. Сегодня третья ночь полнолуния, и ему *нужно* зелье. В какую игру он играет?

Если он настолько гордый, что не хочет прийти - я сделаю это сам. Я беру кубок и стучусь в его дверь.

- Входите. - Его голос абсолютно спокоен - и мне кажется, словно на меня вылили ведро ледяной воды. Меня передергивает, потом бросает в жар и снова в холод... и я ненавижу себя за это. Взгляни на Люпина - вот как ты должен себя чувствовать, Северус. То есть ничего вообще не чувствовать.

Смирись с этим. Все кончено. Так будет легче.

Я вхожу и вижу его сидящим в кресле с огромным томом на коленях. Его рука, переворачивающая страницу, замирает, и он смотрит на меня.

Его я тоже ненавижу.

И это такое опустошающее чувство, что я проглатываю свою тираду о его пренебрежении безопасностью окружающих. Его глаза так безмятежны, его не волнует, что я скажу. А когда его волновало? Когда его волновало, что происходит со мной, жив я или умер? Я всегда был для него чужим, кем-то совершенно незначащим.

Я думаю, было бы лучше, если бы он ненавидел меня в открытую, как Блэк и Поттер. Но он просто... не замечает.

- Волчье зелье, Люпин. - Я ставлю его на стол.

- Спасибо, - он коротко кивает и снова утыкается в книгу. Тихо шуршит переворачиваемая страница.

Не стой там, не жди, - просто иди, Северус, пожалуйста, иди... Но прежде чем я собираюсь с силами, чтобы выйти, я успеваю заметить раскрытый потертый чемодан на полу и уложенные туда скудные пожитки Люпина.

Ну да, все верно. Теперь, когда у него есть дом, ему не нужно злоупотреблять Альбусовым гостеприимством. Чего еще я ожидал?

Я знал, что он уедет, раньше или позже - и лето подходит к концу. Но я не знал, что это будет так скоро! Я не готов к этому.

Что ж. Готовься сейчас, Северус.

Я ухожу не оглядываясь.

***

Люпин переезжает в дом Блэка на следующий день - и из разговоров за едой в Большом Зале я узнаю, что Поттер и его друзья тоже собираются провести там последние две недели летних каникул. Надеюсь, Поттер упадет с лестницы и сломает шею. Или что-нибудь еще.

Альбус сообщает нам, что поскольку Люпин предложил вновь использовать дом номер 12 на Гриммаулд Плейс как штаб-квартиру, следующее собрание Ордена будет проводиться там.

Я могу это вынести. Что здесь такого? Мы просто сидим за столом, как и год назад, и обсуждаем разные дела. Я не смотрю на Люпина; точнее, смотрю - мой мрачный взгляд отточен годами тренировок и теперь выходит автоматически. Но я не вижу его. Я не хочу знать, сошелся ли он уже с малышкой Тонкс и выглядит ли счастливым. Мне с лихвой хватает его голоса, когда он беспечно рассказывает, что у миссис Блэк появилась привычка навещать портреты в его спальне по ночам и использовать эту возможность, чтобы сообщать ему свое мнение о его происхождении, внешности и манерах.

Я не хочу знать, смотрит ли он на меня иногда; думает ли обо мне. Мне все равно. Все кончено.

Я должен жить дальше своей жизнью.

Жизнью, которая совершает неожиданный поворот, когда одним поздним августовским вечером Аластор Хмури появляется в зале, где мы сидим и разговариваем, вместе с двумя неприветливыми аврорами. Они держат палочки наготове, как будто ожидают нападения.

- Господа, - говорит Альбус, поднимаясь.

- Вот о чем я говорил тебе, Альбус, - хмуро говорит Хмури. - Три моих человека мертвы - и я не намерен это больше терпеть.

Сюрприз! - их палочки взлетают вверх, и на кого вы думаете они направлены? Правильно, на меня. Меня охватывает неодолимое желание вскочить и увидеть, кто из нас лучше знает заклятья, - но Альбус кидает на меня взгляд и отрывисто говорит, как будто зная, о чем я думаю:

- Сиди, Северус. Это недоразумение. Сядьте все.

В его голосе слышится сталь: и шум, поднявшийся было минуту назад, утихает. Но я чувствую взгляды, направленные на меня.

- Недоразумение, мать вашу, - горько бросает Хмури. - Он предатель, и ты это знаешь.

Странно... Я так часто представлял себе эту сцену - только это всегда происходило на *той* стороне, перед Темным Лордом, и Долохов или МакНейр бросали мне обвинения. Мне кажется, что я сплю - таким нереальным кажется все происходящее.

- У вас нет доказательств, - говорит Альбус.

Что вы? Кому нужны доказательства, когда речь идет о Северусе Снейпе.

- Я *собираюсь* доказать это. Поэтому я забираю его с собой.

Меня пробирает дрожь, как будто кто-то проводит холодными пальцами по спине, и я не могу отрицать, что это страх. Вернее, леденящий ужас. Я не хочу идти с Хмури, я не хочу отправляться в Азкабан. Я не уверен, что смогу оттуда выбраться. Альбус однажды вытащил меня оттуда, что, если на этот раз он не сможет?

- Не думаю, что вы куда-то заберете Северуса, - невозмутимо говорит Альбус. - И я бы попросил твоих товарищей покинуть нас. Если уж ты так озабочен сохранностью информации, то не следовало брать их с собой.

- Я верю им как себе, - ворчит Хмури. - Они со мной долгие годы.

Это так. Я знаю по крайней мере одного из них, высокого, с короткой стрижкой и изуродованным лицом. Пятнадцать лет назад на его лице было меньше шрамов. Думаю, он тоже меня узнал.

И тогда паника захлестывает меня с головой. Мать их! Я не собираюсь проходить через все это снова. Веритасерум, чертов стул и чертовы цепи, которые ломают тебе запястья после порции Круциатуса, потому, что ты вырываешься, а они не пускают тебя... "Что значит, ты хочешь спать? Мы тоже не спали целую ночь". Да, вот только они сменяются через день.

Я не хочу этого! За свою жизнь я достаточно натерпелся - и не позволю им забрать меня, решаю я. Они могут заавадить меня прямо здесь - или я сделаю это с ними.

- Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? - спрашивает Тонкс своим высоким голосом, и, как ни странно, Хмури отвечает.

- Чего здесь объяснять? Все и так ясно. Наш шпион на самом деле был не *нашим* шпионом - а шпионом Сами-Знаете-Кого.

Немного запутанно, не правда ли? Мне стоит записывать, чтобы не забыть, на кого я сейчас шпионю.

- В июне мы заметили, - продолжает Хмури, - что информация утекает. Я говорил тебе об этом, Альбус, я говорил тебе, что это он! А теперь трое моих людей мертвы - помните, какую операцию мы обсуждали две недели назад? Они попали в засаду - а кто мог знать, что они там будут?

- Пожалуйста, Аластор, успокойся, - вздыхает Альбус, и я отчетливо вижу, что он выглядит уставшим и постаревшим - Ты не знаешь наверняка, что Северус в этом замешан. Я доверяю ему.

- Тем хуже для тебя! А я нет.

- Он предупреждал нас, что у Вольдеморта, по-видимому, есть другой шпион в Хогвартсе.

- Как умно! Кричи громче всех, что есть другой шпион - и тебя никто не заподозрит, когда на голову свалится дерьмо!

- Следи за языком, Аластор, здесь дамы.

Дамы - Молли и Тонкс - таращатся на меня, я кожей чувствую на себе их взгляды. Что ж, думаю *им* Хмури не обязательно доказывать, что я предатель. Им я кажусь именно таким.

Мне становится плохо. И страшно. Это правда: я всегда был для них Упивающимся Смертью, неважно, что я сделал, что еще сделаю. Как там говорил Блэк? "Меня не волнует, что Дамблдор считает, что ты изменился. Я лучше знаю". Все они не упустят шанса доказать, что они знают меня лучше.

И я не думаю, что Альбус так уж уверен во мне, после всего произошедшего.

- Если Снейп не предатель, - выдвигает свой коронный аргумент Хмури, - то кто тогда, Альбус? Может, ты? Или ты, Молли? - он смотрит на нее. - Или ты, Люпин? Или ты, Тонкс? Или я?

Действительно. Я чувствую как еще одна волна дрожи накатывает на меня и пытаюсь подавить ее, сжимаю зубы, чувствуя как течет кровь из прокушенной губы.

- Кто-то выдает наши секреты Сам-Знаешь-Кому, и объясни мне, Альбус, кто может сделать это лучше, чем тот, у кого каждую неделю встречи с его "Темным Лордом", а я тебя послушаю.

Это плохо. Когда Хмури поворачивает дело таким образом, это означает, что Альбус должен назвать кого-то другого предателем вместо меня. А кому это понравится?

Что ж, Северус, похоже тебе придется испить свою чашу до дна.

- Если тебе нечего сказать, Альбус, тогда дай моим людям сделать свою работу.

Я инстинктивно тянусь за палочкой.

- Экспеллиарм... - начинают авроры.

- Импедимента! - гремит Альбус, но - невероятно! - заклинание направлено не на меня. Моя палочка остается у меня в руке. - Я сказал тебе не вставать, Северус.

Авроры неуклюже поднимаются с пола. Хмури с его вращающимся волшебным глазом напоминает мне большую рассерженную птицу, марабу, готовую клюнуть Альбуса в голову.

- Что ты делаешь?

- Я думаю, нам следует обсудить все спокойно, Аластор, - дружелюбно произносит Альбус. - Я признаю, что ты прав, здесь не может быть ошибки - кто-то передает секреты Ордена Вольдеморту. Но я также настаиваю, что Северус не мог предать нас.

- Возможно, - говорит Флетчер, - он действует под Империусом.

Я чувствую, как беспомощная ярость поднимается во мне. Они даже не сомневаются, что это я; не "кто-то действует под Империусом", - а я. Я должен быть счастлив, что хотя бы Альбус доверяет мне, - но я не счастлив.

Я ужасно устал и хочу, чтобы это закончилось; чтобы все закончилось: война, мои обязанности, необходимость сотрудничать с людьми, которые меня ненавидят, и лгать тем, кто считает, что мы на одной стороне.

Я так устал и просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

- Или, может быть, - подает голос Люпин, - я слышал о таких устройствах - жучки. Их можно прикрепить на одежду, и они передают все, что происходит.

Я сердито смотрю на него. Спасибо. Теперь, благодаря ему, я чувствую, как будто по мне ползают насекомые. И вообще, я все-таки меняю одежду время от времени.

- Северус, - участливо говорит Альбус, подходя ко мне. - Ты не возражаешь, если я проверю, какие заклинания применялись к тебе в последнее время?

- Возражаю! - вырывается у меня, прежде чем я успеваю понять, прежде чем я успеваю приказать себе вести себя более благоразумно. Нет, я не могу, я не могу позволить ему это - так унизить меня. Почему он не спрашивает Люпина или Флетчера, может ли он проверить заклинания, применявшиеся к ним?

Он тоже верит, что это я. И эта мысль настолько всепоглощающа, что несколько секунд я чувствую, будто повис в воздухе, и под моими ногами ничего нет.

- Вот видишь! - злорадствует Хмури.

- Северус, - терпеливо повторяет Альбус.

- Хорошо, - я качаю головой. - Делайте, что хотите.

- Приори Инкантатем, - произносит он, и вытягивает из меня одну за другой тонкие струйки сероватого дыма. Он бормочет себе под нос: - Чистящие чары, Чистящие чары, Чистящие чары... - Я и в самом деле недавно злоупотреблял этим заклинанием... мне не для кого особенно стараться. Что ж, теперь все об этом знают. - Круцио, Легилименс, Легилименс... Чистящие чары, Восстанавливающие чары, Чистящие чары, Круцио...

Никакого разнообразия, собрание откровенно скучает.

- Это то, что было с начала мая, - говорит Альбус. - Я полагаю, этого достаточно, Аластор?

- Собираетесь обыскать меня на предмет подслушивающих устройств? - любезно предлагаю я, бросив на Люпина еще один злобный взгляд.

- Хмм... - Альбус быстро проводит палочкой. - Ничего.

По крайней мере, это было быстро.

- Это ничего не значит, - говорит Хмури. - Вернее, это значит, что он передает информацию сознательно и намеренно.

Не могу сказать, что вижу какие-то изъяны в его логике. Я даже удивлен, что Альбус все еще не согласился с ним.

- Он не пойдет с тобой, Аластор, - говорит Дамблдор - Я не отказываюсь от своих друзей. Твоим людям придется сначала иметь дело со мной, прежде чем ты сможешь его увести.

Воцаряется тишина - и мне приходится несколько раз повторить его слова про себя, чтобы поверить, что Альбус действительно их сказал. "Я не отказываюсь от своих друзей".

Он никогда раньше не называл меня своим другом. Я знаю, он не сказал бы этого, если бы действительно не имел этого в виду.

Я не знаю, слышали ли это другие, и значит ли это что-нибудь для них... неважно. Я слышал, и это кое-что значит для меня. Это... что ж, если Альбус доверяет мне, все остальное я могу выдержать.

Но почему? Как он может верить мне? Что, если что-нибудь случится и он получит доказательства обратного?

Наконец Хмури соглашается, что я могу остаться. До тех пор, пока он не найдет против меня других доказательств.

- Но я хочу, чтобы он оставался в своей комнате в Хогвартсе до специального распоряжения, - говорит он, - и ты за него отвечаешь, Альбус.

- Я надеюсь, это специальное распоряжение не заставит себя долго ждать, - мрачно говорит Альбус.

Они еще немного спорят: Хмури хочет наложить на меня заклинание забвения, чтобы предотвратить "утечку прочих секретов", а Альбус говорит "ни в коем случае", и у меня возникает ощущение дежа вю - все как и пятнадцать лет назад, когда Альбус спасал меня от суда.

Пятнадцать лет - и я снова в той же ситуации. Стоило ли пытаться?

- И пусть отдаст свою палочку, - говорит Хмури.

- Нет, - отвечает Альбус.

- А как он будет посещать собрания Упивающихся, если вы настаиваете на его домашнем аресте? - задумчиво спрашивает Люпин.

Спасибо, оборотень. Конечно, не стоит забывать, кто я такой, правда?

- О, да, он же будет скучать по своим маленьким упивающимся друзьям, - ворчит Хмури.

- Его могут призвать, - ровным голосом произносит Альбус.

- Тогда он не пойдет.

- Он должен. Если он не появится - и если твои подозрения против Северуса беспочвенны - тогда мы потеряем нашего шпиона.

- Он ни черта не стоит как шпион!

- Тогда почему он продолжает рисковать жизнью, возвращаясь к Вольдеморту? - холодно говорит Альбус, и спор разгорается с новой силой. - Ты сможешь какое-то время игнорировать вызов, Северус? - спрашивает он, в конце концов.

Я киваю. Я надеюсь, по крайней мере. Если только это будет продолжаться не очень долго. Несколько вызовов, хоть и неприятных, не сведет меня с ума.

- Меня не волнует, сможет он или нет! - взрывается Хмури. - Либо он останется в своих комнатах, либо в камере в Азкабане. Ясно, Снейп?

- Абсолютно.

- И если еще что-то произойдет, ты так легко не отделаешься.

Да, учитывая все обстоятельства, я еще легко отделался. Впрочем, нельзя сказать, что у меня была репутация, за которую стоило бояться.

***

Я напоминаю себе, что раньше мне никогда не нравилось покидать свои комнаты. Хотя я надеялся, что лабораторию сюда тоже включат, но, по-видимому, Хмури посчитал, что это будет *чересчур*. Итак, у меня есть только мои комнаты, мои книги и домовые эльфы, которые приносят мне еду каждый час. Благодаря Альбусу, не иначе. Он думает, что нет ничего, что нельзя было бы вылечить куском шоколадного торта.

Однако сам он не пришел. Прошло уже три дня, а я даже не получил от него весточки. Мой "другой" хозяин, напротив, похоже, не забывает меня: метка периодически принимается жечь и пульсировать. Пока я могу это выдержать.

Я начинаю писать записку Альбусу, чтобы выяснить, смогу ли я пополнить свои запасы ингредиентов перед началом учебного года. Но выходит настолько плаксиво, что я обрушиваю на нее Инсендио.

Если я хочу выбраться из этих комнат и не отправиться прямиком в Азкабан, жалобы и ругань мне не помогут. Как и перечитывание старых книг по Защите от темных сил весь день напролет, или изучение трещин в потолке. Я не могу рассчитывать, что Альбус докажет мою невиновность - у него и без этого забот хватает, и мне не стоит надеяться, что Хмури найдет настоящего предателя. Мне придется вычислить шпиона самому.

Итак, что у нас есть? Я составляю список всех членов Ордена - поскольку Хмури настаивает, что только мы располагали информацией - и начинаю вычеркивать тех, кто не мог этого сделать. Я знаю, что я этого не делал, даже случайно. Мы всегда очень тщательно обсуждаем, какую информацию я должен передавать Темному Лорду - чтобы не подвергнуть Орден опасности, и вместе с тем, доказать свою пригодность, как шпиона.

Альбус тоже этого не делал, его тоже можно вычеркнуть. Люпин... я не знаю, делал ли он это, но я просто не могу себе этого представить. Он потерял двоих друзей по вине Темного Лорда, - троих, если считать Петтигрю. А жить в доме Блэка и стучать Темному Лорду... для этого нужно быть совершенно законченным подлецом.

Может я и ненавижу сукиного сына, но я действительно не могу представить его, делающим это.

А кого могу? Что ж, попробуем по-другому. Я понял, что существует другой шпион, когда Нарцисса поинтересовалась моим "романом" - и это было в тот же день, когда все узнали об этом. Я записываю всех, кто тогда был в Большом Зале. Хагрид? Минерва?

В тот же день позже Люпин встретился с Тонкс и сказал ей, что все кончено. Может, это была она? Судя по тому, насколько они близкие подруги с Молли, она, возможно, могла рассказать ей все... а это значит, что любой Уизли мог знать...

Я чувствую странный привкус во рту. Здорово: я прокусил кончик пера и теперь мне в рот попали чернила. В последний раз когда это случилось, я еще учился в Хогвартсе. Я отбрасываю перо. Если это не сам Хмури, тогда я не знаю кто.

Да, а почему не он? Шизоглаз был достаточно глуп, чтобы позволить Барти Краучу держать его в ящике целый год. Кто знает, что с ним произошло теперь? Может, у него раздвоение личности.

Я хрипло смеюсь, не над самим предположением, но над своей глупостью. Неужели это лучшее, что я могу придумать? Не очень-то впечатляет, Северус.

Стук в дверь прерывает мои истеричные мысли, и я замираю на минуту, уставившись на дверь. Хмури определенно вошел бы без стука. Я иду к двери, открываю - и мое сердце внезапно пропускает удар, а затем принимается судорожно колотиться где-то в районе желудка. Я знаю, что это глупо и унизительно, я должен собраться с силами и сказать с обычной издевкой: "Что тебе надо, Люпин?" - но я не могу.

Поэтому я просто стою и смотрю, даже не злобно, и он молча смотрит на меня, а затем он бросает быстрый взгляд на мои руки, и только тогда я понимаю, что судорожно их сжимаю. Я торопливо убираю руки за спину и делю глубокий вдох, чтобы выдать заготовленную фразу, - когда он тихо говорит:

- У тебя чернила на лице, Северус.

Я не успеваю никак отреагировать, когда он делает шаг мне навстречу и подносит руку к моим губам. Его большой палец вытирает чернила в уголке рта и остается там.

В его глазах отражается неяркий свет моей комнаты, превращаясь в бронзовые и желтые искры в глубине его зрачков. Я чувствую, что мне не хватает воздуха. Что-то поднимается во мне, и кажется, я сойду с ума, если не сделаю этого прямо сейчас.

Я вскидываю руки и обнимаю его - и в тот же миг он притягивает меня к себе, его рука резко оттягивает мою голову назад, его губы с силой прижимаются к моим, его язык проникает в мой рот, и я отчаянно пытаюсь коснуться его своим. Он задевает мои губы зубами, и это невероятно хорошо, это снова и снова доказывает, что это правда, - он тут, со мной. Я пытаюсь прижаться еще ближе к нему, вплавить свое тело в его - а он только притягивает меня еще крепче, и его рука лежит на моем лице, его член наталкивается на мой.

Я не могу отпустить его, не могу выпустить даже ткань его рубашки - так что я кое-как умудряюсь захлопнуть локтем дверь, и Люпин увлекает меня в комнату так быстро, что я задеваю бедром стол. Чернильница и бумаги рассыпаются по полу, мы наступаем на них.

Люпин непослушными пальцами начинает расстегивать пуговицы на моем воротнике, издавая при этом нетерпеливые звуки. Я пытаюсь стянуть с него рубашку, но забываю о запонках, и он запутывается в рукавах. Мы останавливаемся, тяжело дыша, и начинаем снова.

Наконец, одежда нам больше не мешает: мы добираемся до постели и падаем на смятые простыни: он на мне. Он неторопливо и основательно облизывает два пальца, глядя мне в глаза, а затем одним сильным движением вставляет их в меня. Я издаю стон и подаюсь навстречу, чтобы они вошли как можно глубже.

- Пожалуйста, - говорю я.

Он отрывается от меня и роется в ящиках прикроватной тумбочки. А затем изменившимся голосом спрашивает:

- Где оно?

Я вкладываю флакон с маслом в его руку, он смазывает свой член одним движением, и в следующее мгновение уже входит в меня. Я чувствую себя открытым и растянутым, когда он погружается - сначала медленно, затем неожиданно он уже целиком внутри и его зубы смыкаются на моем плече, и я подаюсь навстречу, еще глубже - и он начинает двигаться. Наверное я кричу с каждым его толчком, и мне все равно, даже если это звучит жалко - я просто не смогу становиться.

Его челка падает мне на лицо, его глаза полузакрыты, и он так жалобно стонет, что я обхватываю его еще крепче и притягиваю ближе. И вдруг слышу, как бьется его сердце, быстро и громко, глухо стуча в грудную клетку. И это настолько непривычное, странное, невероятное ощущение, что я кончаю почти в ту же секунду - и чувствую, как Люпин делает еще несколько толчков и замирает, крепко обняв меня.

***

Он лежит, положив на меня руку. Светло-каштановые пряди вперемешку с седыми падают ему на лицо, его глаза блестят за спутанной челкой.

- Почему ты пришел? - спрашиваю я.

Я думаю, даже если он ответит: "Я хотел трахнуть тебя напоследок, прежде чем ты отправишься в Азкабан", - мне будет все равно. Потому, что сейчас он со мной, мое тело все еще ощущает приятую боль от его недавнего присутствия... и это значит, что он мой, хотя бы сейчас.

- Я не думаю, что ты предатель.

- Почему? - я поворачиваюсь и приподнимаюсь на локте, глядя на него. Его глаза задумчивы и немного печальны, когда он говорит, не встречаясь с моим взглядом:

- Конечно, я не могу сказать наверняка. Но я решил верить, что ты не предатель. То, что говорит Хмури, правдоподобно. Но ты... он даже не дал тебе сказать что-нибудь. Как будто ему все равно, виновен ты на самом деле или нет.

Что же здесь нового? Конечно, Хмури все равно.

- И каким же образом недостаток улик заставил тебя поверить в мою невиновность? - в моем вопросе нет обычной насмешки. Я нахожу его слова довольно забавными, даже, несмотря на то, что все еще не понимаю, что он хочет мне сказать. Мне кажется, я просто не могу быть язвительным сейчас, я не могу быть несчастным. Я слишком хорошо знаю, что такое быть по-настоящему несчастным, знаю, каково быть в этой постели без него.

Он резко поворачивается, повалив меня на спину, прижав к кровати - и его светлые глаза серьезно и настойчиво смотрят на меня.

- Помнишь, Северус... помнишь, четырнадцать лет назад, когда Сириуса арестовали? Я не поверил ему тогда. Все было против него, все улики, и я поверил, что он виновен, как и все остальные, я поверил, что он мог это сделать. Хотя я знал, что он любил Джеймса, что он заботился о Лили, что он отдал бы за них жизнь... Но все твердили, что Сириус виновен - и я не стал сомневаться, не стал задавать вопросы, не попытался встретиться с ним. Я просто поверил... и отвернулся от него. Я знаю, это ничего бы не изменило, даже если бы я попытался что-то сделать - но я не сделал... и я никогда не прощу себя за это - хоть он и простил меня. Я не хочу, чтобы это случилось снова. Я думаю, что буду верить тебе, пока не услышу от тебя "Авада Кедавра" - нужно тебе мое доверие или нет, - обрывает он свою речь.

Я даже не знаю, что сказать. Наверное, я должен быть уязвлен тем, что Люпин решил верить мне из-за того, что четырнадцать лет назад он не поверил Блэку - и в любое другое время так бы и было. Но сейчас я не могу. Пусть будет так как есть, пусть Блэк хотя бы раз изменит в моей жизни что-то к лучшему.

Я медленно поднимаю руку и дотрагиваюсь до его лица. Этот жест все еще кажется мне непривычным. Его отчаянный взгляд смягчается, и он легонько трется о мою ладонь.

- Но вообще-то я имел в виду, почему ты пришел... ну... - я прихожу в отчаяние не находя слов, но оказывается, он понял.

- Мне не стоило приходить?

- Нет! То есть стоило...

Он вздыхает и скатывается с меня. Я думаю, он сейчас скажет "Я не знаю" так, словно подразумевая "Я не знаю, почему мне это пришло в голову".

- Знаешь... - говорит он. - Когда ты не пришел ко мне, в то утро, я был так зол. Я ждал тебя.

Я с усилием вспоминаю, какое утро он имеет в виду: после второй ночи полнолуния. Он ждал меня. Неожиданно мне становится плохо - это бывает очень не часто, я тщательно избегаю чувства стыда - но сейчас что-то болезненно сжимается внутри, кровь приливает к щекам. Я помню, каким он бывает, после такой ночи: обессиленный, измученный, сонный. Он ждал меня.

- Но мы... мы поссорились... ты сказал, что не хочешь иметь со мной ничего общего!

- Я так сказал.

- И я пришел к тебе - позже - и ты читал!

- Ты не пришел. Ты просто сунул зелье мне под нос.

- Я не... я поставил его на стол.

- Ты даже ничего не сказал.

- Как и ты.

- А почему это всегда должен быть я? Мне всегда приходится что-то предпринимать: делать первый шаг, приходить к тебе - а ты никогда ничего не делаешь! Я подумал, что ты мог бы хотя бы раз что-то сделать, связаться со мной или что-нибудь еще.

Я делаю глубокий вдох, чтобы рассказать ему все, что я думаю о его "первых шагах" и о его ожиданиях - и тихо выдыхаю. Наши глаза встречаются, и Люпин тихо говорит.

- А потом так получилось, что ты не мог прийти. И я подумал, что должен сделать это сам - иначе ничего не получится. Вот, я и пришел.

Я протягиваю неожиданно повлажневшую ладонь и нахожу его руку, и он сжимает мою в ответ - это так успокаивает, и на какое-то мгновение мне кажется, что лучше просто не может быть.

Около шести Люпин встает. Он застегивает рубашку, когда его взгляд натыкается на забрызганные чернилами листы пергамента, разбросанные по полу. Он поднимает их. Я вспыхиваю. Он смотрит на меня.

- Так ты тоже пытался его вычислить. Мы с Альбусом работаем над этим. Пришел к какому-нибудь выводу?

Я с отвращением качаю головой. Мне бы хотелось на кого-нибудь указать, но не думаю, что от этого стало бы лучше.

- Любопытно, - продолжает Люпин, - Я взял у Хмури перечень украденной информации, и выяснилось, что вся она обсуждалась на собраниях, проводившихся в Хогвартсе. Ни до того, как мы сюда переехали, ни после.

- Значит, это должен быть кто-то из тех, кто живет здесь? Преподаватель? - Кто-то, кто мог знать о нас.

- Думаю, нам надо тщательно проверить охранные заклинания на комнате совещаний, - говорит он. - Я не знаю... даже портреты умеют говорить. Мне нужно переговорить с директором.

- Хорошо, - напряженно говорю я. Он понимает.

- Я вернусь как можно быстрее. Можешь пока вздремнуть.

- Я не хочу спать.

- Тогда поешь. - Он посылает мне ослепительную улыбку. - Мне не нравится, когда в меня упираются твои кости.

- Кто бы говорил, - бормочу я.

Он уходит, а я еще некоторое время остаюсь в постели, просто сижу, уставившись в стену, и накручиваю прядь волос на пальцы, и могу поклясться, что на моих губах блуждает идиотская счастливая улыбка.

В дверь снова стучат, но весьма нерешительно. Это не может быть Люпин, он ушел всего пару минут назад. Я накидываю халат и иду открывать.

Домовой эльф сует мне в руки поднос, уставленный всякой всячиной.

- Мистер Ремус Люпин посылает вам это! Он говорит, что господину нужно поесть! - оглушительно пищит она и смотрит на меня своими круглыми глазами.

- Чудесно, - ворчу я, беру поднос и захлопываю дверь. Домовые эльфы! Видеть их больше не могу с этой едой: и о чем только Альбус и Люпин думают? Я что - ребенок, которого нужно кормить семь раз на дню?!

Я ставлю поднос на стол и хмурю брови, размышляя, то ли использовать "Эванеско", то ли "Инсендио". Затем вздыхаю и решаю, что немного кофе не повредит.

Я беру высокий сияющий кофейник, и тут же появляется знакомое и невероятное ощущение, как будто чья-то рука цепляется за мои внутренности и тянет меня... куда-то.

***

Я приземляюсь на четвереньки в лужу горячего кофе. Кофейник-портключ вертится на полу, тихо позвякивая. Какое-то время я не могу ничего делать: только смотреть, как он вращается, затем я замечаю остроносые, очень дорогие ботинки, медленно приближающиеся ко мне. Что-то металлическое вспыхивает на солнце и затем - словно весь мир обрушивается на меня.

Удар отбрасывает меня к стене, и я сползаю по ней, не делая попытки подняться. Мой нос определенно сломан: он кажется огромным и горячим, и я чувствую, как струйки крови быстро наполняют мой рот. Я осторожно поднимаю руку, вытираю кровь с подбородка и говорю:

- Здравствуй, Люциус.

Ему повезло: Азкабан не оказал на него своего обычного разрушительного воздействия. У него все та же гордая осанка и шикарный вид, его светлые волосы, в которых даже седые пряди кажутся серебряными, безупречно уложены, единственные следы, которые можно заметить - это чуть более глубокие морщинки возле рта.

Когда я учился в школе, то проводил невероятное количество времени перед зеркалом, скорбя, что мне не досталась такая внешность.

Он вертит трость в руках и улыбается мне по-мальчишески. Мерлин! Даже Драко никогда не сможет сравниться с этим человеком.

- Очень любезно с твоей стороны наконец почтить нас своим присутствием, малыш Снейпи.

Я закатываю глаза. Это обращение вызывало у меня гордость и радость, когда он использовал его... двадцать пять лет назад.

Горячие капли крови падают мне на грудь, и я плотнее запахиваю халат. Теперь кровь впитывается в бархат, оставляя на ткани несмываемые пятна.

- Я не очень... одет для визита, - говорю я.

- Мы понимаем, Северус. - Нарцисса подходит к Люциусу и берет его под руку. Она больше не в черном. Она знает все о том, какой наряд подходит к тому или иному случаю. Ее мантия цвета бургундского вина, очень красивый цвет. - Ты был так занят со своим оборотнем, что понятно, почему ты слегка пренебрег приличиями.

Я чувствую головокружение. Домовой эльф, поднос... что, если там были еще портключи... ведь, в самом деле, не могли же они знать, чего именно я коснусь. И если Люпин придет и дотронется до чего-нибудь...

Нет, пожалуйста, нет, шепчу я себе. Портключи не так легко изготовить, тем более в таком количестве. И им ведь не нужен Люпин, правда?

Я загоняю панику поглубже и поднимаю голову.

- По твоей вине у нас появилась небольшая проблема, - произносит Люциус. - Ты не отвечал на вызовы.

- Я бы ответил, если бы мог, - говорю я, пытаясь опереться на стену поудобнее. Каждое движение отдается болью в сломанном носу и вызывает новый поток крови. - Не знаю, чьей гениальной идеей было подослать в Хогвартс другого шпиона, но Дамблдор начал подозревать меня.

- Да-да-да. Бедный Северус, - Нарцисса обезоруживающе улыбается. - Но нам не понадобился бы другой шпион, если бы ты сообщал правду нашему Лорду.

- А разве я этого не делал? - холодно говорю я. - Ты не думаешь, что если бы я этого не делал, наш Лорд смог бы легко выяснить это с помощью Легилименс?

Если это только их подозрения, я смогу выкрутиться. И может быть даже узнать, что за чертовщина здесь происходит.

- Что мне всегда не нравилось в тебе, Снейпи, так это то, что ты вечно считаешь остальных глупее себя.

У меня появляется самоубийственное желание сказать "Не всех, только тебя", но я прикусываю язык.

- Наш Лорд выяснил это, - укоризненно говорит Нарцисса. - Он сделал это. Ты можешь обмануть нас, но ты не можешь лгать ему.

"Я никогда ничего не забываю, - вспоминаю я шелестящий голос. - Ни тех, кто предал меня, ни тех, кто мне верно служит".

- Я не знаю, как во имя Мерлина, ты оказался на службе у Дамблдора, - нахмурился Люциус, - но я надеюсь, ты получал от этого удовольствие. Потому что вряд ли тебе еще когда-нибудь придется получать удовольствие.

- И теперь Дамблдор будет думать, что ты предатель, - вздыхает Нарцисса. - Как печально.

Очень умно. Двойное наказание. Только Альбус на самом деле не считает меня предателем, и Люпин тоже... О, черт. А теперь они придут в мою комнату и увидят, что меня нет... и подумают, что я отправился к Темному Лорду, вопреки запрету, и...

Мне нужно выбираться отсюда сейчас же.

Круцио, - говорит Нарцисса.

***

- Северус, Северус, тебе не следовало ко мне возвращаться. - Рука берет меня за подбородок и заставляет посмотреть вверх, прямо в красные глаза. - Как ты мог подумать, что сможешь снова предать меня, предать дважды?

- И что бы это изменило?

Во рту у меня столько крови, что слова звучат невнятно. Мои губы и язык превратились в сплошную кровоточащую рану, из-за бесчисленного количества раз, когда я прикусывал их, пытаясь сдержать крики. И все равно я охрип.

- Ты мог попытаться сбежать от меня. Спрятаться и надеяться, что я забуду о тебе.

- Каркарову это *так* помогло.

- Не пытайся казаться умнее, чем ты есть. Я не собираюсь больше с тобой разговаривать. В следующий раз, когда я приду взглянуть на тебя, я буду любоваться твоим бездыханным телом. Но я надеюсь, мои слуги будут осторожны и не допустят, чтобы это произошло слишком скоро. Так что... прощай, Северус.

Его уродливое лицо приближается - и неожиданно его белый рот касается моих губ.

***

- Думаешь, нам стоит сообщить Дамблдору, что ты не был предателем, а, Снейпи? Позже, конечно, когда мы пошлем ему твое тело. Только представь, как будет мучиться старый святоша из-за того, что не поверил тебе.

- А твой оборотень будет рыдать? - спрашивает Нарцисса. - Или он не из тех, кто плачет?

Еще один порез ощущается на так ужасно, как когда тонкую полоску кожи начинают отрывать - и даже это лучше, чем жгучая жидкость, капающая на рану. Это то самое Кислотное зелье, что я когда-то приготовил? Черт, черт бы вас побрал, я не могу этого вынести, отпустите меня...

- Не ругайся так, Северус, это невежливо.

Как она может слышать? Ведь я уже не слышу собственного голоса, мне кажется, я просто шевелю губами. Снова нож-боль-кислота и еще одна жгуче-огненная полоса на животе. Я вырываюсь и бьюсь головой о стену. Хорошо: все темнеет и боль утихает.

- Кристиан, друг мой, ты не мог бы держать его покрепче? Я не хочу, чтобы он отключился так быстро.

Значит здесь Краббе. Знакомые лица повсюду. Разве это не прекрасно, быть окруженным друзьями?

Нарцисса в темно-синей мантии... уже другой день? Третий? Я не помню.

***

- Кажется, ты говорила, что он любит заниматься сексом с не-людями. По крайней мере, с полукровками. Может, нам стоит найти ему оборотня, вместо... *этого*. Эйвери, что ты там делаешь, блюешь?

- Иногда у тебя такие безвкусные идеи, Люциус. И ты еще предлагал привести сюда Драко! Я не хочу, чтобы он видел подобные вещи.

- Ты всегда драматизируешь, дорогая. Мы можем показать ему что-нибудь менее... неприятное.

***

- Меррик, прекрати немедленно, идиот! Ты же его убьешь! Что ты сделал?

Что бы он ни сделал, это здорово. Меррик Гойл - ангел. Я падаю, падаю...и мое несчастное истерзанное тело, которое в последнее время не чувствовало ничего кроме боли, остается где-то позади.

Их крики постепенно отдаляются, замолкают, и я больше их не слышу.

Я попал куда-то, где все серое. Не на что смотреть, нечего видеть, но быть здесь - такое облегчение. Меня в принципе ничего больше не интересует. И я знаю, что это не надолго. За этим что-то есть: что-то, где есть цвета и звуки, и где меня ждет мир и покой. Там, куда все уходят... Мне нужно только немного подождать.

Неожиданно серый туман немного проясняется, и я вижу чью-то фигуру, другого человека, и я знаю, кто это: разве я мог не узнать эти неровные пряди, обрамляющие его лицо, ярко-синие глаза, тени под глазами...

- Блэк, - говорю я.

Он молча смотрит на меня, - и неожиданно мне передается его тоска - невыразимая, всепоглощающая тоска, стоящая в его глазах. И я знаю, что не будет ни мира, ни покоя - только эта серость. Навсегда. Серый туман, через который он не может пробиться.

Моя душа разрывается на части от горя. Это ужасно. Никто не может так страдать... никто не должен. Неважно, как я ненавижу его, неважно, что он мне сделал, я просто обязан что-то предпринять, потому, что я не могу этого вынести.

- Блэк. - Я протягиваю ему руку. Я не знаю, что делать, это просто инстинктивный поступок. Его рука очень медленно поднимается, и его пальцы слегка касаются моих.

А затем я снова падаю, его пальцы выдернуты из моей руки - и я не вижу его больше, нет серого тумана, есть только... гулкие удары моего бьющегося сердца. И так *больно*.

- Ревивало! Ревивало!

Я вздрагиваю при звуке голоса Люциуса, он снова и снова направляет на меня свою палочку, а потом руки Нарциссы, такие нежные и беспощадные, приставляют флакон и моим губам, заставляя меня глотать.

- Вот так лучше, - говорит она.

- Блэк, - шепчу я. - Блэк.

Он остался там.

- Темно? (В английском имя Блэк и "черный, темный" пишутся и произносятся одинаково) - озадаченно переспрашивает она. - Так светлее?

Перед глазами вспыхивает ослепительный белый свет - и все начинается сначала.