Михаил Булгаков был прежде всего сказочником, наподобие Евгения Шварца (разница в том, что Шварца никто не назовет величайшим автором советской эпохи - а Булгаков, скорее всего, именно им и являлся). Большинство булгаковских текстов - про чудеса, обыкновенные и необыкновенные, свершившиеся со слабыми существами, ни секунды на них не рассчитывавшими.

Это и «Записки юного врача» (в которых неумелый растерянный лекарь совершает невозможное, ставя на ноги почти умерших людей), и «Театральный роман» (в котором отчаявшийся провинциальный щелкопер начинает набрасывать что-то про белую гвардию, и вдруг попадает со своим текстом во МХАТ), и, разумеется, «Мастер и Маргарита», сказка сказок, лучший роман, написанный в ХХ веке на русском.

Он провел мирную юность в Киеве и собирался провести мирную жизнь в качестве врача. (Сразу стоит сказать, что "мир" и "покой" были любимыми его словами и понятиями: именно покой в финале "Мастера и Маргариты" обретают герои, причем ни им, ни автору, редактировавшему роман в предсмертном состоянии, большего и не нужно).

Но у Булгакова не вышло обрести покой при жизни. Уже в самом начале карьеры, в 1916-м, его занесло в глухую деревню в Смоленской губернии, где пришлось принимать порой по 50 больных в день (а всего за первый год работы он обслужил 15 с лишним тысяч, и об этом потом рассказал в «Записках юного врача»).

Покончив с сельской больницей и заодно со своим увлечением морфием (об этом чуть ниже), Булгаков вернулся в Киев и приколотил к подъезду табличку «Вольнопрактикующий врач-венеролог» (чудесная, мирная специальность: больных не привозят по ночам, ни трахеотомий, ни ампутаций им делать не надо). Но и тут покоя не вышло: в Киеве за полтора года произошло четырнадцать переворотов. (Можно, наверное, не напоминать, что исстрадавшийся, помимо воли ставший военврачом Булгаков впоследствии и это превратил в литературу).

Даже «Собачье сердце» фрагментами основано на его бедствиях. В 1921-м Булгаков перебрался в Москву. «Москва показалась при дневном освещении сперва в слезливом осеннем тумане, в последующие дни в жгучем морозе. Белые дни и драповое пальто. Драп, драп. О, чертова дерюга! Я не могу описать, насколько я мерз. Мерз и бегал. Бегал и мерз. (…) Я не герой. У меня нет этого в натуре. Я человек обыкновенный - рожденный ползать - и, ползая по Москве, я чуть не умер с голоду. Никто кормить меня не желал. (…) И совершенно ясно и просто предо мною лег лотерейный билет с надписью - смерть».

Этот фрагмент из автобиографического очерка «Сорок сороков» очень близок к первой главе «Собачьего сердца», в котором те же эмоции испытывает бездомный Шарик («О, гляньте, гляньте на меня, я погибаю! Вьюга в подворотне ревет мне отходную, и я вою с нею. Пропал я, пропал!.. И даль моей карьеры видна мне совершенно отчетливо»). Но, конечно, смертельный билет Булгакову лишь померещился – как померещился он и песику из его повести. Через какое-то время он нашел какой-никакой заработок в газетах: то халтурил, набело сочиняя за полчаса пустяковые фельетоны, то строчил репортажи о похоронах Ленина, то писал чудесные красочные очерки о жизни Москвы начала 20-х. А параллельно работал над «Белой гвардией», из которой потом выросли «Дни Турбиных», самая знаменитая его пьеса. Что удивительно, ее даже поставили в СССР. И это был главный источник его заработка до конца жизни – потому что пьеса вдруг жутко понравилась Сталину, смотревшему ее минимум двадцать раз, разрешившему ее ставить сколько угодно (правда, только в одном театре страны – во МХАТе).

В общем и целом, Булгакову в стране Советов не везло. Жена, Елена Сергеевна, вспоминала, как он однажды говорил за ужином: "Подошел к полке снять первую попавшуюся книжку. Вышло – "Пессимизм". Ну, вот такой он был человек, неврастеник (в те годы еще не прижилось слово "невротик"), сдерживающий слезы – хотя глаза всегда были на мокром месте. Мистик ("Я МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ!" – орал он в письме Сталину) и в то же время храбрец, считавший трусость главным из грехов.

БУЛГАКОВ И ЖЕНЩИНЫ

Булгаков был трижды женат – и некоторые считают, что с первыми двумя женами он не был особо счастлив. Татьяна Лаппа (он был женат на ней с 1913-го по 1924-й) застала период увлечения Булгакова (тогда еще не писателя, а врача) морфием. Это она стала прототипом Анны Кирилловны в рассказе "Морфий". Так же, как героиня, она была вынуждена доставать для Булгакова наркотик, хотя, разумеется, была категорически против – но муж угрожал браунингом то ей, то себе, однажды швырнул в нее горящую лампу. (Отказаться от тяги к морфию он смог только из страха, что его лишат права принимать пациентов; пытался заменить наркотик опиумом, который тогда продавался без рецепта, но только дико отравился).

Вторая жена, Любовь Евгеньевна Белозерская, по мнению ее племянника, несколько раздражала мужа – они плохо сходились характерами: Белозерская была "здоровая женщина, которая единственная в Москве в то время имела собственный автомобиль и сама его водила", а Булгаков был одним из главных неврастеников в истории русской литературы ХХ века. Вместе с тем, именно на годы их супружества пришелся недолгий успех Булгакова как драматурга и писателя в сталинском СССР – он стал литературной знаменитостью.

Наконец, третья жена, Елена Сергеевна, известна всем хотя бы потому, что именно она, по всеобщему убеждению, стала прототипом Маргариты. Как вспоминал режиссер Александр Стефанович, друживший с Еленой Сергеевной, Булгаков с большим трудом смог увести ее от мужа – крупного советского военачальника Евгения Шиловского (с которым она жила примерно в такой же тоске, как Маргарита со своим первым супругом, "очень крупным специалистом"). В какой-то момент, когда связь писателя с Еленой Сергеевной открылась, Булгаков пообещал Шиловскому порвать отношения с Еленой Сергеевной и действительно порвал на год с небольшим. Но потом понял, что жить без нее не может. Тогда муж ее отпустил, а Булгакову, по некоторым сведениям, угрожал пистолетом – дело чуть не дошло до дуэли.

Этот брак оказался почти идеальным. Помимо прочего, именно Елена Сергеевна сохранила все рукописи своего покойного мужа и добилась их публикации. В частности, она хитростью подсунула рукопись "Мастера и Маргариты" Константину Симонову, который читать книгу не желал. Симонов как раз уезжал на отдых в Венгрию, уже там обнаружил рукопись и через неделю позвонил Елене Сергеевне в слезах со словами "Это гениально!". Именно благодаря ему состоялась первая публикация книги в середине 60-х.

БУЛГАКОВ И СМЕРТЬ БУФЕТЧИКА

Елена Сергеевна считала "Мастера и Маргариту" романом пророческим. Так, например, буфетчик Андрей Фокич Соков имел реального прототипа – жулика-буфетчика из МХАТа. Однажды (роман еще не вышел и о нем мало кто знал) вдова Булгакова увидела венки в фойе театра. Оказалось – хоронят буфетчика, умершего, как и герой романа, от рака печени, в клинике Первого медицинского института.

"Критик Латунский" (которого на самом деле звали Осаф Литовский и который работал не только критиком и чиновником от литературы, но и худруком театра имени Ленсовета) дожил до публикации романа – он умер в 1971-м. Гадости про Булгакова он писал до конца жизни, причем требовал у Елены Сергеевны, чтобы она опубликовала одну из его статей!

БУЛГАКОВ И РЕЛИГИЯ

Хотя Булгаков не ходил в церковь, он, по воспоминаниям близких, был человеком верующим и отчасти суеверным. По воспоминаниям Валентина Катаева, "его моральный кодекс как бы безоговорочно включал в себя все заповеди из Ветхого и Нового заветов". Советские антирелигиозные журналы вроде "Безбожника", в которых Христос изображался мошенником, Булгаков называл "преступлением, которому нет цены".

А Елена Сергеевна считала важнейшим для понимания личности мужа и его главного романа то, что он был из семьи богослова.

БУЛГАКОВ И СТАЛИН

В марте 1930 года Булгаков написал отчаянное письмо правительству СССР. Оно длинное, и здесь нет возможности привести его целиком – но оно абсолютно отчаянное. Булгаков пишет, что за десять лет его литературной работы советская пресса отзывалась о нем 301 раз, причем похвальных отзывов было 3, а ругательных - 298; что он, как писатель-сатирик, вероятно, немыслим в СССР; и что ему лучше всего было бы немедленно уехать за границу.

Через 20 дней после отправки письма Булгакову позвонил Сталин. Он говорил глухим голосом, с невозможным грузинским акцентом (попробуйте из любопытства найти на YouTube запись речи от 3 июля 1941-го, знаменитой речи "Братья и сестры" – вы поймете, что Сталин говорил по-русски очень дурно).

Но Булгаков понял все. Сталин спросил его: "Может быть, вас правда отпустить за границу, мы вам очень надоели?" Конечно, Булгаков этого хотел. Он мечтал о Франции и об Италии. Когда Маргарита, летя над землей, видит город, полный огней, она видит Париж – город, о котором Булгаков, так ни разу в жизни и не выехавший за рубеж, грезил.

Но Сталин предлагал ему билет в один конец. И Булгаков ответил ему, что русский писатель вне родины существовать не может.

После этого звонка он выбросил револьвер, на который долго любовался, в пруд у Новодевичего монастыря и остался в Москве, дописав в результате "Мастера" (а он сочинялся очень долго и трудно, и в случае эмиграции мы бы, вероятно, эту книгу не прочли).

БУЛГАКОВ И СМЕРТЬ

Булгаков написал о молодом Сталине пьесу "Батум" – как выяснилось, это было вообще последнее, что он написал. Вождь прочел ее и сказал в разговоре с Немировичем-Данченко, что пьеса ему понравилась, но ставить ее нельзя. Для Булгакова это оказалось страшным ударом. И тут же он заболел.

Булгаков, напомним еще раз, был профессиональным и опытным врачом. Когда к нему пришла болезнь (похожая на гипертонию, сопровождавшаяся дикими головными болями, сильно влиявшая на зрение – он почти ослеп), Булгаков, конечно, консультировался с другими докторами, но, в принципе, поставил себе диагноз сам: это был нефросклероз, передающаяся по наследству болезнь почек, та же самая, от которой умер его отец.

Другу он писал, что умирать – "мучительно, канительно и пошло. Как известно, есть один приличный вид смерти – от огнестрельного оружия, но такого у меня, к сожалению, не имеется". В том же письме, отправленном за считанные месяцы до смерти, он сообщал: "К концу жизни пришлось пережить еще одно разочарование – во врачах терапевтах. Не назову их убийцами, это было бы слишком жестоко, но гастролерами, халтурщиками и бездарностями охотно назову. Есть исключения, конечно, но как они редки!"

Елена Сергеевна вспоминала, что за два дня до смерти Булгаков (которому врачи категорически запретили употреблять все острое и вредное) все же попросил жену купить икры и водки – он решил устроить прощальный ужин. Умер он через два дня после него. Незадолго до смерти он сказал жене: "Это не стыдно, что я хочу жить, хотя бы слепым". По воспоминаниям Елены Сергеевны, жизнь он, несмотря на неврастению, любил безумно.

БУЛГАКОВ И THE ROLLING STONES

"Мастер и Маргарита" был переведен на английский практически сразу после публикации в СССР. Роман прочли миллионы человек, включая Мика Джаггера (ему подарила книжку Марианна Фэйтфул). Именно под ее влиянием – а также под влиянием стихов Шарля Бодлера – он написал знаменитую песню Sympathy For The Devil ("Сочувствие дьяволу"). Речь в ней идет о Воланде, который "был рядом с Иисусом Христом в моменты сомнения и боли, и убедился, что Пилат как следует вымыл руки и приговорил себя". Мистически настроенным людям небезынтересен будет тот факт, что во время записи песни в студии взорвалась огромная лампа, и начавшийся пожар уничтожил все оборудование группы, но пощадил пленки. Существует также легенда, что во время исполнения этой песни на музыкальном фестивале была убита фанатка группы. На самом деле девушку убили во время исполнения другой композиции, но Джаггер после этого не пел песню живьем семь лет.