Та_самая_Эль все записи автора В окошко торопливо стучали.
Кася рывком вынырнула из сна. Эти сны…
В избушке царил полумрак – сонное утро только-только начало прогонять ночную тьму.
«Ну что там опять стряслось?!» - с отчаянием подумала Кася. «Ну хоть бы одно утро было спокойным!»
За окном передохнули и опять принялись колотить – осторожно, но настойчиво.

- Кася, проснись! Аниська я! – донеслось приглушенное.
«О, боги мои!» - застонала Кася и пошла открывать.
Аниська бочком протиснулся в маленькую горницу и затоптался смущенно возле стола.
- Сразу говори, не томи – что опять случилось?!
- Простите мое неожиданное вторжение, многострадальная Кассандра. Но на сей раз, увы, ничего не стряслось. На сей раз я сам…лично…со мной стряслось…
- Не мнись тут! Садись, с мыслями собирайся, а я пока самовар поставлю. Раз ничего страшного не стряслось, чай пить будем!

Первые лучи солнца робко заглянули в маленькое Касино оконце и заметались по начищенному до блеска самовару.
Кася, подперев щеку ладонью, слушала негромкое мелодичное рокотание Аниськиного голоса, не вслушиваясь в смысл, а прислушиваясь к своим ощущениям.
Ей было хорошо.
Хорошо и спокойно.
Даже странное чувство дежавю, что это уже было когда-то, не нарушало Касиного спокойствия. Наоборот: ей казалось, что именно так все и должно быть - зимний рассвет, горячий самовар на столе, и напротив странная, мохнатая, но уже такая милая Аниськина морда…
- …и вот я и сочинил этой ночью, не спалось мне…
- Что сочинил? Зачем? – Кассандра очнулась от своих грез.
- Да я же говорю – поэму! – Аниська в упор уставился на Касю, но тут же опять замсущался и опустил очи долу.
- Да зачем тебе поэма-то понадобилась? Али жизнь скучной показалась?!
- Как все быть хочу…- еле слышно проговорил Аниська. – Все стихами разговаривают, и я вот…быть хочу, как вы…как люди…
У Каси перехватило в груди.
- Анисий…Анисенька…эх! Ну давай уже твою поэму, посмотрим. Раз так уж…
- Ты…Вы мне ошибки поправьте! Чую я, ошибок там куча! А Домна Декасовна всегда говорит, что делать ошибки – это недостойно настоящего человека!
- Посмотрим, что у тебя там за поэма…- задумчиво бормотала ведьма, разглаживая ладонями скомканный тетрадный листок. – А людям свойственно делать ошибки, дорогой Аниська…Только вот расплачиваться потом ой как тяжко…

Середина дня застала дружную троицу за работой: старец Свят, закусив губу, старательно малевал афишу, бормоча:
"…реклама – это наше всё!»;
Кассандра подавала под руку дельные советы;
а Аниська крутился рядом, изо всех сил стараясь не мешать.
И вскорости на правлении висел внушительный свиток, щедро украшенный цветиками: «Лицезрение явлений природы позволяет лучшему проникновению искусства в головы пользователей!» - как непонятно, но веско объяснила многомудрая Кася.



В большой зале правления собрались все.
Кто с перевязанными руками, кто с перевязанными щеками от пчелиных укусов.
Лицо Пасечника было вообще сплошь залеплено пластырем.
- Говорил я: надо было строить ульи! Но меня кто слушал? …ли! Тьфу! – горестно бормотал Пасечник.
- Прошу внимания! – старец Свят постучал по графину с водой. – Сейчас перед вами выступит известный в Попыхах и области, а так же за её пределами бесподобный Анисий! Больше таких подобных нигде нет, только у нас! Прошу любить, и, особенно - жаловать!
Аниська прошлепал на середину сцены и быстро раскланялся на все строны.
Шум в зале смолк, и наступила нездоровая тишина.
- Где-то я его уже видел…- прогудел кузнец, закатывая рукава.
- Люди добрые! Да за что нас терзают так?! То рифмы, то монстры какие-то! – заверещала, отойдя от шока, Дуся-Муся.
- Цыц! Тихо! – Свят грозно оглядел зал. – Между прочим, Анисий спас село от выхухолей! Жизнью своей рисковал! И вообще, пользу приносит! Вон Фантомасов знает! – участковый при этих словах вжался в кресло, чтобы занимать как можно меньше места, раз уж нельзя было провалиться сквозь землю.
- А теперь он будет сеять вам разумное, доброе, вечное! Так что – жаловать, я сказал! – и старец подбадривающе кивнул Аниське – начинай, мол, не тушуйся!
Аниська немножко приободрился, вскинул вверх руку, и, запинаясь вначале, но потом все более воодушевляясь, начал:

Стужа. Ветер в поле воет по-дурному.
Хомячок на волю убежал из дому.
Табачком запасся - умная скотина!
И всплакнул печально у родного тына....

Но важней - свобода! Это как проказа:
Не даёт покоя, мучает, заррраза!
Клетка с теплой койкой, и еда под боком -
Мне не в кайф! Уж лучше в поле одиноким.

Впереди - дорога. Месяц и сугробы.
Взвыл тут Хомыч бедный (кто б не взвыл?! Ещё бы!)
И побрел в метель он, горестно стеная,
Лишь следы хвостишком шустро заметая.

Жизнь, она не тетка. Жизнь всему научит.
Победил несчастья Хом благополучно:
Стал двух метров росту, растолстел на травке,
(только за обедом продолжал, блин, чавкать).

Понял, что неважно то, с какой ты рожей,
Главное, что в сердце чувства все похожи:
Каждый любит честность, доброту и ласку,
Значит, и общаться нужно без опаски!

Многое он понял в жизни полумраке:
Что не просто Хом он - САПИЕНС, однако!
Ну а всем разумным вмиг договориться
Можно! И неважно, кем пришлось родиться.

Все мы братья! Точно! Можете мне верить:
Женщины, мужчины, птички, гады, звери!
Мы поймем друг друга! Главное - мы вместе!
Языки не вАжны. Важны только жесты!!!

Прокричав последние слова, Анисий широко раскрыл объятия, этим понятным всем живым существам жестом показывая, как он всех любит.
В зале народ молчал и, кажется, даже не дышал.
И вдруг в звенящей тишине встала Домна Декасовна и строго сказала, обведя глазами зал:
- Это не поэзия! Это дилетанство черт знает какое!!!
И тут зал взорвался.
- Мороз и солнце! День чудесный! Вот это поэзия! Я еще со школы помню! – кричал Пасечник.
- Да что ты понимаешь в поэзии! – с почетного места в первом ряду кричала в ответ Офелия. – Тут у Аниськи про любовь – а это самая главная поэзия!
- Где ты там любовь нашла?! – размахивая руками, кричал Калиостро. – Ты что вообще про любовь знаешь, дитя! Вот я читал этого…Игоря…Северного…или Южного..но не суть! "Встречаются, чтоб разлучаться...Влюбляются, чтобы разлюбить...Мне хочется расхохотаться, И разрыдаться - и не жить!" – вот это любовь!
- Это сопли розовые, а не поэзия! – кричал Ласковый. – Я достаю из широких штанин – вот это поэзия!!!
- ПапА! – кричала Офелия. – Как не стыдно! При всех!
- Поэзия! – кричали в одном углу.
- Не поэзия нифига! – кричали в другом.
Бабы взрыдывали и кричали:
- Про любовь! Давайте еще про любовь!
- Цыц!!! – перекрикивая всех, подал голос старец Свят.
Тут же подала голос в защиту друга Баскервилька, тайком проникшая внутрь правления.
Зал нехотя успокаивался.
- Цыц! – еще раз для верности прикрикнул Свят. – Поэзия – это когда за душу трогает. И не оставляет равнодушным. Вас вон как тронуло! Все тронулись! Значит – поэзия! Аплодисменты автору!
Зал послушно взорвался аплодисментами.
Огорошенный Аниська, подталкиваемый Касей, которая во время споров утешала его за кулисами, опять вышел на сцену. И, смущаясь, поднял руку, желая сказать.
Народ успокоился; шум стих.
- Спасибо вам! – Анисий поклонился. – А я тоже понял – лишь настоящая поэзия достойна быть озвученной! Спасибо, уважаемая Домна Декасовна. Я буду работать над собой!
Зал снова взорвался аплодисментами. Бабы расстроганно сморкались в концы полушалков.
- Ты это! – вскочил Пасечник. – Ты приходи завтра помогать ульи строить! Работать над собой потом будешь! В свободное от отдыха время!
Аниська радостно засмеялся, и вдруг схватил в объятия рядом стоящую Касю и закружил…
А вокруг них прыгала Баскервилька и ритмично тявкала.
Её пчелотерапия не коснулась – через такую шерсть попробуй, прокуси!