Сим все записи автора
Это достаточно объемное эссе я прочитал за один день, когда возвращался из отпуска. Наверное, даже хорошо, что в ограниченном пространстве поезда я был буквально приговорен к чтению. Не думаю, что «на воле» я бы осилил это произведение. Заблудился бы среди многообразия малознакомых фамилий и многозначительных рассуждений. А так… с каждой страницей становилось все понятнее, проще.. и интереснее. И теперь книгу хочется.. ну если не перечитать, то уж точно перелистать. Чтение подобной литературы напоминает охоту за жемчугом. Прочитал… что-то выловил и через какое-то время пора нырять снова… потому что там еще много сокровищ, которыми хочется завладеть

Кундера размышляет о творчестве, литературе, музыке, писателях, композиторах, читателях и слушателях. И, конечно же, как и всякий философ, он касается еще «немного большего». Эта книга – не просто объемное исследование или научный очерк, она так же многомерна и бездонна, как и «художественные» романы Милана, читая ее, можно найти и понять свою собственную истину, даже далекую от поднятых Кундерой вопросов. Он умудрился сказать о многом,… хотя от основной темы не ушел ни на шаг.

Лейтмотив произведения - искусство романа. Кундера дает описание этому понятию, пытается определить его историю, рассматривает его «с разных сторон», проводит параллели с музыкальной композицией, размышляет, анализирует. Свое повествование он строит, как раз в форме романа, а форму эту заимствует из классической музыки. Девять частей – девять вариаций одной и той же истории... так же построена, например «Книга смеха и забвения» или «Смешные любови». Через все эти девять частей проходят одни и те же идеи и одни и те же герои – Кафка, Стравинский, Рабле, Хеменгуэй… Фактически «Нарушенные завещания» - это не эссе, а роман. Роман о романе… в форме романа.

Местами книга мне показалась, скучна, например, там, где Кундера пишет об истории романа, ссылаясь на малознакомых мне писателей прошлого и совсем не знакомых писателей настоящего. (Например на Салмана Рушди). Или когда Милан размышляет о музыке, цитирует ноты и много пишет о композиторе Яначеке (Я о нем даже не слышал). Вообще, «музыкальная» часть произведения, как мне показалось, весьма отдает «субъективизмом». Кундера влюблен в классическую музыку, он не мало пишет о ней, но эта любовь делает его рассуждения какими-то ограниченными. Так и хочется воскликнуть: «А если бы обстоятельства сложились иначе, и с детства вам прививали любовь к джазу, как бы вы тогда «запели» ». Поскольку Кундера ответить мне не может, попытаюсь это сделать за него: «Так же глубоко, но уже совсем на другом языке».

Кстати, вопроса формирования творца Милан не касается вообще. Зато много пишет об искаженном восприятии. Когда творчество толкуют в свете биографии автора и тем самым искажают и творчество... и биографию. В доказательство первого утверждения Милан анализирует рассказ Хеменгуэя «Холмы Как Белые Слоны», в доказательство второго – много пишет о Кафке, рассматривая его с точки зрения «кафкаведов» и со своей, как мне кажется наиболее обоснованной.

Отдельная часть "Нарушенных завещаний" посвящена переводчикам и издателям. О том, как талантливый переводчик губит книгу, исправляя «погрешности» автора - повторы, абсурдизмы. Как издатель расставляет абзацы на свой лад… Как таким образом разрушается красота авторского замысла.
Тут я невольно вспомнил рассуждения Довлатова: «Видимо, ошибки, неточности - чем-то дороги писателю. А значит, и читателю. Как можно исправить у Розанова: "Мы ничего такого не плакали..."? Я бы даже опечатки исправлял лишь с ведома автора. Не говоря о пунктуации. Пунктуацию каждый автор изобретает самостоятельно
И оттуда же: В одном из своих романов Достоевский написал: "Рядом находился круглый стол овальной формы...". Кто-то прочитал это сочинение в рукописи и говорит: «Федор Михайлович, вы оговорились, надо бы исправить». Достоевский подумал и сказал: «Оставьте так...»

Ну и нельзя не упомянуть о любимой теме писателя – юмора в творчестве. Кундера утверждает, что юмор возник одновременно с искусством романа, зародился в нем, и поныне остается его составной частью. Здесь же Кундера выступает против однозначности в восприятии. И с ним трудно не согласиться.

Воедино же все «мотивы» «Нарушенных завещаний» заключены в метафоре названия. Кундера сам неоднократно расшифровывает ее по ходу повествования. Рассказывая о публикации личных писем авторов, о исправлении и, самое прискорбное – упрощении и изменении авторских произведений. Нарушение завещания писателей по Кундере – это не попытка как-то взаимодействовать с их произведениями (тогда бы Кундера противоречил сам себе), а попытка исказить их восприятие. И не важно как – через многотомные биографии, через предвзятое аналитическое исследование, через внесение поправок и прочее, прочее, прочее… И самое печальное, что нередко искажают от большой любви…

П.с. так вышло, что у меня два издания «Нарушенных завещаний». Одно я бы с радостью поменял на какую-нибудь интересную книгу. Может кто захочет…