"Серебряные россыпи"...Так пел поэт, а ныне кто поёт?



ПРИЗНАНИЕ
Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!

Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумашедшая.

Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.

Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжелые,
В эти черные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.

Что прибавится - не убавится,
Что не сбудется - позабудется...
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?
1957

Николай ЗАБОЛОЦКИЙ

И снова дата: ещё не было даже московского кинофестиваля, а ходить разрешалось только "под ручку". И думать - так же... Это - "под ручку"?!
Я распевал этот шедевр в подлиннике студентам на совсем другую музыку. А потом явился в 1972 году в Москву жид Звездинский. Сначала с песней "Поручик Голицын", к которой он не имел никакого отношения, но выдавал тем не менее за свой духовный опыт. Жид-малолетка, севший за изнасилование, и вдруг - поручик? Куприн, помнится, в "Поединке" утверждал, что когда совсем уж было нечего делать, поручики ходили бить жидов в корчму их собственными бубнами и скрипками, считая это вполне сносным и нравственным развлечением.
После следующей ходки уже за педофилию (духовный рост налицо, а хорошо бы - на лице), новый шедевр! Он сейчас перед вами - сравните, абстагируясь от еврейского завывания педофила.
Грустно, что приходится восстанавливать справедливость через такие вот гадости, но должен же быть и предел. Чище в первозданном смысле этого слова, поэта, чем Заболоцкий, я лично не знаю. И обязательно порадую ещё вас его удивительными творениями. А пока - наслаждайтесь подлинным...

"Серебряные россыпи"... Моей судьбы и радость и печаль




ГОЛУБИНАЯ КНИГА
В младенчестве я слышал много раз
Полузабытый прадедов рассказ
О книге сокровенной... За рекою
Кровавый луч зари, бывало, чуть горит,
Уж спать пора, уж белой пеленою
С реки ползет туман и сердце леденит,
Уж бедный мир, забыв свои страданья,
Затихнул весь, и только вдалеке
Кузнечик, маленький работник мирозданья,
Все трудится, поет, не требуя вниманья,—
Один, на непонятном языке...
О тихий час, начало летней ночи!
Деревья в сумерках. И возле темных хат
Седые пахари, полузакрывши очи,
На бревнах еле слышно говорят.

И вижу я сквозь темноту ночную,
Когда огонь над трубкой вспыхнет вдруг,
То спутанную бороду седую,
То жилы выпуклые истомленных рук.
И слышу я знакомое сказанье,
Как правда кривду вызвала на бой,
Как одолела кривда, и крестьяне
С тех пор живут обижены судьбой.
Лишь далеко на океане-море,
На белом камне, посредине вод,
Сияет книга в золотом уборе,
Лучами упираясь в небосвод.
Та книга выпала из некой грозной тучи,
Все буквы в ней цветами проросли,
И в ней написана рукой судеб могучей
Вся правда сокровенная земли.
Но семь на ней повешено печатей,
И семь зверей ту книгу стерегут,
И велено до той поры молчать ей,
Пока печати в бездну не спадут.

А ночь горит над тихою землею,
Дрожащим светом залиты поля,
И высоко плывут над головою
Туманные ночные тополя.
Как сказка — мир. Сказания народа,
Их мудрость темная, но милая вдвойне,
Как эта древняя могучая природа,
С младенчества запали в душу мне...
Где ты, старик, рассказчик мой ночной?
Мечтал ли ты о правде трудовой
И верил ли в годину искупленья?
Не знаю я... Ты умер, наг и сир,
И над тобою, полные кипенья,
Давно шумят иные поколенья,
Угрюмый перестраивая мир.
1937

Николай ЗАБОЛОЦКИЙ. Меркнут знаки Зодиака.

Я не случайно поставил год написания этой чудной вещи. Именно за этот цикл и в первую очередь за это родовое откровение через год Николай будет отправлен в лагеря и вытащит его не без вреда для собственного положения Фадеев только в 1946-м году. Он уйдёт в переводы и славянскую историю литературы: его уникальный перевод "Слова о полку Игореве" взорвёт мир славянской словестности, даст ей новую жизнь и отравит проклятое бытие масонов вроде Лихачёва, тоже пытавшихся "переводить" "Слово...", в то время как его надо было ЧИТАТЬ!
Уже потом, вернувшись в поэзию после ареста Берии, Заболоцкого люто и открыто ненавидевшего (спасала только непонятная слабость к его поэзии Сталина, да заступничество Фадеева и Твардовского), Николай вернётся в поэзию потрясающими шедеврами "Не позволяй душе лениться", "Некрасивая девочка" и "Где-то в поле возле Магадана". Прочтите их, хоть первую вещь я тут выставлял: она провисела у меня над рабочим столом все годы студенчества и аспирантуры, а сейчас висит в комнате у детей.
Схлестнувшись шенком с "совестью нации" Лихачёвым по поводу его норманской теории, я публично припомню ему травлю Заболоцкого и "Голубиной книги" и эта поскуда будет нашёптывать академику Ивахненко, моему научному руководителю по проблеммам искусственного интеллекта из института кибернетики АН УССР, о моей "невменяемости" на почве славянской истории и культуры.
И я, молодой наглец, на вопрос Алексея Григорьевича: "Ты выберешь, наконец, между кибернетикой и славянской "лирикой", - отвечу в далёком 76-м: "Выбирать прийдётся Вам, а лучше вообще не выбирать".
Вы, говённые демократы 90-х, можете представить, чтобы после такого уникальный академик и человек, создавший вместе с Глушковым Виктором Михайловичем и Амосовым Николаем Михайловичем целую научную школу, взял меня в соавторы по разработке алгоритма МГУА и лично рекомендовал военным морякам Севера внедрить некоторые мои " технические шалости": чистый теоретик он не очень жаловал прикладников, но для меня сделал исключение.
Вот такие воспоминания через десятилетия навевают шедевры Заболоцкого, чистого и светлого человека в истории славянской культуры и поэзии. Последнего "серебряного" из уникальной плеяды...