Юрий-Киев все записи автора

Честно скажу, что стихов этого поэта я почти не знал. Вот прочитал эту статью и познакомился с его стихами, многое понравилось...

Он пришёл в поэзию из революции. Один из самых талантливых «комсомольских поэтов», о себе он написал так: «Я принадлежу к той счастливой части молодёжи, которая делала революцию и которых сделала революция. Поэтому я говорю не о влиянии Октября на моё творчество, а о рождении моего творчества из Октября». Поэт времени не выбирал — это время выбрало его.

Стихотворение «Девушке» было написано Иосифом Уткиным в 1926 году:

Ни глупой радости,

Ни грусти многодумной,

И песням ласковым,

Хорошая, не верь.

 

И в тихой старости,

И в молодости шумной

Всегда всего сильней

Нетерпеливый зверь.

 

Я признаюсь…

От совести не скрыться:

Сомненьям брошенный,

Как раненый, верчусь.

Я признаюсь:

В нас больше любопытства,

Чем настоящих и хороших чувств.

 

И песни пел,

И в пламенные чащи

Всегда душевное носил в груди,

И быть хотел —

Простым и настоящим,

Какие будут

Только впереди.

 

Да, впереди…

Теперь я между теми,

Которые живут и любят

Без труда.

Должно быть, это — век,

Должно быть, это время —

Жестокие и нужные года!

Детство и юность Иосифа Уткина прошли далеко-далеко от Москвы, в Иркутске. Семеро детей простого железнодорожного служащего и без того-то не были избалованы, а когда семью оставил отец, то пришлось совсем худо: «Семья без хлеба. Мать мечется. Надо работать. Где работать? Кому работать? Мне, мальчишке. Где придётся»… И вот когда через Иркутск, вдоль Транссиба, прокатилась волна Гражданской войны и пришло время выбора, то выбора у него фактически и не было: едва ему исполнилось 17 лет, Иосиф Уткин, один из первых иркутских комсомольцев, отправился на Дальний Восток — добивать белых.

Потом была журналистская работа — и первые стихи. «Песня о матери», 1924 год

Вошёл и сказал:

«Как видишь, я цел,

Взять не сумели

Враги на прицел.

И сердце не взяли,

И сердце со мной!

И снова пришёл я,

Родная, домой.

Свинцовые ночи

Не ждут впереди!»

И орден

Пылал у него на груди.

А очи — как дым!

А сердце — как дым!

Так радостно жизнь уберечь

молодым!

 

И больно сказала

Седая мать:

«Мой милый,

Устала я плакать и ждать.

Я знаю, как много

Страданий в бою.

Но больше боялась

За совесть твою.

Скажи:

Человеком

На фронте ты был?..»

И глухо сказал он:

«Семнадцать убил…»

И годы — как дым,

И радость — как дым,

Так горестно жизнь потерять

молодым!..

 

И больше никто

Говорить не мог.

И молча солдат

Ступил за порог,

А сзади, как водная

Муть глубока,

Глазами старухи

Смотрела тоска.

Он шел к горизонту,

Тоска — впереди,

И орден…

Дрожал у него на груди.

 

Ах, бедная мать!

Ах, добрая мать!

Кого нам любить?

Кого проклинать?

В том же 1924 году молодого комсомольского поэта и журналиста направили на учёбу в Москву. Новые знакомства, громкие имена, жаркие споры… Стремительно ворвавшись в московскую поэтическую жизнь второй половины 20-х годов, Иосиф Уткин быстро стал известен. Выходит первая, а затем и вторая книжка его стихов. Нарком просвещения Анатолий Луначарский, человек сам по себе неординарный, откликнулся на них весьма положительной рецензией:

Уткину присущ чрезвычайно мягкий гуманизм, полный любовного отношения к людям. Эта любовь не сентиментальна. Она горяча и убедительна. Она совершенно легко сочетается с мужеством революционера и порою даже с необходимой для революционера жестокостью… Но там, где обе эти ноты — сознание революционного долга, заключающегося в служении перестройке на высших началах всей человеческой жизни, и сердечная нежность — соединяются в один аккорд, получается особенно очаровательная музыка. Она и слышится в строфах Уткина

Луначарский верно подметил тут особенность многих стихов Иосифа Уткина, очень для него характерную: сочетание «чрезвычайно мягкого гуманизма» — и «мужества революционера», «сердечной нежности» — и «сознания революционного долга». Поэту Иосифу Уткину досталось жестокое время, и он никогда не прятался за спинами других

Если я не вернусь, дорогая,

Нежным письмам твоим не внемля,

Не подумай, что это — другая.

Это значит… сырая земля.

 

Это значит, дубы-нелюдимы

Надо мною грустят в тишине,

А такую разлуку с любимой

Ты простишь вместе с родиной мне.

 

Только вам я всем сердцем и внемлю.

Только вами и счастлив я был:

Лишь тебя и родимую землю

Я всем сердцем, ты знаешь, любил.

 

И доколе дубы-нелюдимы

Надо мной не склонятся, дремля,

Только ты мне и будешь любимой,

Только ты да родная земля!

В период учёбы в институте, во второй половине 20-х годов, и происходило формирование Уткина как поэта со своим собственным голосом в литературе. Для русской поэзии те годы были годами поиска новых форм и новых тем. Только-только ушёл из жизни Сергей Есенин, стремительно восходила на поэтический небосклон звезда Владимира Маяковского.

«Комсомольские поэты» 20-х годов… Михаил Светлов, Иосиф Уткин, Александр Жаров, Александр Безыменский, Михаил Голодный, Борис Корнилов… Это потом уже кто-то из них заматереет, а кто-то — погибнет. По-разному сложатся их судьбы, и совсем неодинаковым окажется их вклад в литературу. А тогда всем им было около 25-ти, все они были молоды, влюбчивы и талантливы — каждый по-своему.

В январе 1928 года группу молодых поэтов, среди которых был и Иосиф Уткин, направили в двухмесячную поездку за границу. Они своими глазами увидели Чехословакию, Австрию, Италию, Францию и десять дней провели в Сорренто, у Горького. Беседовали, читали стихи, спорили. Горький в те дни написал Сергееву-Ценскому: «Сейчас у меня живут три поэта: Уткин, Жаров, Безыменский. Талантливы. Особенно — первый. Этот — далеко пойдёт»…

На столе — бутылка водки,

Под столом — разбитый штоф.

Пью и плачу я… ах, вот как

Обернулась ты, любовь!

 

Я — и душу, я — и тело…

Я и водку начал пить…

Для меня ты не хотела

Юбки новой позабыть.

 

Ах, всё чаще, чаще, чаще

Вижу я твоё манто.

Проезжает моё счастье

В лакированном авто.

 

Юбка, шляпка дорогая,

Сумка с модным ремешком…

Наплевать… Любовь, я знаю,

Ходит под руку пешком.

 

Он не знает, он не спросит,

Любишь ты или шалишь.

Поиграет он и бросит,

И укатит в свой Париж.

 

Побледнеют твои губы,

Ручка высохнет твоя…

Кто тебя тогда полюбит,

Парижаночка моя?

 

Кто такая — не она ли

Ходит в кофте голубой?..

На каком-нибудь канале,

Может, свидимся с тобой?

С годами в творчестве Иосифа Уткина всё более и более проступала та сама «сердечная нежность» и тот самый «чрезвычайно мягкий гуманизм, полный любовного отношения к людям», которые уже по первым его стихам подметил Луначарский. Постепенно выяснялось, что даже, казалось бы, сугубо публицистические темы Уткин предпочитает отражать вовсе не барабанным боем, а какой-то только ему свойственной «очаровательной музыкой» (тоже определение Луначарского). Маяковский, хорошо знавший Иосифа Уткина и прекрасно ведь понимавший его талант, в духе того времени нередко высмеивал неуместный в революции лиризм его стихов — то, что тогда клеймили как пошлость и мещанство:

О бард,

сгитарьте тарарайра нам!

Не вам

строчить

агитки хламовые!

И бард поёт,

для сходства с Байроном

на русский

на язык

прихрамывая.

Не исключено, впрочем, что подобные выпады Маяковского по поводу стихов Иосифа Уткина объяснялись, главным образом, тем, что он, по словам Евтушенко, просто-напросто ревновал, «по-детски завидуя его успеху у женщин, его роскошной игре на биллиарде (хотя сам был тоже очень сильным игроком)».

«Сегодня не личное — главное, // А сводки рабочего дня…». Эти строки из популярной в 70-е годы песни, вызывавшие тогда лишь некую ностальгию по героическим незастойным временам, на стыке очень героических 20-х и 30-х годов многими воспринимались буквально. Да вот и Маяковский писал (в стихотворении «О дряни», от имени висящего на стене портрета Маркса):

Скорее

головы канарейкам сверните —

чтоб коммунизм

канарейками не был побит!

Одной из таких «канареек» стал Иосиф Уткин. Весной 1929 года журнал «Молодая гвардия» в аналитической статье под названием «Иосиф Уткин как поэт мелкой буржуазии» заклеймил его как «мещанина». Это было уже серьёзно. За это ещё не сажали, но уже травили…

Мне всегда зимою снится —

Этот сон я берегу —

Серебристая синица

Звонко плачет на снегу.

 

А подвыпивший прохожий

Метит камнем в певчий цвет.

Правда? как это похоже

На твою судьбу, поэт!..

 

В мае нежность постучится,

Грея крыши, плавя снег,

И влюбился под синицу

Тот же самый человек!

 

В день, когда борьба воскреснет,

Он согреет гнев и пыл

Боевой, походной песней —

Той, что я ему сложил!..

 

Ты, поэт, борьбой измучен?

Брось,

Борьба во всём права!

Гнев и нежность нас научат

Уважать твои слова…

Самое начало 30-х годов словно бы выпало из творчества Иосифа Уткина. Лишь к середине десятилетия к нему в полной мере возвращается его неповторимый поэтический голос: прежде всего он лирик — даже если пишет на злобу дня. Никакой манерности, вычурности, никаких диковинных форм — классическая простота, предельная искренность, любовь, нежность и боль.

На вокзале хмуро… сыро…

Подойти сейчас к кассиру

И сказать без всякой фальши:

«Дайте мне билет подальше.

Понимаете… мне худо…»

 

А кассир: «Билет?.. Докуда?

До какого то есть места?»

— «Неизвестно!»

— «Не-из-вест-но?

А в каком, простите, классе?»

 

Пригибаюсь к самой кассе:

«Хоть на крыше, хоть в вагоне!..

Пусть в огонь!

Но только пусть

Этот поезд не догонит

Ни моя любовь,

Ни грусть…»

Вспоминая о своих встречах с Иосифом Уткиным, известный советский художник-график Борис Ефимов так описывал его внешность:

Иосиф Уткин… Ему больше к лицу была бы другая, не такая безобидная фамилия. Например, Орлов или Ястребов. На худой конец, Дроздов или Соколов. Он был статным, стройным, с горделивой осанкой, с волнистой копной непокорных волос, что называется, «красавец-мужчина». Под стать внешности были и его стихи — красивые, звонкие…

Знаете, это очень нелегкое дело — выбирать, какое бы ещё стихотворение Иосифа Уткина здесь процитировать: приходится с огромнейшим сожалением «жертвовать» то одним, то другим, то третьим, потому что, увы, ограниченный объем статьи не позволяет мне показать и одно стихотворение, и другое, и третье…

Стихотворение «Ветер» датировано 1939 годом:

Одинокий, затравленный зверь, —

Как и я, вероятно, небритый, —

Он стучится то в окна, то в дверь,

Умоляя людей: «Отвори-и-те…»

 

Но семейные наглухо спят.

Только я, не скрывая зевоты,

Вылезаю к товарищу в сад,

Открываю окно: «Ну, чего ты?..»

 

Что поделаешь… ветру под стать,

У семейных считаясь уродом,

Не могу, понимаете, спать,

Если рядом страдает природа!..

Характерной особенностью стихов Иосифа Уткина является их напевность. Фактически, почти все его стихи представляют собой готовые песенные тексты и легко ложатся на музыку. И, видимо, недаром многие его стихотворения имеют в своём названии слово «песня»: «Песня о матери», «Народная песня», «Песня о песни», просто «Песня», «Песенка» и так далее. Да и сам Иосиф Уткин любил музицировать, любил петь — под гитару. Вот кусочек из стихотворения «Гитара» (1926 год):

[…] В смертельные покосы

Я нежил, строг и юн,

Серебряную косу

Волнующихся струн.

 

Сквозь боевые бури

Пронёс я за собой

И женскую фигуру

Гитары дорогой! […]

В довоенные годы слово «бард» вовсе не имело того смысла, которое мы вкладываем в него теперь. Тем более поразительно, что в приведённой выше эпиграмме Маяковский называет Иосифа Уткина именно «бардом». И по какому-то удивительному совпадению в качестве текста для своей самой-самой первой песни, написанной в конце 1962 года, Сергей Никитин выбрал именно стихотворение Иосифа Уткина. Стихотворение называется «В дороге»:

Ночь, и снег, и путь далёк;

На снегу покатом

Только тлеет уголёк

Одинокой хаты.

 

Облака луну таят,

Звёзды светят скупо,

Сосны зимние стоят,

Как бойцы в тулупах.

 

Командир усталый спит,

Не спешит савраска,

Под полозьями скрипит

Русской жизни сказка.

 

… Поглядишь по сторонам —

Только снег да лыжни.

Но такая сказка нам

Всей дороже жизни!

В репертуаре Сергея Никитина есть и другие песни на стихи Иосифа Уткина. Например, текст популярной «бардовской» песни, известной под названием «Любовь моя, Снегурочка», — это стихотворение Иосифа Уткина «Снегурочка», написанное им незадолго до войны:

Любовь моя, снегурочка,

Не стоит горевать!

Ну, что ты плачешь, дурочка,

Что надо умирать?

 

Умри, умри не жалуясь…

Играя и шутя,

Тебя лепило, балуясь,

Такое же дитя.

 

Лепило и не думало,

Что не весёлый смех —

Живую душу вдунуло

Оно в холодный снег!

 

И что, когда откружится

Безумный этот вихрь,

Останется лишь лужица

От радостей твоих…

Между прочим, к этому же стихотворению Иосифа Уткина обратился и другой современный «бард» — Александр Суханов. Но наиболее известная песня Александра Суханова на стихи Иосифа Уткина — это, конечно же, «Уезжаю в Ленинград». Стихотворение называется «Типичный случай», оно было написано Иосифом Уткиным в середине 30-х годов:

Двое тихо говорили,

Расставались и корили:

«Ты такая…»

«Ты такой!..»

«Ты плохая…»

«Ты плохой!..»

«Уезжаю в Ленинград… Как я рада!»

«Как я рад!!!»

 

Дело было на вокзале,

Дело было этим летом,

Всё решили. Всё сказали.

Были куплены билеты.

Паровоз, в дыму по пояс,

Бил копытом на пути:

Голубой курьерский поезд

Вот-вот думал отойти.

«Уезжаю в Ленинград… Как я рада!»

«Как я рад!!!»

Но когда чудак в фуражке

Поднял маленький флажок,

Паровоз пустил барашки,

Семафор огонь зажёг…

Но когда…

Двенадцать двадцать.

Бьёт звонок. Один, другой.

Надо было расставаться…

 

«До-ро-гая!..»

«До-ро-гой…»

«Я такая!»

«Я такой!»

«Я плохая!»

«Я плохой!»

«Я не еду в Ленинград… Как я рада!»

«Как я рад!!!»

Слушаем песню, в основу которой положено стихотворение «Типичный случай». Исполняет Александр Суханов:

Интересно, что, работая над этим стихотворением, Иосиф Уткин настойчиво пытался ввести в него своё собственное отношение к подсмотренной им сценке на вокзале, провести какие-то параллели со своими собственными переживаниями. Один из вариантов окончания выглядел таким образом:

Я стоял, как пень на взморье…

В этом лепете двоих

Я узнал и смех, и горе

Мук своих

И мук твоих…

Но ни этот, ни другие варианты («Ведь глупы? А как похожи — Господи — на остальных!») по каким-то причинам не удовлетворили поэта и были им отброшены. Стихотворение было опубликовано без авторских комментариев, если не считать комментарием само его название — «Типичный случай»…

Из уже упомянутых воспоминаний Бориса Ефимова:

В предвоенные годы Уткин продолжал вращаться в «высшем свете» столицы с утвердившейся репутацией покорителя женских сердец. Казалось, он войдёт в историю литературы этаким не очень серьёзным, временно модным поэтом, о которых с такой иронией писал Маяковский. Но грянувшая вскоре Великая Отечественная война стала суровой и беспристрастной проверкой людей, их подлинной сущности. Уткин успешно выдержал это испытание…

Практически с самого начала войны Иосиф Уткин стал фронтовым журналистом — и фронтовым поэтом. Многие из его страстных стихов той поры написаны непосредственно на передовой, в блиндажах и окопах. Никогда ещё не писал он так много стихов, как в военные годы. И это вовсе не было какой-то особой публицистической поэзией, нет! В его военных стихотворениях мы видим ту же искренность, ту же простоту формы и ту же напевность, которые и составляют поэтический стиль Иосифа Уткина. Ибо, как писал сам поэт, «лирика есть не жанр, как у нас наивно привыкли думать, а натура художника».

Это были стихи о людях на войне, стихи о бесстрашии, о верности и о родной земле. Его военные стихи помогали бойцам выжить и победить, их знали, их читали в перерывах между боями, их пели… Стихотворение «Затишье» (1943 год):

Над землянкой в синей бездне

И покой, и тишина.

Орденами всех созвездий

Ночь бойца награждена.

 

Голосок на левом фланге:

То ли девушка поёт,

То ли лермонтовский ангел

Продолжает свой полёт.

 

Вслед за песней выстрел треснет —

Звук оборванной струны.

Это выстрелят по песне

С той, с немецкой стороны.

 

Голосок на левом фланге

Оборвётся, смолкнет вдруг…

Будто лермонтовский ангел

Душу выронит из рук…

В сентябре 1941 года, во время боёв под Ельней, осколком мины Иосифу Уткину оторвало четыре пальца на правой руке. Можно было забыть об игре на гитаре и о том, чтобы писать самому. Но Иосиф Уткин словно бы не заметил своего увечья: даже в полевом госпитале он продолжал писать стихи — теперь уже диктуя их. Его не пускали на фронт, а он туда рвался: «Я категорически отметаю разговор насчёт невозможности, по соображениям физического порядка, моего пребывания на фронте. Я хочу. Я могу»…

Он добился того, чтобы ему разрешили снова бывать на фронте. И снова и снова писал он свои удивительные стихи о людях на войне.

Лампы неуверенное пламя.

Непогодь играет на трубе.

Ласковыми, нежными руками

Память прикасается к тебе.

 

К изголовью тихому постели

Сердце направляет свой полёт.

Фронтовая музыка метели

О тебе мне, милая, поёт.

 

Ничего любовь не позабыла,

Прежнему по-прежнему верна:

Ранила её, но не убила

И не искалечила война.

 

Помню всё: и голос твой, и руки,

Каждый звук минувших помню дней!

В мягком свете грусти и разлуки

Прошлое дороже и видней.

 

За войну мы только стали ближе,

Ласковей. Прямей. И оттого

Сквозь метель войны, мой друг, я вижу

Встречи нашей нежной торжество.

 

Оттого и лампы этой пламя

Для меня так ласково горит,

И метель знакомыми словами

О любви так нежно говорит…

Это стихотворение было опубликовано 19 мая 1944 года. Через неделю, 27 мая, Иосифу Уткину исполнился 41 год. Через полгода, 13 ноября, самолёт, на котором он возвращался в Москву, потерпел катастрофу и разбился. Последней книжкой, что держал в руках погибший поэт, был томик Лермонтова…

Иосиф Уткин похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

 

Валентин Антонов,

http://www.vilavi.ru/sud/300509/300509.shtml