хозяйка_мусорки (мусорка) все записи автора

From: "Serguei Alex. Oushakine" <oushakin@princeton.edu>
To: "genis" <kcgs_discussions@kcgs.org.ua>
Subject: [GS_DISC:] Клушина Н.: Буржуазные символы в языке современной Росии (РусРечь)
Date: Wed, 10 May 2006 23:34:47 -0400
Русская речь, 2006 № 2
БУРЖУАЗНЫЕ СИМВОЛЫ В ЯЗЫКЕ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Н. И. КЛУШИНА, кандидат филологических наук "Смешение стилей" как закономерность эпохи перемен
В свое время М. В. Ломоносов совершил "прорыв" в стилистике русского языка,
упорядочив "речения" и языковые средства по их стилистической окраске и употреблению в определенных жанрах литературы. Ценность разработанной им теории трех "штилей" ("Предисловие о пользе книг церковных в российском языке", 1757) тем более заметна на фоне предшествовавшей (особенно в Петровскую эпоху) речевой ситуации XVII-XVIII вв., получившей название "смешение стилей".
Как известно, история любит повторяться. "Смешение стилей" - это закономерность любой революционной эпохи. Подобная речевая ситуация характеризовала эпоху 20-х годов XX века, сразу после Октябрьской революции.
Такая же ситуация сложилась в период перестройки конца 80-х - начала 90-х годов того же XX века. "Размывание" норм (лингвистических, культурных, нравственных и т.п.), характерное для эпохи "бури и натиска", обусловлено экстралингвистическими причинами: сменой политической, экономической, культурной и др. парадигм в жизни социума, "расчисткой места" для радикального изменения ментальности масс, в том числе и языковой, с тем, чтобы создать новые стереотипы мышления, основанные на новых ценностях и идеях. Таким образом, с помощью обновленного языка конструируется обновленная картина мира, а также средствами массовой коммуникации в российском общественном сознании утверждается новая идеологическая модель.
Речевая ситуация смешения стилей может быть преодолена только в более или менее упорядоченную эпоху, с уже определившимся вектором развития, с новой, но все-таки очерченной языковой картиной мира. И современный публицистический дискрус, в котором фиксируется актуальный строй идей (политических, экономических, культурных, этических и др.), свидетельствует о проникновении но-
стр. 43
вой аксиологической модели в русский социум. Эта модель получила номинацию
постсоветское (рыночное, капиталистическое, буржуазное) общество, в противовес предшествовавшему советскому (социалистическому, коммунистическому, тоталитарному) обществу.
Но эта модель только утверждается в массовом сознании, причем в достаточно острой полемике (особенно заметной в оппозиционной правительству печати), так как основной строй новых идей, ориентирующих российского читателя на прозападный образ жизни, противоречит "срединности" русской культуры и менталитета, складывавшихся веками на огромной территории между Западом и Востоком. Россия "представляет середину, границу (в общемировом масштабе, а не только европейскую) и поэтому демонстрирует диффузность, дуальность, противоречивость культуры" [1].
Смена базовых концептов в языке современной публицистики
Насаждение новой буржуазности на первый взгляд не очень заметно. Но если сравнить основные советские и постсоветские базовые публицистические идеологемы, сразу станет понятно, что в российском общественном сознании возобладала новая идеологическая модель.
Базовая идеологема советского общества, включавшая в себя и национальную идею, и экономическую программу развития, - это построение социализма сначала в отдельно взятой стране, а затем и в международном масштабе.
Сегодня этот концепт в публицистическом дискурсе полностью дискредитирован ("социализм с перекошенным лицом", "халтура плановой экономики" - Веч. Москва. 2004. N 139) и вытеснен новой идеологемой, проповедующей рыночную модель социума как светлое будущее: "Наши влиятельные идеологи на разные лады утверждали, что для России не годится западный, т.е. европейский, путь развития. Восточный, азиатский, впрочем, тоже не годится. А какой годится? А тот загадочный, который умом не понять. Любопытно, что поиски этого недоступного уму пути всерьез никогда не велись: даже самые оголтелые его сторонники в глубине души прекрасно понимали, что мираж потрогать нельзя. Но понимали и другое: стремление к миражу престижно и выгодно, ибо вполне позволяет его трубадурам жить интересно и безбедно. Они, кстати, и сейчас живут безбедно, а время от времени даже проходят в Думу, составляя там малочисленные, но горластые фракции. Прибалты же, о мировом господстве никогда не мечтавшие, едва освободившись, единодушно выбрали европейский вариант - то есть путь к процветанию на базе свободного рынка, частной инициативы и демократической формы правления. Европейская традиция
оказалась результативней подземных богатств..." [2].
стр. 44
Новая базовая идеологема повлекла за собой смену целой парадигмы выкристаллизованных за предшествовавшие годы публицистических концептов.
Так, новая политико-экономическая задача (построение свободного рынка) для своего решения требует и нового типа современной личности. В социолингвистике сформировано понятие модельной личности, "то есть типичного представителя определенной этносоциальной группы, узнаваемого по специфическим характеристикам вербального и невербального поведения и выводимой ценностной ориентации. Например, это русский интеллигент, английский аристократ, немецкий офицер. Модельная личность представляет собой прототипный образ, границы которого весьма вариативны...
Модельная личность представляет собой стереотип поведения, который оказывает
существенное воздействие на культуру в целом и служит своеобразным символом
данной культуры для представителей других этнокультур" [3].
В советскую эпоху модельной личностью являлся "советский человек" (коммунист, комсомолец, активный член общества), получивший в перестройку номинацию "совок" ("все мы из того же совка" - Веч. Москва. 2004. N 139).
Сегодня в качестве модельной личности предлагается тип "нового русского" (успешного предпринимателя, политика, шоу бизнесмена).
Моральные и духовные качества этого типа личности прямо противоположны характерным качествам модельных личностей предшествовавших эпох. Это действительно новый русский, не имеющий ничего общего не только с советским
русским, но и со старым русским буржуазного дореволюционного общества, так как у него нет четких моральных принципов, что и фиксирует современный публицистический дискурс: "Макаревич для поколения тридцатилетних всегда служил мерилом качества жизни и допустимых компромиссов с совестью.
Бывший музподпольщик и бунтарь, властитель дум и просто хороший поэт в одночасье превратился в добропорядочного сытого буржуа. Он увлечен дайвингом и кулинарными рецептами, путешествиями и дорогими авто, время от времени (в качестве хобби) пописывает умные песни. Сегодня он может позволить себе спеть "Не надо прогибаться под изменчивый мир", а затем пригласить к себе в "Смак", например, вчерашнюю "фабрикантку" Юлию Савичеву и натужно улыбаться в эфире. Как бы говоря зрителям: а как вы хотите, я тоже вынужден блюсти корпоративные интересы канала, раскручивающего "фабричных" выпускников" [4].
По данным Института комплексных социальных исследований РАН, "в глазах россиян богатые - это стремящиеся к власти энергичные и инициативные люди, довольно жадные к деньгам, не особо заботящиеся о судьбах своей страны и не слишком порядочные, но при
стр. 45
этом образованные, отличающиеся профессионализмом и трудолюбием" (АиФ. 2005.N 10).
Выдвижение на первый план новой модельной личности трансформирует транслируемые через каналы массовой коммуникации ценностные ориентиры современного читателя, формируют новую духовную атмосферу, которая необходима для решения актуальной идеологической задачи - построения рыночной экономики западного образца.
Новые символы новой России
Российское общество всегда тяготело к духовности, к соблюдению веками выработанных нравственных императивов, а не к буржуазному "переживанию вещи" [5] и потребительскому буму. Не случайно в мировой лингвокультурологии символичным стал именно социальный тип русского интеллигента, с его презрением к роскоши, рефлексией и совестливостью (широко известны, например, антибуржуазность А. Блока, "безбытность" М. Цветаевой).
Сегодня же выдвижение новой российской модельной личности, с ее "эластичной
моралью" [3. С. 31] как символа успешности, как образца для "делать жизнь с кого" (В. Маяковский) приводит к смене нравственных ориентиров. На первый план выдвигается стремление к богатству, деньгам, которые дадут возможность соответствовать новым идеалам. Так, о творчестве основателя "Машины времени"
довольно точно сказал Юрий Шевчук: "Это музыка умной буржуазии, которая когда-то рыдала, ныряла в трусах в омут жизни. А сейчас лежит себе на Канарах, у нее все есть: джин с тоником, удочка, поплавок плещется на волнах... И вот лежит такой буржуа, куря дорогие сигары, вспоминает молодость и ностальгирует: "Да, когда-то, блин, и мы были рысаками"..." (АиФ. 2005. N 11).
В современном публицистическом дискурсе тема денег, богатства активно муссируется, без нее не обходится практически ни одно "звездное" интервью.
Например, в программе "Школа злословия" Авдотья Смирнова напрямую расспрашивала Андрея Макаревича: "Вы бизнесмен?", "Вы богаты?".
Подобные вопросы задаются и народному артисту России Николаю Цискаридзе: "Что
такое деньги? - Деньги - это удача. Она у всех разная. Германн в "Пиковой даме" поет: "Сегодня - я, а завтра - ты". Если тебе на роду написано быть удачливым, ты будешь богатым. А если нет... Надо просто понимать, что кто-то рождается принцем, а кто-то - нищим. - Значит, сколько ни работай, если тебе не суждено, все равно не разбогатеешь? - Разбогатеешь. У меня есть знакомые, которые благодаря своему труду и уму сделали состояние и достойно живут. Люди, перед которыми я снимаю шляпу" (АиФ. 2005. N 7).
стр. 46
Как видим, именно богатый человек заслуживает уважения.
Таким образом, духовность, свойственная русскому общественному менталитету,
отходит на периферию социальных ценностей. На первый же план выдвигается сытость новых буржуа, проповедующих новую парадигму обслуживающих их идеологию взглядов. Например, на вопросы журналистов о чрезмерном увлечении едой А. Макаревич дает новую ценностную установку: "Художник не должен быть голодным, иначе он будет думать о еде, а не о творчестве" (АиФ. 2005. N 11); "Главное, чтобы была возможность зарабатывать деньги. И чтобы за это не сажали", - считает Андрей Кончаловский и добавляет, что "разработал бы для каждой школы методику прививания уважения к деньгам и индивидуальной ответственности" (АиФ. 2005. N 10).
Но если деньги, богатство, сытость определяют "скромное обаяние" буржуазии во все времена, то современный публицистический дискурс выявляет новые элементы буржуазности, которые никогда не были характерны для российского менталитета. Это самопрезентация, а также "инверсия вещи и человека" (Е. С. Кара-Мурза), десакрализация власти.
Капиталистические отношения предполагают умение себя выгодно "продать", чтобы получить престижное место. И самопрезентация, ведущая к агрессивному речевому поведению, становится новым символом новой России: "Слоганы с рекламных щитов кричат: "Будь лидером!", "Добейся успеха!". В последние десять лет нас научили новым ценностям и стремлениям. Не в моде нынче романтика. Само это понятие стало, по сути, синонимом таких слов, как "наивность" и "чудачество". Тем приятнее и неожиданнее встречать людей, чувствующих мир как радостную тайну. Кто-то отмахивается от них и ворчит: "Лентяи!", кому-то они кажутся смешными, а для кого-то ассоциируются со сданными в утиль юношескими идеалами" (Веч. Петербург. 2004. 27 дек.).
Прагматизм современного мира упраздняет свойственную российскому национальному характеру скромность. ""Ячность" (термин П. М. Бицилли), "я"-центризм доминируют и в речевом, и в социальном, и в психологическом поведении носителей русской культуры. Такие речевые формулы, как "Я себе нравлюсь" (реклама косметики "Черный жемчуг" Верой Алентовой), "Я сама" (название ток-шоу, которое вела Юлия Меньшова), очень часто воспринимаются русскими адресатами как нескромные, как фразы с низким коэффициентом культурного развития, или с низкой культурной компетентностью (термин Кристофера Эрли и Элейн Мосаковски). Тем не менее в интервью Юлии Бордовских журналу "Алко Premium" (октябрь 2004) читаем: "Сегодня все понимают, что востребованы симпатичные, здоровые и уверенные в себе. Именно таких берут на работу на хорошие
стр. 47
должности", а реклама сети "Мегафон" строится исключительно на синонимии понятий "уверенность" и "успешность"" [6].
Если публицистический дискурс оказывает скрытое, подспудное влияние на изменение массового сознания россиян, то рекламный дискурс открыто и агрессивно призывает усвоить новые ценности.
Реклама вещей, без которых современный человек, по мнению рекламистов, не может обойтись, незаметно для массового адресата внедряет в его сознание новые стимулы труда. Не труд на благо отечества (идеология советского общества), а труд во имя приобретения. Рекламное "изображение организует остальной контекст жизни, предлагаемой вам в качестве "единственно возможной". Все рекламируемые вещи и возможности - знаки, проводники в более правильный, утонченный мир буржуазной гармонии. Реклама продает не то, что продает, но то, что окружает этот культовой предмет, делает желанной ситуацию, среду, сценарий, подразумеваемый в ролике или на плакате. "Ведь вы этого достойны" - постоянно повторяемое с экрана заклинание, призванное замять один простой вопрос: почему прежде так много людей, обходившихся без всего этого, добивались порой столь поразительных экзистенциальных результатов, тогда как сейчас, когда жизнь настолько "улучшилась", вы даже не можете себе представить, что двигало этими загадочными людьми прошлого?
Хороший (благонадежный, добросовестный) зритель воспринимает рекламу как краткое изображение мира исполненных желаний, стимулирующих его ежедневный труд или, по крайней мере, оставляющих его законопослушным" [7].
Итак, богатство, сытость, эгоцентризм, идеология потребления становятся маркерами современной эпохи. Но публицистический дискурс, в отличие от рекламного, дает и другие, прямо противоположные приметы нового строя России. Это нищие, обездоленные, бомжи, безработные: ""Тройка, куда несешься ты?" - кричал Гоголь. Не дала ответа. Унеслась. И теперь мы знаем, куда понесло птицу-тройку в 1917-м. Она склевала сто миллионов своих граждан. И теперь не она несется, наводя ужас на соседей, а другие народы и государства несутся мимо нас, и многие уже далеко впереди, не догонишь; несутся, с ужасом поглядывая на стоящую в грязи на обочине ржавую, на глазах дичающую махину, будто исполняющую пророчество поэта: "Мы обернемся к вам своею азиатской рожей..." Но если об этом не думать, ничего такого в глаза не бросается, и все очень даже хорошо. Потому что виден лишь тонкий, сверкающий слой богатых, веселых и очень довольных собой, своей жизнью, своими успехами. Судя по рекламе - мы просто счастливые потребители всевозможных
роскошных товаров - косметики, автомобилей, еды, морских круизов" [8].
Расслоение постсоветского общества на бедных и богатых соот-
стр. 48
ветствует типичной поляризации любого капиталистического, буржуазного социума.
Таким образом, смена базовых концептов, вызвавшая к жизни целую парадигму новых ценностных идеологем, не только свидетельствует об изменении массового сознания российского общества, но и активно способствует этим изменениям.
Массовокоммуникативный дискурс, включающий в себя такие важные типы дискурса, как рекламный, политический, публицистический, претерпевает значительные концептуальные трансформации, отражающие новые реалии общественной жизни современной России и ее менталитета.
Литература
1. Власть в языковой и этнической картине мира. М., 2004. С. 17.
2. Жуховицкий Л. Почему мы живем хорошо? // Веч. Москва. 2004. N 139.
3. Карасик В. И. Речевое поведение и типы языковых личностей // Массовая
культура на рубеже XX-XXI веков: Человек и его дискурс. Сб. науч. тр. / Под
ред. Ю. А. Сорокина, М. Р. Желтухиной. ИЯ РАН. М., 2003. С. 30.
4. Полупанов В. Музыка сытых буржуа //АиФ. 2005. N 11.
5. Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 2001.
6. Анненкова ИВ. Язык современных СМИ в контексте русской культуры //Русская речь. 2006. N 1.
7. Цветков А. Мины в эфире // Завтра. 2003. N 33.
8. Минкин А. Добровольно и с песнями // Моск. комс. 2004. 10 марта. стр. 49