Народ для разврата собрался |
CrisM все записи автора
118
21
17 034 подписчика
2
Перед революцией Петербург превратился в столицу порока
🔒 В статье могут встречаться фрагменты и материалы с возрастным ограничением 18+
«Я хорошо помню то мрачное время: 1908–1912 годы. Обычно, когда вспоминают его, говорят о правительственном терроре, о столыпинских виселицах, о разгуле черной сотни и так далее. Все это так. Но к этому нужно прибавить страшную болезнь вроде чумы или оспы, которой заболели тогда тысячи русских людей. Болезнь называлась “опошление”, “загнивание души”. Наряду с этим... небывалый расцвет порнографии, повышенный интерес к эротическим, сексуальным сюжетам».
Такой диагноз поставил предвоенному российскому обществу Корней Чуковский. С началом Первой мировой болезнь лишь прогрессировала. Особенно в столице.
Одним из самых нашумевших как в России, так и за рубежом произведений начала XX века стал роман модного беллетриста Михаила Арцыбашева «Санин». Автора тут же обвинили в порнографии, царская цензура запретила печатать роман. Cтоль незавидную репутацию «Санин» сохраняет и по сей день. Хотя по нашим временам он совершенно невинен.
Главный герой романа — Санин, человек аморальный. Он не только живет по своим, в обывательском понимании извращенным принципам, но и пытается научить жизни других: «Между человеком и счастьем не должно быть ничего, человек должен свободно и бесстрашно отдаваться всем доступным ему наслаждениям».
Арцыбашев написал роман в 1907 году, вскоре после поражения первой русской революции, когда разочарованная буржуазная интеллигенция кинулась искать смысл жизни в «земных удовольствиях». На самый изощренный (и извращенный) вкус. Были бы деньги.
Не успел приутихнуть скандал с Арцыбашевым, как новым возмутителем литературного спокойствия выступил Александр Куприн. Одним из первых среди русских писателей осмелившийся показать жизнь падших женщин «во всей ее чудовищной простоте».
Первая часть купринской повести «Яма» вызвала негодование критики и страстную полемику среди читателей. «Ругают меня за первую часть “Ямы”, называют порнографом, губителем юношества и, главное, автором грязных пасквилей на мужчин, — сетовал Александр Иванович. — Пишут, что я изображаю все в неверном виде и с целью сеяния разврата».
Недоумение Куприна понять можно. Довольно странно было наблюдать стыдливое замалчивание темы продажной любви. Проституция была легализована, мужчины благородного происхождения начинали сексуальную жизнь с женщинами легкого поведения или с прислугой. Прыщавых юношей «для первого раза» разве что не за руку отводили в дома терпимости отцы либо старшие братья.
Пока взыскательная публика ломала копья, обсуждая «Яму» и «Санина», низовой читатель массово потреблял ширпотребную псевдоэротическую псевдолитературу. Зашкаливающий спрос на нее высмеял в своем рассказе «Неизлечимые» Аркадий Аверченко: «Темная мрачная шахта поглотила их. При свете лампочки была видна полная волнующаяся грудь Лидии и ее упругие бедра, на которые Гремин смотрел жадным взглядом. Не помня себя, он судорожно прижал ее к груди, и все заверте...»
В 1916 году Константин Сомов продолжал рисовать фривольные иллюстрации для второго издания своей «Книги маркизы» —
антологии французской эротической прозы XVIII века.
ФОТО: АНРИ КАРТЬЕ-БРЕССОН, «ИНТЕРПРЕСС».
Один из крупнейших центров по производству «эротики для бедных» находился в Варшаве. Там фабричным способом и в большом количестве выпускали порнографическую литературу, предназначенную для контрабандного ввоза в Россию. Тексты (как в прозе, так и в стихах) строчили нанятые литераторы. Рядом не покладая рук трудились фотографы, изготовлявшие пикантные карточки с живых оригиналов. Вся эта продукция сбывалась преимущественно на рынках крупных городов, где сложилась разветвленная, неплохо законспирированная сеть торговцев «секретным товаром».
Тем временем весной 1914 года вышла вторая часть «Ямы», а в июле 1915‑го заключительная третья. Подытоживая свою работу, Куприн ответил критикам: «Я твердо верю, что свое дело я сделал. Проституция — это еще более страшное зло, чем война, мор и так далее. Война пройдет, но проституция живет веками».
До окончания войны было еще далеко. Но вот «живущая веками» продажная любовь продолжала процветать. Став еще более доступной, чем в старое доброе мирное время.
В апреле 1910 года в Петербурге прошел Всероссийский съезд по борьбе с торгом женщин и его причинами, организованный «Обществом защиты женщин» под патронажем принцессы Елены Саксен-Альтенбургской. Доклады и сообщения, прозвучавшие на съезде, составили два толстых тома. По итогам была принята резолюция о возбуждении ходатайства перед российским правительством «о безотлагательном уничтожении домов терпимости». Вот только... гладко было на бумаге.
К началу войны публичные дома продолжали работать, а помимо этого, небывалое доселе развитие получила еще и проституция тайная (уличная), неподнадзорная полиции. В Петербурге основной контингент продажных женщин формировался из числа бывших крестьянок, приезжавших в город на заработки. И если в конце XIX века деревенские девушки составляли около половины от общего количества столичных проституток, то к 1914 году их доля возросла почти до 70 процентов. С началом войны в конкуренцию с «городскими крестьянками» вступили беженки из оккупированных и прифронтовых территорий. Чаще всего это были влачившие жалкое, нищенское существование матери, которые выходили на панель, чтобы хоть как-то прокормить детей. Но порой на путь разврата их толкали родные и близкие, заинтересованные в «легком» дополнительном заработке. И если в художественном описании Куприна бордель представлялся Ямой, то уличный промысел считался самым дном этой ямы, ниже которого опуститься невозможно. К тому же тайная проституция была неизбежно связана с криминальным миром. Со всеми вытекающими отсюда негативными (как для проституток, так и для их клиентов) последствиями.
Женским телом вовсю приторговывали в гостиницах для приезжих, в чайных, трактирах. Для любителей барышень «почище» в Петербурге имелось огромное количество модных кабаре, кафешантанов и ресторанов с живой музыкой. Эти увеселительные заведения составляли конкуренцию фешенебельным публичным домам. Завсегдатаи рестораций знали, что артисток, певичек и официанток за определенную сумму всегда можно ангажировать на вечер или на всю ночь.
Нередко услуги продажной любви шифровались под видом сдачи комнат одиноким мужчинам. Особенно много таких квартир располагалось на Николаевской (ныне Марата), Садовой, Мещанской (ныне Казанская), Троицкой (ныне Рубинштейна) улицах, а также на Загородном проспекте.
Наибольшую тревогу представляла детская проституция, весьма развитая в Петербурге. Несмотря на то, что еще в 1901 году возрастная планка для работы проституток законодательно была поднята с 16 лет до 21 года, на практике это требование чаще всего не исполнялось. Детская проституция в официальной статистике врачебно-полицейских комитетов стыдливо не отражалась. Меж тем на вышеупомянутом Всероссийском съезде с высокой трибуны были оглашены данные обследования домов милосердия. Они красноречиво свидетельствовали, что русская проституция среди малолеток существенно превзошла по количественным показателям западноевропейскую.
Потребители детской проституции традиционно собирались в Екатерининском саду, где часто гуляли дети. Еще одним популярным местом «съема детей» считался парк при Народном доме (ныне Александровский парк). Здесь торговали детьми сутенерши, выдававшие девочек за своих родственниц, а также проститутки, подбиравшие на улице бездомных подростков.
Вообще, разного рода извращенцев расплодилось в ту пору великое множество. Некоторые, ничуть не таясь, спешили заявить о себе даже со страниц газет, помещая недвусмысленные объявления вроде: «Писатель-психолог просит дам описать ему их медовый месяц». Или: «Милостивый государь! Случайно узнала, что Вы любитель редкостей. Могу вам сообщить, что у меня имеются редкости разных стилей, доставшиеся мне от покойного мужа. Бываю дома от 12 до 6 вечера».
Столичные проститутки-«надомницы» предлагали свои услуги через объявления в газетах.
Понятно, что при столь масштабном падении нравов остро встала проблема венерических заболеваний. И если «билетные» жрицы любви худо-бедно еще подвергались периодическим медицинским освидетельствованиям, то вот с уличными девицами наблюдалась засада полная. Как результат: если в 1910 году среди столичных проституток сифилитички составляли 52,7%, то в 1914‑м этот показатель возрос уже до 76%.
Неудивительно, что газеты пестрели объявлениями с предложениями услуг врачей-венерологов и рекламой средств контрацепции. В первую очередь рекламировались презервативы, которые в текстах частенько впрямую не назывались, а уклончиво величались предметами «для известной надобности». Презервативы были не так уж и дешевы — в зависимости от фирмы-производителя от 80 копеек до 7 рублей за дюжину. Для сравнения: самая ходовая бутылка водки — «казенка» — стоила в ту пору 40 копеек.
От 50 копеек до 12 рублей
Столичные подучетные бордели делились на три категории в зависимости от цены их посещения:
► высшая оплата до 12 рублей,
► средняя до 7 рублей,
► низшая до 50 копеек.
При этом 3/4 дохода шли содержательнице заведения, обязанной
платить с него налоги, так как проституция считалась официальной профессией.
В 1914 году министр народного просвещения Лев Кассо разослал попечителям учебных округов строжайший циркуляр, где потребовал уберечь учащихся от увлечения стремительно вошедшей в моду новой западной заразой — танго. В документе предписывалось: «ввиду явно непристойного характера нового, входящего в большое распространение танца под названием «танго» и впоследствии полученных Министерством народного просвещения сведений об отдельных попытках обучения ему учащихся, покорнейше прошу Ваше Превосходительство принять строжайшие меры к тому, чтобы означенный танец не преподавался в учебных заведениях вверенного Вам учебного округа, а равно, чтобы ученики как мужских, так и женских учебных заведений не посещали танцклассов, в коих преподается бесстыдство танго».
Тревога министра была не лишена оснований — как раз в те годы российские города охватила завезенная из Парижа «тангофилия». Народ кинулся разучивать новый танец, окруженный ореолом сексуальной смутительности. Даже у себя на родине, в Аргентине, танго пользовалось особой любовью именно в порочной среде. Его обожали уличные преступники и сутенеры, а вскоре оно обрело популярность среди высшей иерархии южноамериканского преступного мира.
Таким образом, одним росчерком министерского пера российские школьники рисковали остаться без «сладкого запретного плода». Но не остались. Преподаватели танцклассов, неплохо зарабатывавшие на частных уроках, скоренько переименовали танго в «народный креольский танец» и… продолжили свою «порочную» деятельность. Обучая детишек танцу, который впоследствии метко окрестили «вертикальным выражением горизонтального желания».
Автор текста: Игорь Шушарин
Снятый в 1896 году тридцатисекундный фильм американского режиссера Уильяма Хейса «Поцелуй» входит в десятку фильмов, совершивших революцию в общественном сознании. В картине актер Джон Райс целует взасос актрису Мэй Ирвин, и это было расценено тогдашними
критиками как «демонстрация скотской похоти, которую не в состоянии вынести цивилизованный человек». В США фильм показывали в кабинках «на одного». А вот в дореволюционной Москве «Поцелуй» демонстрировали на большом экране. Правда, билет стоил запредельно — 5 рублей.
«Каждый, кто сколько-нибудь знаком с историей, знает, что великие общественные перевороты невозможны без женского фермента»
«Из кармана брюк вошедший выронил на ковер маленький конвертик, на котором была изображена красавица с распущенными волосами.
Субъект подпрыгнул, наклонился, подобрал ее и густо покраснел. — Вы, однако, смотрите, — предостерегающе и хмуро сказал Филипп Филиппович, грозя пальцем, — все-таки смотрите, не злоупотребляйте!
— Я не зло... — смущенно забормотал субъект, продолжая раздеваться, — я, дорогой профессор, только в виде опыта».
Михаил Булгаков «Собачье сердце»
https://zen.yandex.ru/media/history1ru/narod-dlia-...alsia-6023f97c0518ba3db2a208b0
| Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |
