Икатель_истины все записи автора

Игрушки и игры

• Nov. 8th, 2014 at 7:21 AM

Оригинал взят у duchesselisa в Игрушки и игры

"Детские игрушки - это древнейшие боги человечества.Игрушки до сих пор остались богами домашнего очага; нет очага в том доме, где не видно детских игрушек, этих истинных пенатов-покровителей." М.Волошин

Первыми игрушками в жизни детей были, конечно, погремушки; затем - резиновые животные с пищалками. Е.Кричевская в "Записках матери" сообщает, что первой игрушкой ее дочери был "большой гарусный шар, сделанный собственноручно ее крестной матерью. Этот шар делался с большой любовью к тому крохотному человечку, которому он предназначался". Подобные цветные шары и мягкие мячики на резинке подвешивались над колыбелью так, чтобы ребенок мог достать их ручками; подвешивали мягких кукол и животных из бумажной ткани, замши или лайки, набитых растительным пухом, мохом или опилками. Помимо шариков над кроваткой висели и "звучащие" предметы: "серебряные ложки, колокольчики, золотые бубенчики.

Аксель Арсталь в "Книге для родителей и воспитателей" писал, что к одному-полутора годам "много удовольствия доставляют крошкам такие незамысловатые игрушки, как "Ванька-встань-ка", "Кузнец и медведь", разные бегающие, прыгающие и летающие "заводные" игрушки".

В 3-4 года дети увлекались такими игрушками, как "Зверинец", "Ноев ковчег", "Дача", "Ферма" и т.д. Игра с ними предполагала участие взрослых. В этом возрасте вкусы мальчиков и девочек все сильнее расходятся. Мальчики предпочитают лошадок, простых и на качалках, девочки же получают пристрастие ко всякой кукольной мебели - кроваткам, стульям,столикам и пр., на которые могут укладывать и усаживать своих любимых "дочек".

 

Вере Третьяковой подарили куклу в день рождения; много лет спустя она писала: "Проснулась я как-то утром и мне сказали, что сегодня мое рождение и что мне три года. Мне подарили куклу Лизу с длинным лайковым туловищем, с голубыми глазками, кривыми бровками и фаянсовыми черными локонами. Вскоре подарили мне брата ей, такого же брюнета, но с гладкими фаянсовыми волосами, в плисовых шароварах и русской рубахе." Для многих девочек кукла становилась близким и родным существом, к которому с годами привязывались все крепче и глубже.

У М.К. Тенишевой осталась в памяти другая кукла: "У меня есть друг: кукла Катя, которой поверяются на ухо все тайны. Иногда я бью ее, но тут же со слезами целую и прошу прощения. Все говорят: Катя страшная, волос почти нет, нос подбит. Я не верю, это невозможно! Катя для меня красавица! Кроме Кати у меня много нарядных кукол, тех я не люблю…"

 

Многим кукол привозили из-за границы; так Ольга Ваксель вспоминала, что ее друзьям - детям Корольковым дедушка, ежегодно бывавший в Австрии, привозил игрушки из Тироля. "В детской Корольчат было много невиданных заграничных игрушек, привезенных дедушкой Лампе. Все его покупки для детей носили отпечаток его вкусов. Мальчикам он привозил замшевые черные штанишки, подтяжки, фетровые шапочки с зелеными перьями из хвоста селезня, сапоги, подбитые гвоздями. Тане - кукол в венгерских костюмах или гномов с суконными лицами и пуговичными глазами. Один - рыжий по имени Польди пережил революцию и был продан на рынке в 1919 году…"

Игры с куклами, простые по сюжету в раннем возрасте, по мере взросления обрастали новыми подробностями и деталями, превращаясь постепенно в сложные, ролевые; в таких играх дети выражали впечатления бытия. По воспоминаниям Е.А. Сысоевой, в доме, в большой зале, "был отгорожен красивой, резной решеткой уголок для кукол. Тут стояли их кроватки, миниатюрный туалет, столики и стулья. Когда мне стукнуло 7 лет мне подарили хорошенькую фарфоровую куклу с лайковым туловищем. К новой кукле я сейчас же начала питать самые нежные чувства. Мы обращались с куклами, точно с живыми существами.
 

 

Дочь артистки М.А. Михайловой в детской

Большинство мемуаристов вспоминает огромную привязанность в детстве к игрушкам самодельным. "Игрушка, купленная в магазине, редко так ценится ребенком, как сделанная или хоть переделанная, приспособленная для игры самим.

Играли не только дети, но и взрослые. Ребусы, загадки, шарады, буриме, логогрифы, анаграммы - все эти и другие литературные и интеллектуальные игры были своеобразной "гимнастикой для ума", развивали фантазию, будили мысль, имели своей целью не познание, а "дополнение бытия". Наиболее распространены были шарады. В большой дружной семье Манизеров любили играть и в шарады, и в буриме. Однажды "были предложены следующие рифмы: Ява, беда, Купава, еда. Предполагалось, что никто не сможет придумать соответствующие стихи. Геня на мгновение задумался и написал следующее:

"Как прекрасен остров Ява!
Не был я на нем - беда!
Помешала мне Купава
И российская еда!"

Популярными были различные головоломки. Набоков вспоминал, что мать особенно их любила. "Под ее умело витающими руками из тысячи вырезанных кусочков постепенно складывалась на ломберном столе картина из английской охотничьей жизни."

Много настольных игр, в том числе и разнообразное лото, а так же шахматы и шашки было в семьях Крестовоздвиженского трудового братства Л.В. Померанцева. "Очень любили игру в "блошки". Это разноцветные круглые костяные кружочки - маленьких 6 штук и один большой одного цвета. Нужно было большой пластинкой нажимать на маленькую так, чтобы она прыгала в коробочку, стоящую посреди стола на чем-либо мягком. В такой игре могли участвовать от 2 до 4 человек, по количеству цветов пластинок - красных, синих, желтых, голубых."

 

 

"Игра в жмурки" Фото А.О. Карелина

Широко была распространена игра "гусек". "Это была темная картонная доска, густо зарисованная клеточками. Они тянулись змеей тесно вдоль всей доски. Иногда там были цифры, иногда шлагбаумы, речки и препятствия, какие-то взвившиеся кони, барьеры, а иногда просто нарисованные кости. Почти каждая цифра имела свое значение. В этой игре всегда была радость и неожиданность."
 

 

Граф Борис Викторович Растопчин с сыном Юрой

По свидетельству Нины Тихоновой, в доме Горького "часто под уютным светом лампы с оранжевым шелковым абажуром на обеденном столе" играли в лото. "Играли весело и с азартом и даже мне разрешалось участвовать".

Екатерина Андреевна-Бальмонт вспоминает, что она с братьями любила играть в церковь или в паши: "Мы устраивали алтарь за стульями, покрытыми пледом. Миша, мой брат, всегда изображал архиерея - мы по воскресеньям ходили в Савинское подворье. Всегда стояли впереди и хорошо знали архиерейскую службу. Мишу я усаживала на подушки, надевала на него шапку, утыканную елочными украшениями, обвязывала его широким шарфом, и Миша всю службу сидел неподвижно, делая только возгласы изнеженным голосом, грассируя, подобно архиерею Леониду, любимцу московских светских дам. Алеша был священником и стоял за престолом; я — дьяконом, произносила ектенью басом, входила в алтарь и выходила, отдергивая занавес. На плече в виде ораря висело у меня полотенце, которое я с большим шиком скрещивала на груди, когда было надо. Я никому не уступала этого номера, даже когда старший брат участвовал в службе, и еще я всегда провозглашала, неистово крича, «многая лета».
 

 

Дети сотрудника газеты "Биржевые ведомости" во время игры в его кабинете.
С.-Петербург.1912 г.

Игра в «паши» заключалась в том, что я наряжала Мишу в его халатик, делала ему из одного шарфа пояс, из другого чалму, сажала его на подушки, где он покорно просиживал до тех пор, пока ему не подавался обед. За его троном стоял Алеша — тоже в халате и в чалме, а я, с нарисованными углем усами и бородой, была его поваром с линейкой за поясом, изображавшей кухонный нож, в белом колпачке (вероятно, в подражание картинкам из сказок братьев Гримм). Я стряпала из запасов, заранее приготовленных. Самое сложное было достать мороженое. Надо было ухитриться закрыть хотя бы наполовину дверь в комнату гувернантки, открыть форточку и достать снег и сосульки с наружной рамы. В грязный снег мы клали куски яблок, мелко нарубленных тупым, заскорузлым перочинным ножом, сверху посыпали шоколадом, наструганным тем же ножом. Другие блюда были проще: суп из кваса с корками черного хлеба, который нам давала няня Дуняша.

Гувернантка поощряла эту игру в dînette, так как мы, чтобы делать запрещенные вещи, сохраняли тишину, не ссорились, не кричали, как при других играх, например в поездку. У нас были большие игрушечные сани с парой лошадей. Миша — барыня с детьми-куклами — садился в сани, Алеша — лакей — становился на запятки, я влезала на козлы, выставляла одну ногу наружу, натягивала вожжи, совсем как кучер Ефим, казалось мне, чмокала губами, но не могла сдержать лошадей, они всегда несли, сани опрокидывались при моем усиленном содействии. Алеша соскакивал, помогал Мише, всегда визжавшему при этом, выбраться с детьми из саней, а я, старательно опрокинув лошадей, каталась по полу, путаясь в вожжах, и в конце концов останавливала их, то есть ставила их на место."
 

 

Дети художника Генриха Матвеевича Манизера

У Семеновых Тян-Шанских любимой была еще одна игра, хорошо известная многим поколениям детей. Это - игра в аптеку. Всегда "толчком" к такой игре служили пузырьки, флаконы от духов, склянки от лекарств. В.П. Семенов Тян-Шанский писал в мемуарах: " Эти пустые склянки с пробками брат Андрей выпрашивал для нас, затем в них напускалась вода и делались эликсиры, т.е. красивые растворы различных красок в воде и их смесей посредством макания кисти то в краску, то в пузырек. "Эликсиры" снабжались сигнатурками, а затем мы играли в аптеку, продавая и покупая на нами же самими сделанные деньги".

Красотой и добрыми чувствами была наполнена первая игра Маши Ермоловой: ведь она играла в театр! Эта игра представляла как бы целую серию пьес в "злые богачки" и в "смешные богачки". Две куклы представляли Ваню и Машу, и разыгрывались их разнообразные приключения, причем "злые богачки" всячески мучали и преследовали детей, а "смешные богачки" были добрее и в конце концов приходили на помощь.

И все-таки самое большое количество воспоминаний посвящено любимым всеми детьми игрушкам - солдатикам! Александр Бенуа оставил книгу воспоминаний. В главе "Любимые игрушки" он пишет: "Моим главным развлечением в детские годы (приблизительно до 8 лет) были “солдатики” всякого вида и образца. Их я любил так, как только мог любить свои войска какой-нибудь немецкий “серениссимус” — великий охотник до “парадов”. Друг дома А. П. Панчетта меня даже прозвал “бум-бум”, ибо именно так я сам называл солдат, когда еще не умел произносить настоящие слова, но грохот барабанов проходивших мимо наших окон полков уже вызывал во мне особенное возбуждение. “Бумбумом” называл меня этот милый человек до самой своей смерти, случившейся тогда, когда мне стало лет под сорок, и я из прежнего “милитариста” давным-давно успел превратиться в завзятого “пацифиста”.

“Солдатиков” было у меня несколько сотен. Одни были оловянные, другие бумажные, вырезанные папой, наконец, в удовлетворение моей страсти, папочка мне делал их из игральных карт, которые он перегибал пополам в высоту и обкромсывал по краю с заострением кверху. Такая форма позволяла им стоять довольно стойко, но истинную радость мне все же доставляло не стояние их, а падение. Если, бывало, дунешь на первого, он валился на соседа, тот на третьего, и вся линия оказывалась “убитой”. Никаких жестоких чувств я при этом не испытывал, впрочем, думаю, что и современный летчик, бросающий бомбу на город, тоже в этот момент “ни о чем, специфически жестоком”, не помышляет. Он скорее так же “невинно веселится”, как Шуренька веселился, когда ухлопывал свои бумажные легионы.
 

Из оловянных солдатиков особую слабость я питал к тем сортам, которые стоили дороже и которые являлись как бы аристократией среди прочего населения моих коробок. Это были “кругленькие”, “выпуклые” солдатики, причем кавалеристы насаживались на своих коней и для большей усидчивости обладали штифтиком, который входил в дырочку, проделанную в седле лошади. “Спешенные” такие всадники имели препотешный вид; они оставались с расставленными ногами, точно они замочили себе штаны (неприятное чувство замоченных штанов было мне тогда хорошо знакомо), и вместе с тем в таком виде они походили на настоящих кавалеристов, у которых от езды тоже ноги становятся колесом, — брат Коля в позднейшие годы являл живой пример такого типичного кавалериста. Эти “толстые” солдатики продавались в коробках, в которых обыкновенно помещались еще всякие другие вещи: холщовые палатки, которые можно было расставлять, пушки на колесах и т. п. Все это было страшно интересно, и я действительно блаженствовал, когда расставлял все это на столе, создавал себе иллюзию, что все это настоящее. Если же к этому прибавлялись оловянные тонко-ажурные кусты и деревца, а также те восхитительные домики, которые папа мне вырезал и клеил, то иллюзия правды становилась еще полнее."

У Феди Сабашникова был "специальный стол для игры в солдатики. Большие настоящие крепости с подъемными мостами. Солдат сотни, не счесть…"

Оловянные солдатики, деревянные лошадки, куклы…Сергей Горный писал: "Это не ерунда. Это не чепуха. Это реквизит наших первых годов. К этому всему прикасалось жадное, изумленное и нестерпимо-свежее (как оказалось теперь, благодарное) сердце."


В.Н. Занозина "Былого счастия обзор"

 

https://8-marta-ip.livejournal.com/19903.html?view=138687