Икатель_истины все записи автора

 

Медицинская служба русской армии в Первой мировой войне (1914-1917 гг.)

Опубликовано gecevich on Monday, 4 April 2016

В данной статье мы расскажем лишь о состоянии и деятельности военно-медицинской организации Сухопутных войск Русской армии в ходе Первой мировой войны до событий Октября 1917 г.

Так сложилось, что в предыдущих войнах военные врачи были отстранены от организации такого важного и вынужденного на войне мероприятия, каковым традиционно является дело эвакуации раненых и заболевших из действующей армии в тыл. Этим всегда занимались строевые офицеры и генералы. Врачам, никогда не относившимся к офицерскому корпусу, доверяли только выполнение на известных штатных этапах эвакуации тех или иных лечебных мероприятий, подготовку выбывших из строя контингентов к предстоящей транспортировке и их сопровождение в ходе таковой.

Реорганизация медицинской службы после Русско-японской войны

После Русско-японской войны на протяжении нескольких послевоенных лет вплоть до начала Первой мировой войны 1914–1917 гг. шла непрерывная борьба Главного военно-медицинского (санитарного) управления за право военных врачей на максимальную самостоятельность в руководстве медицинскими силами и средствами, за ликвидацию традиционной многоведомственности в управлении ими. От правильности решения этой проблемы во многом зависела судьба тех преобразований в общей системе военно-медицинской организации русской армии, которые вытекали из опыта минувшей войны.

Особенно ожесточенные споры разгорелись вокруг наиболее наболевшей проблемы – руководство эвакуацией раненых и больных с ТВД в лечебные учреждения, развернутые в тылу действующей армии и во внутреннем районе страны.

Сторонники коренной реформы военно-медицинского дела, учитывавшие опыт прошлой войны, выражали мнение Главного военно-санитарного управления и всеми средствами стремились убедить «верхи» в том, что «рациональное устройство эвакуации возможно лишь при полной самостоятельности военно-санитарного ведомства». С особой силой это мнение прозвучало в диссертационной работе П. П. Потираловского «Тюренчен-Вафангоу-Ляоян в санитарно-тактическом отношении» (1907).

Иного взгляда придерживались всесильные Военное министерство, Генеральный штаб, полагавшие, что организация эвакуации раненых и больных должна прежде всего преследовать цели не медицинского, а сугубо стратегического и морально-этического характера. «В этом отношении стратегические соображения высшего командования без сомнения должны стоять впереди требований гуманности, – писал еще в 1904 г. один из активнейших членов Главного военно-санитарного комитета, представитель Генерального штаба полковник А. Н. Дубовский, – санитарная администрация должна быть подготовлена к той деятельности, которая требуется от неё только по военным взглядам, согласованным с нуждами войск и потому не могут совершенно устранить некоторые доли двоевластия в санитарной службе».

Много лет до того на все лады дебатировался также вопрос о правовом положении военного врача в Русской армии. Это положение было не только ненормальным, но и обидным. Старший врач полка, например, человек с высшим образованием не был членом офицерского собрания и мог посещать его только с особого на то разрешения строевого начальства, он не имел права принимать участие в так называемом «офицерском заёмном капитале» (наподобие кассы взаимопомощи).

По завершении Русско-японской войны 1904–1905 гг. начали свою работу комиссии под председательством генерал-лейтенантов Ф. Ф. Трепова и Д. П. Зуева. Первый из них возглавил деятельность «Особой комиссии по выработке нового положения об управлении санитарной части в армии» и обязан был в сущности довести до логического конца дело соответствующей комиссии, созданной еще накануне Русско-японской войны. В итоге работы Особой комиссии были написаны «Проект Положения о Корпусе военных врачей» и «Расписания должностей Корпуса военных врачей по чинам».

В Проекте положения, в частности, предусматривалось разделение Корпуса военных врачей на врачей-генералов, врачей-штаб-офицеров и врачей-обер-офицеров. И далее утверждалось, пожалуй, главное: «В отношении общих правил, обязанностей и формы одежды Корпус военных врачей приравнивается к Корпусу офицеров армии». Известно, что в России так и не был создан Корпус военных врачей.

Пока работали эти комиссии, готовившие основания для реорганизации военно-медицинского дела в стране, Военным министерством проводятся некоторые изменения организационно-штатного характера в составе руководящих органов медицинской службы русский армии. Главное военно-медицинское управление было переименовано в Главное военно-санитарное управление (ГВСУ). Соответственно переименовываются и окружные управления. Главный военно-санитарный комитет как совещательный орган при Военном совете ликвидируется, а его функции «по устройству и усовершенствованию военно-лечебных заведений» временно передаются ГВСУ. Начальником управления – главным военно-санитарным инспектором армии вместо Н. В. Сперанского стал 23 мая 1906 г. Александр Яковлевич Евдокимов.

Через 4 дня после вступления России в Первую мировую войну, 5 августа1914 г. приказом военного министра объявляется выработанное указанными выше комиссиями новое «Временное положение об эвакуации раненых и больных ».

Общее руководство эвакуацией раненых и больных на ТВД возлагалось на главного начальника санитарной части армий фронтов, а во внутреннем эвакуационном районе – на начальника эвакуационного управления Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) (оба не врачи, а генералы).

В пределах района тыла полевых армий и района главного тыла, составлявших передовой район фронтов, эвакуационным процессом непосредственно руководили дежурный генерал по санитарной части армии через полевого инспектора госпиталей и начальник Эвакуационного отдела управления главного начальника санитарной части армий фронта (все не врачи). Последний, вместе с тем, являлся также начальником всех эвакуационных пунктов фронта, военно-врачебных заведений и учреждений, переданных ему для нужд эвакуации.

Как и в годы Русско-японской войны, важнейшие вопросы, связанные с эвакуацией раненых и больных внутрь страны, должны были рассматриваться на заседаниях специально для того созданного при ГУГШ межведомственного органа – Главной эвакуационной комиссии.

В новом Положении выполнение мероприятий по организации эвакуации раненых и больных в передовом эвакуационном районе возлагалось не на эвакуационные комиссии времён минувшей войны, а на головные (сборные) и тыловые эвакуационные пункты, во внутреннем районе – на распределительные и окружные эвакуационные пункты, которые находились в непосредственном подчинении начальника штаба соответствующего военного округа. Все они располагали госпиталями и эвакуационно-транспортными средствами. В губерниях, по которым рассеивались для лечения раненые и больные, действовали так называемые «губернские попечительные о раненых и больных воинах комитеты» (по одному на губернию). Продолжал действовать под «высочайшим наблюдением» Александровский комитет о раненых (создан после Отечественной войны 1812 г.).

Что же касается деталей организации сортировки эвакуируемых в тыл раненых и больных, порядка их следования в военно-санитарных поездах, то они были изложены несколько раньше, 18 июля 1914 г. в «Инструкции для сортировки раненых и больных и перевозки их в военно-санитарных поездах».

Через 12 дней после объявления Россией о своем вступлении в войну, 13 августа1914 г., приказом № 529 военного министра вводится в действие «Положение о военно-санитарных учреждениях и заведениях военного времени».

На основании этого нормативного документа войсковые лазареты частей во время боя должны были развертывать передовые перевязочные пункты, а в межбоевом периоде принимать больных своих частей с заболеваниями, не требующими длительного лечения.

Передовой перевязочный пункт возглавлялся старшим врачом полка, которому подчинялся весь персонал пункта. Старший врач, по согласованию с командиром части, выбирал место, обычно в 1,5–3 верстах (верста = 1,0668 км) от переднего края, для развертывания перевязочного пункта и его функциональных и других подразделений (приемная, перевязочная, аптека, кухня, помещения для личного состава). Днем перевязочные пункты обозначались флагом Красного Креста, а ночью – красным фонарем. Здесь осуществлялись сортировка и учёт раненых и больных, в необходимых случаях им оказывалась неотложная врачебная помощь, проводилась смена первичной повязки, иммобилизация поврежденных конечностей, а также питание и обогрев. В условиях позиционной войны в 5–6 верстах от передовых перевязочных пунктов размещался в качестве их своеобразного второго эшелона т. н. околоток на 15-20 мест. Затем раненые и больные направлялись на главный перевязочный пункт или в лазарет дивизии.

Для выноса раненых с поля боя старшим врачом «вызывались из строя» полковые носильщики, организационно входившие в команду носильщиков полкового лазарета. В мирное время полагалось иметь не менее 4 носильщиков на роту, а в военное время их число в полку значительно возрастало и составляло 128 чел. (из расчета по 4 чел. на каждые из 32 имевшихся штатных носилок, или по 8 чел. на роту и по 2 на каждый взвод).

Вывоз раненых осуществлялся с помощью санитарного обоза частей и приданного из дивизии санитарного транспорта.

На каждые пехотную, стрелковую дивизии и отдельную бригаду с объявлением мобилизации вместо ранее существовавшего дивизионного лазарета подлежал формированию перевязочный отряд, Положение о котором, его штат и табели санитарного имущества были утверждены 1 июля1914 г.

В бою средствами перевязочного отряда развертывался все тот же главный перевязочный пункт. Включая два отделения, перевязочный отряд мог разделяться на две самостоятельные части. При нём состояла рота носильщиков в 200 чел. и специальный санитарный обоз для перевозки раненых и больных. Заготовка и хранение имущества для отряда осуществлялись в мирное время. Уже в ходе Первой мировой войны, в августе 1916 г. в штат отряда включается зубоврачебный кабинет.

Важным шагом вперед явилось освобождение дивизионного врача от «заведования» перевязочным отрядом (главным перевязочным пунктом) и введение в его штат для этих целей главного врача. Последний был начальником всего личного состава и пользовался дисциплинарной властью командира полка. В результате дивизионный врач, оставаясь прямым начальником перевязочного отряда и лазаретов дивизии и, пользуясь дисциплинарной властью командира не отдельной бригады, впервые получил реальную возможность «всецело посвятить себя санитарно-административной деятельности».

Мобилизационное развёртывание медицинской службы Русской армии

Несколько слов о ходе мобилизационного развёртывания сил и средств медицинской службы военного времени. О мобилизации русской армии объявляется 30 июля 1914 г. В итоге её формируются 24 армейские корпуса, входившие в состав двух фронтов. На начало октября 1914 г. в русской действующей армии насчитывалось 2 281 510 человек.

Медицинская служба имела около 15 суток на то, чтобы развернуть свои силы и средства и подготовиться к обеспечению первых боевых операций. В указанные сроки было сформировано 225 лазаретов дивизии, 191 полевой запасный госпиталь, 70 крепостных госпиталей всего на 265 401 место (койку). В дополнение к ним Российским обществом Красного Креста (РОКК) комплектуются 10 передовых отрядов, 33 подвижных лазарета (на 50 мест каждый) и 40 госпиталей (на 200 мест каждый) всего на 13 100 мест. Таким образом, к концу мобилизации на театре военных действий в госпиталях имелось 278 501 место на 2 281 510 чел. личного состава русских войск, или одно госпитальное место приходилось на 10 человек.

К марту 1917 г. количество этих мест было увеличено, достигнув в июле 837 956. Из них военному ведомству принадлежали лишь 224 720, или 27%. К этому времени одно госпитальное место приходилось на 8 чел. действующих войск. Число свободных госпитальных мест на всех фронтах колебалось от 39 до 55%.

Для госпитализации раненых и больных во внутреннем районе страны по первоначальному плану предусматривалось наличие всего лишь 44 тыс. госпитальных мест, на которые, как ни странно, в мирное время не было заготовлено имущества. Чтобы выйти из создавшего критического положения, ГУГШ принимает решение задержать выдвижение на фронт 150 полевых запасных госпиталей и, соединив их по два, создать таким образом 75 сводных госпиталей всего на 31 400 мест. Ввиду явной недостаточности этого числа госпитальных мест Военное ведомство обратилось за помощью к Всероссийским Земскому союзу и Союзу городов, которые в августе 1914 г. обеспечили развёртывание своих лечебных учреждений на 92 245 мест.

Что касается обеспеченности санитарных формирований медицинскими кадрами. Как свидетельствуют литературные источники, мобилизационная потребность в врачах определялась в 13 263 человека. В составе же врачей кадра числилось 3575 человек. Следовательно, по мобилизации надлежало призвать 9688 врачей. И, следовательно, с объявлением таковой в армию призывается 9202 врача, в том числе 6348 врачей запаса и 2754 врача ополчения старше 45 лет.

В июле 1914 г. состоялся также первый призыв зауряд-врачей 1 разряда – ими стал выпуск врачей российских университетов 1914 г. Они прослушали все предметы 10 семестров врачебного курса, но не сдавали государственные экзамены, намечавшие в своё время на сентябрь. Второй призыв зауряд-врачей 1 разряда, на этот раз уже из числа студентов 5-го курса, имел место в конце декабря того же года. И наконец, последний призыв, но уже зауряд-врачей 2-го разряда из состава студентов 4-го курса был проведён в конце весны 1915 г. Всего, таким образом, в русскую армию мобилизуется 1438 зауряд-врачей, а в целом – 10 540 врачей. Из этого количества было передано Российскому обществу Красного Креста 350 врачей и морскому ведомству – 80 врачей.

В связи с формированием в ходе войны новых медицинских учреждений была учреждена дополнительно к уже отмобилизованным ещё 4131 врачебная должность. Для их замещения призывается в разное время 4308 врачей. На начало сентября 1914 г. из имевшихся в России 28 100 врачей было мобилизовано 17 109, или 60% их общего числа. Если учитывать, что на тот же период полагалось по действующим штатам иметь 17 384 врача и что на каждый данный момент по разным причинам не работало до 500 врачей (по болезни и др.), то их некомплект составлял 775 чел., или 4,4%, к исходу 1916 г. – 2700 чел., а к весне 1917 г. – 3151 (27%).

30 апреля 1917 г. Временное правительство приняло постановление «О призыве на военную службу женщин-врачей». К таковой подлежали и те из них, кто к 1 января 1917 г. не достиг 45 лет и оказался при медицинском освидетельствовании годной к службе, за исключением беременных и имевших детей в возрасте до 3-х лет «как от церковного, так и от гражданского брака». По призыве на службу оставлялись в местах жительства и распределялись по имевшимся там лечебным учреждениям женщины-врачи, имевшие детей в возрасте свыше 3-х и до 16 лет. При этом им «предоставлялись все служебные права и преимущества военных врачей как в отношении назначения на должности, так и производства содержания и прочих видов довольствия». От призыва освобождались женщины-врачи, состоявшие преподавателями на медицинских факультетах, курсах и в институтах.

Что касалось порядка учёта, призыва и распределения женщин-врачей, то это было регламентировано специальной инструкцией, опубликованной в «Вестнике Временного правительства» от 15 июля 1917 г. В соответствии с ней женщины-врачи последнего выпуска проходили медицинскую комиссию на предмет годности к действительной военной службе немедленно, при своём учебном заведении. Все же прочие женщины-врачи, не достигшие 45 лет, обязаны были до 1 июля доставить лично или по почте сведения о себе в губернское по воинской повинности присутствие. При определении годности к службе и тех, и других комиссии руководствовались Расписанием болезней 1907 г., «с принятием во внимание особенностей женского организма». Признанные годными заносились в специальные списки, один экземпляр которых направлялся в ГВСУ, а другой – в окружное военно-санитарное управление. ГВСУ распределяло их на вакантные должности.

С меньшей остротой стоял вопрос об обеспеченности русской армии средним медицинским персоналом. К 9600 кадровым фельдшерам, состоявшим на действительной службе, с объявлением мобилизации прибавилось 16 тыс. «запасных» фельдшеров. До весны 1917 г. на пополнение этой категории медицинского персонала направляется еще 6153 фельдшерских учеников и 344 выпускников военно-фельдшерских школ. Если на отдельных фронтах в различные периоды войны некомплект среди врачей колебался от 18 до 30 %, то среди фельдшеров всего лишь от 10 до 12%. Кроме фельдшеров, на фронтах, в многочисленных формированиях общественных организаций трудились 24 966 сестры милосердия.

По объявлении мобилизации на 127 пехотных дивизий и бригад было сформировано 52 конных военно-санитарных транспорта (планировалось развернуть 90), причем для 8 из них в первое время не оказалось обоза и лошадей. Кроме того, как докладывал А. И. Шингарев на заседании бюджетной комиссии Государственной Думы (декабрь 1915 г.), «к моменту войны лишь очень незначительное количество войсковых частей было снабжено и оборудовано нового типа двуколками (образца 1912 г. – П. Г.), большинство же транспортов оказалось снабженным колымагами по образцу 1877 г. ...Эти транспорты во многих случаях оказались брошенными, и фактически некоторые части остались без всяких транспортных средств». Формирование конных военно-санитарных транспортов продолжалось на протяжении всей войны.

В 1913 г. один из ведущих теоретиков военно-санитарного дела в стране тех лет П. И. Тимофеевский (1878–1943) писал: «В настоящее время не может быть никакого сомнения, что в следующую кампанию автомобилям будет суждено играть очень большую роль как важному транспортному средству вообще и средству для эвакуации раненых в частности».

К началу войны в царской армии имелось всего два санитарных автомобиля и то иностранного производства (!). Ввиду отсутствия в стране автомобильной промышленности Россия была вынуждена закупать автомобили за границей. С началом войны поставки автомобилей иностранными фирмами расширились. Появилась возможность, правда в весьма скромных масштабах, к использованию этого вида транспорта для эвакуации раненых и больных преимущественно в войсковых районах корпусов, от передовых перевязочных пунктов в тыл, а также на эвакуационные пункты.

4.12.1914 г. утверждается представление начальника Генерального штаба о формировании первых четырех «санитарных автомобильных транспортов». 23.04.1916 г. приказом Верховного главнокомандующего автомобильные санитарные транспорты переименовываются в «войсковые санитарно-автомобильные отряды».

В конце 1916 г. и в 1917 г. Россией было заказано в США, Англии и Франции 4667 санитарных автомобилей. Однако большая часть этого заказа выполнена не была. В целом в ходе войны в России изготавливается и закупается за границей 2173 таких автомобиля. К февралю 1917 г. в армии имелось 55 войсковых санитарно-автомобильных отрядов. Определенные усилия в моторизации своих медицинских формирований были затрачены Российским обществом Красного Креста. Как свидетельствует П. В. Абрамов (1946), в целом к июню 1917 г. на фронтах действовало 58 санитарно-автомобильных отрядов, насчитывавших 1154 автомобиля, а также 40 автомобильных санитарных отрядов (колон) общественных организаций (497 автомобилей).

Эвакуация раненых и больных речным и морским транспортом в русской армии значительного развития не получила. Известно, что в апреле 1915 г. два пассажирских парохода «Портюгаль»* и «Эквадор», переданные России французским правительством, были переоборудованы в плавучие госпитали и действовали на Черном море. На санитарном пароходе «Черноморец» и на нескольких санитарных баржах осуществлялась транспортировка раненых и больных по Днестру. На Днепре с теми же целями использовались три, а на Волге два – санитарных парохода.

Основным средством эвакуации раненых и больных во фронтовом и во внутреннем районах страны, как и ранее, оставался железнодорожный транспорт. После объявления мобилизации русской армии в соответствии с «Положением о военно-санитарных поездах» (1912) было сформировано 46 постоянных военно-санитарных поездов (планировалось развернуть 100).

Но вскоре грандиозность развернувшихся военных действий и огромный размер санитарных потерь потребовали сформировать дополнительно к действующим постоянным военно-санитарным поездам 115 временных. Однако этого количества железнодорожного транспорта оказалось недостаточно. Наиболее полно потребность в санитарных поездах определилась к исходу первого года войны. Стремясь удовлетворить её, военное ведомство и частные организации к октябрю 1915 г. ввели в действие 357 военно-санитарных поезда. Из этого числа поездов 214 причислялись к полевым, 111 – к тыловым и 26 – к специальным («заразным»); в действующей армии находилось 290 (81.2%), во внутреннем районе страны – 67 (18,8%). Через год общее число военно-санитарных поездов достигло 370, а к началу 1917 г. – 405. Специалист военно-санитарного дела А. И. Замятин (1926) считал, что военно-санитарных поездов было в избытке, однако в период напряженных боев они подавались на головные эвакуационные пункты несвоевременно или в недостаточном количестве. В результате возникла необходимость использовать в широком масштабе наскоро формируемые временные, теплушечные поезда или просто порожняк железнодорожного транспорта без какой-либо его предварительной для того подготовки.

Замеры потерь Русской армии, особенно санитарных, в Первой мировой войне продолжают оставаться не полными. Война застала медицинскую службу неподготовленной и в отношении статистическом. Система учета потерь и так называемое «справочное дело» о них не были в достаточной мере разработаны. На постановке статистического дела весьма отрицательно сказывалась существовавшая в то время многоведомственность в руководстве медицинской службой. Каждое ведомство имело свою систему учета и отчетности. Данное обстоятельство, равно как и утрата части материалов, привели к тому, что существующие сведения о потерях Русской армии в рассматриваемой войне чрезвычайно противоречивы и, по нашему глубокому убеждению, навсегда останутся приблизительными.

Л. И. Сазонов в статье «Потери России в войну 1914–1918 гг.», помещенной в изданных в 1923 г. «Трудах комиссии по обследованию санитарных последствий войны 1914–1920 гг.», утверждал, что санитарные потери русской армии (за 37 месяцев войны) составили 9 366 553 чел., в том числе 3 730 291 ранеными, 65 158 отравленными газами и 5 571 104 больными (из них 264 197 инфекционными). Л. С. Каминский и С. А. Новосельский (1947) считают, что эти потери равнялись 9 009 920 чел., в том числе 3 940 000 ранеными и отравленными газами и 5 069 920 больными.

Что же касается средних показателей анатомической локализации ранений, то (по данным лазаретов Петроградского городского комитета Всероссийского союза городов) наибольшее число повреждений приходилось на нижние конечности – 31,6%, затем следовали верхние конечности – 29%, живота и таза – 15,1%, область головы и шеи – 9,1%, грудной клетки и спины – 5%. Ранения с множественной локализацией составляли 15,1%.

Преобладающее число повреждений, достигавшее 85,1%, относилось к огнестрельным ранениям, 7,8% составляли контузии, 1,3% поражения «удушливыми» газами. Из огнестрельных ранений 43,8% были пулевыми, 20,6% – от артиллерийского огня, 12,9% – от ручных бомб, минометов, огнеметов и пр., в 22,7 % тип огнестрельного оружия выявить не удалось.

Как же обстояли дела с состоянием регламентированных в начале войны центральных органов, имевших прямое отношение к организации эвакуации раненых и больных?

Вся ответственность за организацию эвакуации раненых и больных в тыл страны, как указывалось выше, до мая 1917 г. лежала на ГУГШ и сосредотачивалась в его Эвакуационном отделе. Работой этого отдела и его делопроизводства руководили, как того требовало соответствующее Положение, офицеры. Таким образом, во главе всего эвакуационного процесса, от успеха которого зависела жизнь миллионов раненых и больных, оказались люди, не представлявшие его специфической, медицинской особенности. Во главу угла здесь ставился сугубо оперативный расчет – «возможно быстрое освобождение действующих войск от утративших боеспособность элементов». Правда, Главное управление пыталось «посоветоваться» по вопросам организации эвакуации с ГВСУ, но из этого по вине последнего ничего не вышло. Как свидетельствует содержание телеграммы ГВСУ от 9 августа 1914 г., это управление, к сожалению, «не имело возможности дать указания об организации эвакуации во внутренних районах Империи, так как это не входило в круг предметов ведения управления». Таким образом, ни Генеральный штаб, ни ГВСУ оказались не подготовленными к организации сложнейшего процесса массовой эвакуации раненых и больных, сопряжённого с их т. н. этапным лечением.

Нельзя с уверенностью сказать, насколько серьезно сложившаяся в области «призрения» раненых и больных, обстановка тревожила правящие круги и она ли стала причиной тому, что 3.09.1914 г. приказом № 568 военного министра объявляется об учреждении особой должности Верховного начальника санитарной и эвакуационной части в Империи в лице члена Государственного Совета, генерал-адъютанта принца Александра Петровича Ольденбургского (1844–1932) с подведомственным ему управлением. Как констатировалось в приказе, он был «довереннейшим помощником Верховного главнокомандующего и императора по санитарной и эвакуационной деятельности как на театре военных действий, так и во внутренних районах страны. Своей особой он объединяет все виды санитарной и эвакуационной деятельности, является высшим начальником всех органов, организаций и частных мер санитарной и эвакуационных служб в государстве. В пределах театра военных действий он подчиняется Верховному главнокомандующему, вне его – непосредственно императору».

Казалось бы, появился орган, которому можно было поручить все дело эвакуации раненых и больных с театра военных действий, если с таковыми не справлялось ГУГШ и если от такового отказывалось ГВСУ. Однако попытка военного министра В. А. Сухомлинова передать в ведение нового управления Эвакуационный отдел ГУГШ не увенчалась успехом. А. П. Ольденбургский решительно отверг это предложение, сославшись на то, что «такая отдельная организационная мера, принятая в обстоятельствах военного времени, только усложнила бы дело и вызвала бы излишние затруднения». Следует признать, что вполне обоснованное стремление скоординировать многоведомственную деятельность по медицинскому обеспечению войск с помощью принципиально нового, но, увы, не связанного с фронтами (располагался в Петрограде) Управления принца А. П. Ольденбургского, не могло достичь желаемой цели, ибо на практике оно оказалось бессильным объединить в единый процесс эвакуацию и лечение миллионов раненых и больных воинов.

После Февральской революции предпринимаются первые практические шаги с целью передачи всего военно-санитарного дела в руки врачей, а именно созданному в Ставке в апреле 1917 г. при штабе Верховного Главнокомандующего Управлению главного полевого санитарного инспектора. Одновременно в составе ГВСУ учреждается Санитарно-статистический совет, а в мае того же года Врачебно-санитарное отделение этого управления реорганизуется в Эвакуационный отдел. Ему-то впервые и вменяется в обязанность «врачебное руководство всем эвакуационным процессом».

Главный полевой санитарный инспектор при Ставке должен был через своё Управление осуществлять общее руководство медицинским, в том числе и лечебно-эвакуационным обеспечением действующей армии, координировать работу медицинской службы фронтов, организовывать наиболее целесообразное использование сил и средств Российского общества Красного Креста, Всероссийских Земского союза, Союза городов и др. Примечателен тот факт, что этот ответственный пост (вместо уволенного Временным правительством в отставку главного военно-санитарного инспектора А. Я. Евдокимова) с 7 марта по 7 апреля1917 г. занимал проф. Николай Нилович Бурденко. 27 мая его сменил проф. Вадим Александрович Юревич.

С приходом к власти Временного правительства основные направления намечавшихся реформ в области военно-медицинского дела окончательно определяются на Чрезвычайном Пироговском съезде, проходившем в Москве 4-8 апреля1917 г.

Общие вопросы лечебно-эвакуационного обеспечения войск в ходе войны упомянутый выше П. И. Тимофеевский, выступая на внеочередном Пироговском съезде (Петроград, 14–18 апреля 1916 г.) с докладом «Организация помощи раненым в настоящую войну», представил его участникам следующую типовую схему медицинского обеспечения войск:

На поле боя раненым оказывалась первая помощь в порядке само- и взаимопомощи, а также санитарами и фельдшерами. Она выражалась в наложении повязки и иммобилизации.

На передовых перевязочных пунктах, размещавшихся, как правило, в 1,5-2 верстах от поля боя, а также медицинским персоналом «летучек» перевязочно-питательных отрядов общественных организаций проводилось исправление первичных, наложение провизорных неподвижных повязок, решался вопрос о дальнейшей эвакуации раненых. Здесь на раненого впервые заполнялось так называемое «перевязочное свидетельство» (свидетельство о ранении), форма которого была утверждена Военным советом 9 июня 1916 г. и объявлена особым циркуляром Главного штаба.

Затем путь раненого (пешком, на носилках или повозках) лежал в главный перевязочный пункт или в подвижный госпиталь, дивизионный лазарет, лазарет общественных организаций, которые дислоцировались вне ружейного и пулеметного и, по возможности, артиллерийского огня. Здесь раненые отделялись от больных. Раненым иногда производились сложные операции. Отсюда не подлежали дальнейшей эвакуации умирающие, нетранспортабельные тяжелораненые, инфекционные больные, а также легкораненые и легкобольные с короткими сроками лечения. Прочие контингенты направлялись или пешком, или с помощью порожних обозов, продовольственных транспортов, конных военно-санитарных и санитарно-автомобильных войсковых отрядов (санитарных автомобильных транспортов) на ближайшую погрузочную станцию железной дороги.

На эвакуационном пути между главным перевязочным пунктом (и другими лечебными учреждениями, развернутыми в войсковом тылу) и станцией погрузки, примерно через каждые 10 верст размещались питательные или чайные пункты, а на грунтовых путях значительной протяженности развертывались, как правило, два полевых госпиталя каждый на 210 мест. Из числа этих госпиталей один оборудовался для приема тяжелобольных, а второй – не менее 1000 легкораненых. Если на данном эвакуационном направлении ежедневно проходило более 1500 чел., то развертывались 3-4 полевых госпиталя. Инфекционные больные госпитализировались в оборудованных силами общественных организаций «заразных» отделениях.

Иногда тысячами накапливаясь на головных станциях погрузки, раненые и больные терпели невероятные лишения из-за отсутствия помещений, нехватки медицинского персонала, продуктов питания и чудовищной антисанитарии. Сюда прибывали (в недостаточном количестве) временные военно-санитарные поезда, «поездные» (санитарные) летучки, на которых раненые и больные без сортировки следовали до головных эвакуационных пунктов.

На головных эвакуационных пунктах, которые оборудовались на наиболее крупных железнодорожных станциях, развертывались госпитали для тяжелораненых и тяжелобольных, инфекционные госпитали, а также питательные и перевязочные отряды, хирургические госпитали для тяжелораненых, эпидемические отряды и психоприёмники общественных организаций. В совокупности здесь насчитывалось от 3 до 4 тыс. госпитальных мест, в том числе не менее 1000 мест выделялось для легкораненых и легкобольных со сроками лечения до трех недель. По прибытии на головной эвакуационный пункт раненые и больные обязательно выгружались из вагонов, подвергались медицинской сортировке, размещались на 2-3 дня в ожидании прибытия полевых военно-санитарных поездов.

Далее раненые и больные со сроком лечения более месяца эвакуировались в лечебные учреждения тылового эвакуационного пункта, дислоцировавшегося в крупном населенном пункте. На пути к нему устраивались изоляционно-пропускные пункты, персонал которых выявлял инфекционных больных, сосредоточивал их в инфекционных отделениях госпиталей или изоляторах, а затем на специальных поездах эвакуировал в особые «заразные городки».

Прочие раненые и больные по прибытии в тыловой эвакуационный пункт проходили полную санитарную обработку, еще раз сортировались. В лечебных учреждениях задерживались лишь те, срок выздоровления которых не превышал 6 недель, а также уроженцы данной местности. Те же раненые и больные, которые нуждались в более продолжительном лечении и в перспективе были непригодны к военной службе, эвакуировались на тыловых военно-санитарных поездах в распределительные эвакуационные пункты. Продолжительность пребывания раненых и больных на этих пунктах первоначально определялась в 10 суток, однако в последующем этот срок сокращается до 3 суток. Затем раненые и больные направлялись в окружные эвакуационные пункты, а оттуда – в лечебные учреждения военного ведомства, общественных организаций, развернутые на средства членов царской семьи и разного рода частных лиц.

П. И. Тимофеевский (1917) справедливо отмечал, что «та работа, которая велась на театре войны «войсковыми и общественными санитарными организациями под огнем, с дезинфекцией окопов, обсервацией целых рот и батальонов, перемыванием и дезинфекцией целых полков, приемом и перевязкой безбрежного потока раненых, поступающих в дни разгара боев, и последующим лечении их в госпиталях тыла, работа эта поистине может быть названа титанической».

В свое время проф. Б. К. Леонардов (1892–1939) – крупный теоретик и практик советской военной медицины – подчеркивал, что «санитарная организация является практическим выражением основной военно-медицинской доктрины». Как известно, последняя в годы Первой мировой войны с легкой руки императорского Генерального штаба основывалась на обязательной, непременной эвакуации по принципу «эвакуации во что бы то ни стало» из действующей армии в тыл большинства раненых и больных.

Интересы организации правильной эвакуации раненых и больных требовали необходимой «осведомленности руководящих эвакуационных органов в ближайших оперативных задачах штаба». Однако эта истина игнорировалась по отношению к медицинской службе армий и фронтов, и она узнавала о них, как пишет очевидец, «почти перед самым их началом, когда уже о более или менее серьезной подготовке к предстоящим работам не могло быть и речи». Почти непреодолимые препятствия вставали на пути эвакуационных отделов управлений санитарной части армий фронтов при сборе необходимой им для планирования своей работы информации о боевом составе, схеме расположения частей и соединений армий, наличии транспортных средств, более того – о движении раненых и больных, дислокации и загрузке армейских лечебных учреждений. Армии жили особой жизнью. Как это и ни покажется странным, организуя такую эвакуацию, армии не имели никакой связи с головными эвакопунктами. Они в буквальном смысле «выбрасывали» на последние без всякого предупреждения тысячи раненых, требовали от эвакопунктов санитарные поезда, но не считали нужным информировать, несмотря на единство интересов, о возможных размерах эвакуации. В свою очередь эвакуационные отделы фронтов не предпринимали никаких мер для налаживания такой связи между головными, тыловыми и распределительными эвакопунктами.

В результате немногочисленные госпитали эвакопунктов быстро заполнялись тяжелоранеными и наводнялись легкоранеными. Те же, кому не хватало места в ожидании прибытия какого-либо транспорта, лежали, «за редким исключением», под открытым небом, на пассажирских и товарных платформах, в пакгаузах, кюветах. Главные врачи эвакопунктов, свидетельствует очевидец, «беспомощно бегали около раненых, стараясь что-либо сделать в отношении более или менее сносного их размещения, оказания первой помощи, организации питания, но ничего существенного сделать не могли». Вместе с тем лечебные учреждения, развернутые в стороне от эвакуационных направлений, пустовали или были недогружены. Все это являлось результатом отсутствия какого-либо плана эвакуации, определенной системы в распределении имевшихся сил и средств, нахождения во главе большинства организаций, отвечавших за эвакуацию лиц, «мало или совершенно не знакомых с существом эвакуации, ее задачами и принципами, без достаточного административно-организационного опыта».

В целом в тыл страны подобным образом вывозится более 3 453 000 раненых, или 87,6% их общего числа, а также 1 477 940 больных.

Как отмечалось выше, основным средством эвакуации был железнодорожный транспорт. По «Положению о военно-санитарных поездах» (1912) по своему месту обращения они разделялись на полевые и тыловые. С точки зрения эксплуатации на театре военных действий все типы военно-санитарных поездов (из состава постоянных и временных), не меняя своего названия и номера, были обезличены. Они эшелонировались как в подготовительном периоде операции, так и в ходе ее в соответствии со специально разрабатываемыми планами, начиная от станций погрузки и кончая станцией выгрузки внутренних районов. В связи с данным обстоятельством поезда всех наименований оказались сравнительно однотипными, что способствовало увеличению их кругооборота и улучшению управления ими. Кроме военных, были сформированы также временные санитарные поезда общественных организаций. Их эксплуатация всецело находилась в руках военно-санитарных эвакуационных органов. Имелись также почти не поддававшиеся никакому управлению так называемые «именные» или «шефские» поезда. При влиятельной поддержке сверху и особенно Верховного начальника санитарной и эвакуационной части их коменданты поначалу делали что хотели. Однако он все же был вынужден издать приказ, рискуя вызвать неудовольствие своих августейших родственников, о воспрещении впредь внеочередного движения таких поездов в ущерб «простым».

С самого начала войны военно-санитарные поезда стали подвергаться нападениям вражеской авиации. Чтобы избежать «случайностей», как классифицировала подобные факты противная сторона, русское командование, следуя положениям Женевской конвенции, решило вначале покрасить крыши военно-санитарных поездов в белый цвет с нанесением на них изображения международного знака Красного Креста. Однако после этого нападения с воздуха на военно-санитарные поезда еще более участились. Наконец, принимается решение перекрасить крыши вагонов в обычный зеленый цвет и окончательно покончить с какими бы то ни было на этот счет иллюзиями. В целом с начала войны до сентября 1915 г. было зарегистрировано 142 воздушных нападения на русские военно-санитарные поезда, в результате которых 48 чел. погибли и 94 получили повторные ранения.

Как и следовало ожидать, наибольшие трудности и максимальное число недостатков в эвакуации раненых и больных отмечались в начальном периоде войны.

Руководимый в общем-то стремлением положить конец имевшимся в эвакуации раненых и больных недостаткам Верховный начальник санитарной и эвакуационной части счёл необходимым в самом начале своей деятельности лично ознакомиться с «постановкой вверенного ему дела на местах». Итоги состоявшейся с этой целью инспекторской поездки были весьма неутешительными. Докладывая о них царю, принц А. П. Ольденбургский в числе причин, лежавших в основе увиденных им безобразий, назвал «чрезмерное многоначалие, сводившееся фактически к безначалию, формализм и склонность к межведомственным и личным трениям», а также «присвоение врачами командного начальствования и военно-административного управления». По его собственному заключению «вся эта система от высших военно-санитарных организаций до малых лазаретов показала свою несостоятельность».

Регулирование движения военно-санитарных поездов на каждом из фронтов, при условии своевременной подачи подвижного состава к головным эвакуационным пунктам, возлагалось на специальное Бюро при начальнике военных сообщений фронта.

Приказом № 273 военного министра от мая 1917 г. ответственность за организацию эвакуации раненых и больных в районе театра военных действий «по линию распределительных эвакуационных пунктов» возлагается на Штаб Верховного Главнокомандующего, штабы фронтов и фронтовые эвакуационные совещания. Во внутреннем районе эта работа поручается Центральному эвакуационному комитету (коллегиальный орган, включавший в себя представителей ГУГШ и Московского межведомственного эвакуационного совещания), а также эвакуационным совещаниям городов, в которых имелись распределительные эвакопункты. Для поддержания связи с фронтовыми эвакуационными совещаниями этот комитет имел своих представителей в Ставке и при начальниках санитарной части армий фронтов.

Принятые меры улучшили условия организации железнодорожной эвакуации раненых и больных. Общие показатели объема этой эвакуации военно-санитарными поездами представлены в Таблице 1.

Таблица 1 – Количество раненых и больных воинов русской армии, эвакуированных в Первой мировой войне военно-санитарными поездами

Годы	Раненые	Больные
	В абсолютных числах	В абсолютных числах
1914	429 153	93 106
1915	1 010 352	521 876
1916	1 016 120	756 434
1917	338 695	1 340 308
ИТОГО	2 794 320	2 711 724

 

 

Большим злом в эвакуационном процессе в начальные годы войны был безудержный вывоз во внутренний район страны подавляющего числа легкораненых и легкобольных, удельный вес которых среди эвакуированных достигал 54–61%.

В сентябре 1914 г. ГУГШ потребовало от главных начальников снабжения армий фронтов принять «самые серьезные меры к пресечению вывоза легкораненых и легкобольных во внутрь Империи». В приказах по частям объявляется, что легкораненые, самовольно уехавшие в тыл, минуя эвакуационные пункты, «будут считаться в бегах» и предаваться военно-полевому суду.

Для долечивания легкораненых и легкобольных, как и в годы Русско-японской войны, предусматривалось создание слабосильных команд на основании «Временного штата слабосильной команды, формируемой при эвакуационном пункте» и «Приложения о слабосильных командах военного времени», утвержденных соответственно 12 и 26 сентября 1914 г. В том же месяце вводятся «Правила и раскладки довольствия нижних чинов, состоящих в слабосильных командах». В ноябре 1914 г. слабосильные команды переформировываются в «команды выздоравливающих». Такие команды размещались вне лечебных учреждений, преимущественно в казармах, летом, как правило, – лагерем. Известно, что подобным образом прошло лечение около 336 103 легкораненых. Их жизнь регламентировалась распорядком дня и действовавшими воинскими уставами. Штатный медицинский персонал командам выздоравливающих не полагался. Для получения личным составом этих команд необходимой медицинской помощи они приписывались к близлежащему лечебному учреждению. Таким образом, указанные выше мероприятия исходили лишь из стремления задержать легкораненых в пределах действующей армии для последующего быстрого возвращения их в строй. Они не предусматривали организации медицинской сортировки этих контингентов, их специализированного лечения. Все это дает основание заключить, что в годы Первой мировой войны проблема эвакуации и лечения легкораненых и легкобольных в пределах театра военных действий или вблизи него так и не нашла своего окончательного организационного решения.

До сих пор речь шла об организации эвакуации раненых и больных. Как же осуществлялось их лечение? Общеизвестно, что в течение всей войны в подавляющем числе случаев повсеместно господствовала логически вытекавшая из неверной военно-медицинской доктрины система развоза раненых без широко поставленной хирургической работы в войсковом тыловом районе. Проф. В. А. Оппель по этому поводу писал (1916): «Военно-санитарные организации, крайне важные для лечения раненых, бездействовали как организации для производства операций. Чрезвычайно низкий процент оперируемых раненых в перевязочных отрядах дивизий (0,6–3,3%), в лазаретах дивизий (1–5,4%), в подвижных госпиталях (13,3–30,9%) обнаруживал бездеятельность этих организаций в отношении оперативно-хирургической работы. Они раненых только перевязывали».

Если говорить о системе организации хирургической помощи раненым в царской армии, то, по меткому замечанию проф. Н. Н. Еланского (1940), правильнее всего ее будет определить как «систему эвакуации и этапных перевязок». В основе ее, как указывалось выше, лежало ошибочное положение русского хирурга Э. Бергмана о «первичной стерильности огнестрельной раны» и вытекавшие из него переоценка значения первичной повязки, а также хирургическая пассивность в войсковом районе. Оперативная помощь начиналась в более широких масштабах в госпиталях, приданных головным эвакопунктам. Однако здесь она заключалась уже, главным образом, в борьбе с осложнениями – гноеродной и анаэробной инфекцией.

Именно в Первой мировой войне военно-полевая хирургия получила все основания называться «хирургией инфицированных ранений». Конечно, исходы такого лечения довольно часто были неблагоприятными. Не в силах остановить машину безудержной эвакуации раненых и больных, управляемой Генеральным штабом, врачи неоднократно предпринимали попытки наиболее рациональным образом построить оказание медицинской помощи жертвам войны, покончить с окончательно скомпрометировавшими себя принципами консервативного лечения огнестрельных ран и «эвакуации прежде всего». С этой целью они трижды собирались на широкие врачебные форумы: внеочередной Пироговский съезд (Петроград, 14–18.04.1916 г.), XIV съезд российских хирургов (Москва, 16–19.12.1916 г.), Чрезвычайный Пироговский съезд (Москва, 04–08.04.1917 г.). Особенно остро стоял вопрос об улучшении лечения раненых. Проф. Н. Н. Петров выдвинул, в противовес теории Эрнеста Бергмана, положение о первичной инфицированности огнестрельных ран. На внеочередном Пироговском съезде, а также на XIV съезде российских хирургов единодушно одобряется мнение о «безотлагательном создании должности главных хирургов фронтов, хирургов армий и, может быть, корпусных хирургов». Как указывал проф. Н. А. Вельяминов, они «должны ведать организацией хирургической помощи во всех лечебных и санитарных учреждениях порученного им района», при этом их деятельность «должна носить преимущественно характер консультативный и организационный». Кроме того, признавалось безусловно необходимым создание резерва хирургов в армиях и на фронтах.

В числе организационных вопросов на съезде затрагивалась и такая важная сторона дела, как обязательное проведение «в каждом самостоятельном секторе боевого фронта принципа единообразия и преемственности лечебных мероприятий».

Надо отдать должное: некоторые рекомендации съезда возымели свое действие. В конце декабря 1916 г. в армиях появились армейские хирурги. И только. Во фронте продолжали работать хирурги-консультанты Общества Красного Креста. В корпусах их не было. О резерве хирургов не могло быть и речи – их не хватало хронически.

Среди хирургов-консультантов находились лучшие отечественные специалисты, в большинстве своем профессора, доценты высших учебных медицинских заведений, ведущие хирурги лечебных учреждений страны: И. П. Алексинский, Г. А. Альбрехт, Н. И. Березниговский, Н. А. Богораз, Н. Н. Бурденко, Н. А. Вельяминов, Р. Р. Вреден, П. А. Герцен, А. П. Крымов, А. В. Мартынов, С. Р. Миротворцев, Н. Н. Напалков, В. А. Оппель, Н. Н. Петров, В. Н. Розанов, И. К. Спижарский, В. А. Тиле, В. Н. Тринклер, Г. И. Турнер, С. П. Федоров, В. Г. Цеге-фон-Мантейфель, Г. Ф. Цейдлер, В. Н. Шевкуненко и другие.

Большой заслугой хирургов-консультантов явилось создание под их методическим руководством особых формирований Общества Красного Креста в виде летучих хирургических отрядов, централизованное применение для диагностических целей авторентгеновских установок («рентгеновских станций») и др. Почти на всех фронтах, где позиционный характер военных действий вошел в обыденную жизнь войск, были предприняты также практические шаги к тщательной разработке научных материалов, накопившихся за время войны. Чтобы сделать их достоянием всех врачей, при санитарных отделах штабов армий проводили научно-практические совещания. На них присутствовали все желающие врачи частей и лечебных учреждений. Здесь заслушивались и обсуждались интересные доклады, сообщения, демонстрировались раненые и больные. Некоторые материалы публиковались и распространялись среди врачей.

Существенную пользу в деле улучшения лечения раненых и больных сыграла периодическая медицинская печать, монографические публикации корифеев отечественной медицинской науки. Всего за годы войны было издано более 1000 работ по различным разделам военной медицины, в том числе 53 – по санитарной тактике, 859 – по военно-полевой хирургии, 95 – по военной гигиене и эпидемиологии.

Основываясь на богатом личном опыте, проф. Владимир Андреевич Оппель в 1915 г. впервые, по его собственному выражению, «заговорил» о принципе «этапного лечения» раненых. В статье «Основания сортировки раненых с лечебной точки зрения на театре военных действий», опубликованной в октябрьском за 1915 г. номере «Военно-медицинского журнала», он писал: «...Принцип такого этапного лечения, насколько я понимаю, заключается в следующем; раненый получает нужную ему помощь – выражается ли она перевязкой, наложением неподвижной повязки, более или менее сложной операцией – тогда и там, где и когда необходима такая помощь. Передвижение раненых в виде правила допустимо тогда, когда оно не сопряжено с явной опасностью ухудшения в состоянии здоровья раненого».

Учение В. А. Оппеля об этапном лечении раненых удалось в какой-то мере внедрить в практику лишь на Юго-Западном и Северо-Западном фронтах, где он некоторое время был начальником санитарной части армий. Что же касается признания оппелевского принципа в качестве официально действующей системы медицинского обеспечения войск во всех вооруженных силах, то этого не произошло. Лишь после Февральской революции, благодаря усилиям проф. Н. А. Вельяминова, он находит свое частичное воплощение в «Инструкции по организации хирургической помощи раненым на фронте». Впервые эта инструкция была опубликована в «Материалах первого делегатского съезда военных врачей Западного фронта (Минск, 12–17.04.1917 г.)», а спустя 30 лет проанализирована П. В. Абрамовым (1944) в соответствующей статье «Военно-медицинского журнала».

Теоретики и практики военно-санитарного дела того времени считали, что на пути от поля боя до головного эвакуационного пункта раненые и больные не нуждаются в оказании специализированной медицинской помощи, а госпитали армейского района предназначались в основном для лечения легкораненых и легкобольных. Однако в 1916 г. стала очевидной необходимость наличия здесь также специального госпиталя для тяжелораненых. В промежуточной зоне между головными и тыловыми эвакопунктами считалось целесообразным развертывать опять же госпитали лишь для лечения легкораненых, легкобольных, а также «заразные» госпитали. Только в составе тылового эвакопункта рекомендовалось оборудовать несколько специализированных госпиталей хирургического, терапевтического и венерологического профилей.

Решающую роль в организации оказания специализированных видов помощи раненым и больным в лечебных учреждениях фронта и глубокого тыла сыграло Российское общество Красного Креста, а также Всероссийские Земский союз и Союз городов. На средства этих организаций были развернуты и оборудованы госпитали так называемых I, II и III разрядов. Госпитали I разряда по плану должны были включать одну треть всего числа развернутых коек и предназначались для раненых, «требующих серьезного лечения». Госпитали II и III разрядов, имея равное количество коек, предназначались: первые для раненых, которые не требовали серьезной хирургической помощи, нуждались в «мелких операциях и перевязках», а также для «трудных терапевтических больных»; вторые – для раненых, нуждавшихся в амбулаторной помощи.

Не нашла своего организационного решения и проблема лечебно-эвакуационного обеспечения больных воинов. При эвакуации они поступали в госпитали вместе с ранеными, размещались в одних с ними палатах. По инициативе некоторых дивизионных врачей один из двух полагавшихся по штату лазаретов приспосабливался для госпитализации только больных.

В целом же, как подчеркивалось на внеочередном Пироговском съезде, несмотря на то, что на фронтах работали многие известные терапевты (М. В. Черноруцкий, В. И. Глинчиков, Н. Н. Савицкий, Н. И. Рогоза, О. В. Кондратович и др.), терапевтические больные оказались «пасынками» в общей системе медицинского обеспечения русской армии в рассматриваемой войне.

Во время Первой мировой войны появилась принципиально новая категория санитарных потерь – «газоотравленные» (пораженные боевыми отравляющими веществами). 22.04 1915 г. войска кайзеровской Германии впервые в истории войн (в нарушение Гаагской конвенции 1899 г.) неожиданно применили «газобаллонную атаку» хлором против французских войск, а 18 мая против 2-й армии русского Северо-Западного фронта в районе Жирардово. В ходе последней было сразу поражено 90 офицеров и до 9 тыс. ничем не защищенных от газообразного хлора солдат. Последствия были более чем трагичны: около 10% этого числа умерли на месте, а 40% – по пути в Варшавский госпиталь. Со всей остротой встали проблемы организации противогазовой (химической) защиты личного состава войск и оказания медицинской помощи пораженным.

В июле 1915 г. военный врач Н. А. Белов обратился со страниц газеты «Русский врач» с призывом ко всем врачам немедленно начать работы по научной разработке клиники, патогенеза и методов лечения поражений, вызываемых боевыми отравляющими веществами: газообразным хлором, хлорпикрином, ипритом, фосгеном. Следует отдать должное – призыв нашел широкий отклик среди отечественных ученых. Первое описание клиники поражений газообразным хлором принадлежало находившемуся на фронте проф. В. И. Глинчикову, а методов лечения – приват-доценту Д. И. Никольскому. В целом по проблемам боевых отравляющих веществ в различных журналах России было в то время опубликовано около 48 статей.

Первоначально решение всех вопросов, касавшихся разработки средств и способов борьбы с «удушливыми газами» как и снабжения действующей армии противогазами, сосредоточивается в ГУГШ и в срочно созданном противогазовом отделе Управления Верховного начальника санитарной и эвакуационной части. Однако с мая 1916 г. эта функция передается в Химический комитет при Главном артиллерийском управлении. ГВСУ было поручено лишь изучение вопросов снабжения формированных химических команд санитарным имуществом и медикаментами, необходимыми для оказания медицинской помощи пострадавшим от отравляющих веществ.

Огромнейший труд вкладывается врачами, химиками, инженерами в создание средств индивидуальных защиты от боевых отравляющих веществ. Первые такие средства защиты органов дыхания от газообразного хлора были созданы в 1915 г. Они представляли собой повязки (респираторы) или маски-рыльца (получившие у солдат поэтическое название «свиное рыло»), пропитанные водными растворами гипосульфата и соды, а с появлением в качестве отравляющих веществ фосгена и хлорпикрина для тех же целей стали применять уротропин. В России, в частности, образец защитного респиратора предложил профессор хирургии М. И. Ростовцев. Окулист М. И. Авербах дополнил его предохранительными очками. Большие заслуги в разработке средств защиты от боевых отравляющих веществ принадлежали виднейшему отечественному гигиенисту проф. Г. В. Хлопину, возглавившему Лабораторию противогазового отдела Химического комитета. В 1916 г. им было опубликовано в виде справочника для врачей «Краткое описание действия ядовитых средств, применяемых для боевых целей, на человека и животных, способов защиты против них и подачи первой помощи при отравлениях».

В конечном итоге на снабжение русской и других армий принимается фильтрующий противогаз отечественного производства (наполнитель противогазовой коробки – активированный уголь), предложенный впервые в мире в 1915 г. акад. Н. Д. Зелинским (1861–1953) совместно с инженером Э. Л. Куммантом и усовершенствованный за счет предложенного Аваловым дыхательного клапана. Для массового изготовления противогазов этой конструкции в Петрограде был создан Противогазовый завод. За время войны из Петрограда на фронт было отправлено 769 683 влажных 35-слойных масок, 3 893 536 противогазов Зелинского, 83 104 противогаза с овальной жестяной коробкой, 79 587 угольных со слюдяными клапанами, 280 950 английских противогазовых шлемов образца 1915 г.; из Москвы – 787 138 влажных 35-слойных масок и 1 860 479 противогазов Зелинского, а в целом – 8 466 477 масок и противогазов различной конструкции.

На оснащении русской армии состоял также прибор-индикатор для обнаружения и определения концентрации хлора и фосгена в воздухе, сконструированный И. И. Жуковым и Н. Т. Прокофьевым. Касаясь порядка снабжения противогазами, следует отметить, что для этих целей каждой армии придавался специальный склад, в котором предусматривалось постоянно иметь запас комплектов индивидуальных средств защиты в количестве, равном 50% от их общего числа находящегося у личного состава. О каждом случае выдачи противогазовых комплектов с армейского склада начальник санитарного отдела штаба армии обязан был докладывать начальнику санитарной части армий фронта и принимать меры к пополнению армейского склада этими комплектами до установленной нормы.

В начале марта 1916 г. принимается решение о направлении на фронты 12 «подвижных инструкторских отрядов по борьбе с удушливыми газами», формировавшихся общественными организациями с целью обучения личного состава войск пользованию индивидуальными и коллективными средствами защиты от отравляющих веществ. По примеру Юго-Западного фронта в конце апреля – начале мая того же года при управлениях главноуполномоченных Общества Красного Креста других фронтов создаются «Курсы по противогазовой борьбе для персонала и санитаров передовых отрядов».

В тот же период издаются специальный доклад проф. Н. А. Вельяминова «О мерах предохранения людей и лошадей от действия удушливых и ядовитых газов» (Пг.,1916), «Инструкция для врачей передовых лечебных учреждений Российского общества Красного Креста при армиях Западного фронта» (Минск, 1916) и др.

Ведущая роль в разработке организационных основ оказания медицинской помощи пораженным отравляющими веществами принадлежала Н. Н. Бурденко. «Всякая газовая атака, – писал он, – должна стать предметом самого тщательного внимания со стороны врачей. Вопрос о санитарной тактике в смысле порядка оказания помощи в местах первого притока газоотравленных, планомерная сортировка их, эвакуация их в район передовых перевязочных отрядов дивизии; характер помощи, сортировка и транспорт газоотравленных здесь, наконец, сортировка и распределение в районах.

Оказание первой помощи газоотравленному головных эвакуационных пунктов – вот вопросы, которые пора ставить на очередь для принципиальных и конкретных на них ответов».

На основании «Инструкции медицинскому персоналу 5-й армии при оказании помощи пострадавшим от удушливых газов», введённой в октябре 1915 г., вынос «газоотравленных» возлагался на дивизионных носильщиков. Пораженные после смены одежды размещались в специальных убежищах, устраиваемых в тылу, на возвышенных местах, вне сферы действия газов. По сигналу химической тревоги к этим убежищам обязаны были следовать 1–2 врача со специальной аптечкой. В тылу войск предполагалось устраивать специальные госпитали для «газоотравленных». Однако фактически такие госпитали созданы не были.

После принятия перечисленных выше мер в Русской армии отмечалось резкое снижение потерь от отравляющих веществ.

Следует особо отметить, что в годы Первой мировой войны определенные позитивные шаги делаются и в области санаторно-курортного лечения раненых и больных воинов, которое находилось в ведении общественных организаций и частных лиц. Положительную роль в этом важном деле сыграл состоявшийся в Петрограде 7 – 11.01.1915 г. съезд по улучшению отечественных лечебных местностей, а также возложение 27 февраля того же года на Верховного начальника санитарной и эвакуационной части общего руководства всеми мероприятиями по улучшению отечественных лечебных местностей для использования их как больными и ранеными воинами, так и всеми вообще нуждающимися в бальнеологическом лечении лицами.

Для разработки по согласованию с военным ведомством общего плана организации этого лечения, претворения в жизнь намеченных в нем мероприятий через соответствующие организации в 1915 г. была создана Центральная объединенная санаторно-курортная комиссия при Главных комитетах Всероссийских Союза городов и Земского союза. Ее председателем стал В. А. Левицкий, а секретарем – З. П. Соловьев (впоследствии видный организатор советского здравоохранения). Первое заседание комиссии состоялось 26.05.1915 г. В этот же день приказом № 49 Верховный начальник санитарной и эвакуационной части объявил «Правила порядка отправления и следования нижних чинов армии и флота в лечебные местности и надзора за сими чинами во время нахождения их в упомянутых мес