Икатель_истины все записи автора

Doм с привидением

Этот рассказ – дополнение к статье
"Князь Лобанов-Ростовский: посланник доброй воли"

Светлана Мрочковская-Балашова

В 1913 сибирский промышленник и банкир Н.А. Второв покупает у княгини В.Н.
Лобановой-Ростовской (Никита Дмитриевич приходится ей правнучатым племянником) часть ее усадьбы, что на знаменитой арбатской «Собачьей площадке», – старый, заколоченный в последние годы дом вместе с кусочком ее знаменитого парка. Архитекторы В. Д. Адамович и В. М. Маят выстраивают «российскому Моргану», как называли Второва, – особняк всей Москве на диво! – роскошный, в неоклассическом стиле: колонны, портики, фризы. А интерьер его до того великолепен (и, к счастью, сохранился до наших дней), что даже сам посол США в России Джон Байерли решился – в роли гида по Спасо-хаусу – представить его на обозрение всего мира.[1]

Русский Морган – портрет Николая Александровича Второва
Кадр видеоролика на YouTube.

«В самом деле, нам очень повезло, что в 1934 г. нашему посольству предоставили
этот дом для резиденции посла», – патетично отмечает Байерли. Что и говорить, дьявольски повезло – американцам такая роскошь и не снилась! А в том, что «дьявольски», дальше сами убедитесь...

Спасо-Хаус – резиденция посла США в Москве

Банкир зажил в нем припеваючи. Но ненадолго – война, крах империи, революция. Впрочем, война была на руку Второву – по правительственному подряду его военные заводы изготовляют оружие для армии. В 1916 – другой заказ правительства на изготовление новой военной формы для... будущего победного марша российских войск в Берлине. По эскизам знаменитых художников Васнецова и Коровина второвские текстильные фабрики шьют длиннополые шинели, суконные шлемы, кожаные куртки, картузы, штаны. Но по иронии судьбы новым обмундированием воспользовались иные победители – в «буденовские» шинели и шлемы облачилась красная кавалерия, а кожаные куртки и кепки стали униформой чекистов.[2]

Княгиня[3] без сожаления – так ей казалось на первых порах – покидает свой московский дом. Прославленный именами и «маленьким Эрмитажем», как шутливо называла она свое замечательное собрание фамильных портретов и западноевропейской живописи. Страсть к собирательству – в генах рода. Известна уникальная коллекция королевских тростей кн. Александра Яковлевича, – первого владельца Дворца Лобановых-Ростовских в Петербурге. Собирал лучшие полотна екатерининской эпохи, а также мемуары и исторические документы кн. Алексей Борисович – дипломат и министр иностранных дел. Картины Алексей Борисович завещал Музею Александра III, где до революции они занимали целый зал имени князей Лобановых, а его известную коллекцию монет после его смерти приобрел Эрмитаж. А теперь вот и Никита Дмитриевич Лобанов–Ростовский...

Среди именитостей, посещавших салон кн. Лобановой-Ростовской – Лев Толстой, Чехов (черты хозяйки проглядывают в образе его героини из рассказа «Княгиня»), Бунин, известные художники, музыканты, певцы. И даже сам генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович – большой любитель живописи и музыки, президент Московского филармонического общества, почетный член общества художников исторической живописи, председатель Комитета по устройству Музея изящных искусств им. Александра III.

Гибель великого князя 4/17 февраля 1905 в Москве глубоко потрясла княгиню. Восприняла его жестокое убийство как знамение грядущей революции. И решила укрыться от ее ужасов в любимой Франции. Обустраивалась в ней с давних пор. Сначала вилла на Лазурном берегу в Ментоне. Затем особняк в Париже «Beausejour Ranelagh».[4]

В эти годы она много странствовала по Европе, следуя повсюду за своим кумиром– прославленным в то время тенором Дмитрием Смирновым.[5] Меценатствовала ему. И даже посоветовала Сергею Дягилеву взять его к себе в труппу.[6] В мае 1907 на первом представлении дягилевских «Русских исторических концертов» в «Grand Opera» Смирнов триумфально исполнил партию Баяна в 1-м действии «Руслана и Людмилы», а также партию Шуйского во 2-м действии «Бориса Годунова»...

Княгиня возвратилась в Россию в 1913 г. лишь для того, чтобы продать свой московский дом. Получив за него солидный куш, приобрела еще одну виллу в Вивей под Лозанной. И транжирила деньги на драгоценности. Это была всепоглощающая страсть. «Она покупала их неутомимо и везде», – заметил в мемории о княгине ее свояк граф Георг Берг. Однако сама она считала, это выгодным вложением: «Я не проматываю средства, напротив, сколачиваю второе состояние». Публично выставляла его напоказ – на светских раутах, перед гостями. «Один раз мне пришлось видеть эту меценатку в ложе Большого театра – это была немолодая, сверкающая бриллиантами женщина в открытом платье и рыжем парике», – вспоминала о ней Т.А. Аксакова.[7]

Княжна Мария Александровна Лобанова-Ростовская (племянница княгини по мужу, впосл. жена кн. В.Д.Урусова) на фоне 2-х колье (из коллекции кн.  В.Н. Лобановой-Ростовской) в виде змеек с чешуей из бриллиантов (в том числе и 14-и особенно ценных челновидной формы – «Navette»). Самый крупный, каплевидный, фантастической окраски алмаз свешивается из пасти змеи.

В знаменитой коллекции Лобановой-Ростовской были и украшения светлейшей княгини Е.М. Юрьевской (рожденной Долгоруковой), подаренные ей супругом Александром II. После его гибели вдова с тремя детьми жила в Ницце на собственной вилле «Жорж». В предвоенные годы она, как говорили, бедствовала. Продала виллу на Лазурном берегу. И даже изрядную долю своих драгоценностей – близкой подруге и кузине «десятой воды на киселе» Вере Николаевне.[8]

Украшения из каталога «Собрание драгоценностей и часов княгини
Веры Николаевны Лобановой–Ростовской» для аукциона 1920 г.
в Лозанне, проведенного Аукционным  домом Кристи.[9]

 

Обложка каталога «Собрание драгоценностей и часов княгини
Веры Николаевны Лобановой–Ростовской» для аукциона  в Лозанне.

 

Портрет великой княжны Марии Николаевны с жемчужным ожерельем.
Худ. Кристина Робертсон, 1841 г.

Однако перлом сокровища кн. Лобановой-Однако перлом сокровища кн. Лобановой- Ростовской считали трехрядное ожерелье розового жемчуга из 171 зерен весом в 2000 гран с фермуаром в виде крупного, прихотливой расцветки, бриллианта в розетке из 8 белых бриллиантов поменьше. Некогда оно принадлежало великой княгине Марии Николаевне – подарок отца Николая I по случаю ее свадьбы в 1839 с герцогом Максимилианом Лейхтенбергским.

С началом войны княгиня присмирела. Осела в Вивей, на своей вилле. Ударилась в милосердие. Она и прежде занималась благотворительностью. Но скорее для славы. Так пустячки для нуждающихся, капля в море от ее огромного состояния. Когда благодеяние не от сердца, оно нередко приносит несчастье одариваемому. Подобное случилось с крестником княгини Николенькой Штером, которому она завещала небольшую сумму. Этот счет в швейцарском банке обернулся бедами для всей семьи Штеров–Аксаковых. Отец наследника Н.П. Штер 17 сентября 1931 г. был арестован во Владимире и за связь с «контрреволюционными элементами» приговорен к расстрелу.[10]

В последнее время Вера Николаевна никуда не выезжала. Грустила. Ее часто заставали с застывшим взглядом. Вперенным в некую незримую даль. Словно вглядывалась в то, что далеко-далеко. За горами, за долами. На Собачьей площадке в центре матушки Москвы – чудесный парк с развесистыми соснами, ее уютный московский дом. Роскошный особняк купца на его месте наполнял ее горечью и унынием. От этого, как говаривали, княгиня очень скоро – в конце 1914 – и умерла: сердце не выдержало. Похоронили ее на кладбище Гран-Жас в Каннах. С этим угрюмым, вгоняющим в трепет взглядом из-под складок погребального савана она и изображена на надгробии: словно вышла из могилы, присела на краешек плиты и сейчас двинется в путь...
 

Надгробие кн. В.Н. Лобановой-Ростовской на кладбище Гран-Жас в Каннах

С тех пор призрак, похожий на это изваяние, стал появляться в усадьбе Второва. В самом же доме творилась всякая чертовщина. Знатоки аномальных явлений уверяют, что разгневанный человек излучает мощный поток отрицательной энергии... А гнев княгини был велик – усугубляла его и вдруг встрепенувшаяся тоска по родине. Вкупе со скорбью о ней, изнемогающей в полыме горестной войны и смуты...

В 1918 г. хозяина особняка нашли мертвым в его кабинете. То ли убийство, то ли самоубийство – загадочные обстоятельства его смерти остались невыясненными.

Первым американским послом в Спасо-Хаусе стал Уильям Буллит.[11] Весной 1935 г. он устроил в своей резиденции фантастический бал: 500 приглашенных! – «все, кто имел значение в Москве, кроме Сталина».
«Гости собрались в полночь. Танцевали в зале с колоннами, с хор светили разноцветные прожектора. За сеткой порхали птицы. В углах столовой были выгоны с козлятами, овцами и медвежатами. По стенам — клетки с петухами. В три часа утра петухи запели. Стиль рюсс», – описывала этот прием жена Михаила Булгакова Елена Сергеевна.[12]
Большой поклонник Булгакова, Буллит послал ему с женой приглашение на прием. «На визитной карточке посла было приписано: «фрак или чёрный пиджак». Миша мучился, что эта приписка только для него. И я очень старалась за короткое время «создать» фрак. Однако портной не смог найти нужный чёрный шёлк для отделки, и пришлось идти в костюме».[13]

На снимке Елена Сергеевна Булгакова –
прототип Маргариты. Фото 1928 г.

Напрасно тушевался Михаил Афанасьевич – большевистские вожди тоже пришли без фраков: Бухарин в старомодном сюртуке, Радек в туристском костюме, Бубнов в защитной форме.

Еще одна пикантная деталь фантасмагории в Спасо-Хаусе: «Известный своим остроумием Радек обнаружил медвежонка, лежавшего на спине с бутылкой молока в лапах, и надел медвежачью соску на бутылку с шампанским. Медвежонок сделал несколько глотков Соп Зоп Кои'е, прежде чем обнаружил подмену. Злокозненный Радек тем временем исчез, а случившийся поблизости маршал Егоров взял на руки плачущего мишку, чтобы его успокоить. Пока маршал качал медвежонка, того обильно вырвало на его орденоносный мундир. [...] Полдюжины официантов суетились вокруг маршала, пытаясь очистить его мундир, а тот орал: «Передайте вашему послу, что советские генералы не привыкли, чтобы с ними обращались, как с клоунами».[14]

Бал закончился в 9 утра лезгинкой, которую Тухачевский лихо станцевал с балериной Ольгой Лепешинской, частой гостьей Билла Буллита и, как судачили, его возлюбленной. Хотя сам он не сомневался, что знаменитая балерина – осведомитель НКВД.

Вся эта феерия ошеломила Булгакова. Запала в душу. Стала аллюзией «Весеннего бала полнолуния» в «Мастере и Маргарите»: «Для полуопального литератора, каковым был Булгаков, приём в американском посольстве – событие почти невероятное, сравнимое с балом у Сатаны. Советская наглядная пропаганда тех лет часто изображала «американский империализм» в облике дьявола».[15]

В этом облике Булгаков представил и самого посла. В Воланде он воспроизвел «характерное для Буллита сочетание демонизма, иронии и большого стиля [...] Буллит также был высок и лыс и обладал, судя по фотографиям, вполне магнетическим взглядом».[16]

Уильям Буллит (1891–1967) посол в СССР (1933–1936))

Фантасмагорию бала в Спасо-Хаусе Булгаков воспринял с неким мистическим ужасом, как и того, кто им правил, – Буллита. Теперь, как ему представлялось, он нашел объяснение «странного» интереса посла к нему и его спектаклю «Дни Турбиных» в МХАТе – тот периодически бывал на представлениях, с пьесой в руках следил за действием по ее
английскому переводу. И его неожиданного появления за кулисами, чтобы побеседовать с автором о пьесе и его творческих замыслах. Именно Буллит первым стал называть Булгакова Мастером. Еще до того как у автора романа родился этот персонаж. А скорее всего, просто подсказал писателю идею его создания. Ведь в первых редакциях романа с первоначальным названием «Великий канцлер» (1929–1933) образа Мастера не было и в помине. Но самое удивительное во всей этой истории – Сталин не только не запретил «Турбиных» и не упрятал их автора за решетку, но и сам, не менее пятнадцати раз, посмотрел спектакль...

Не иначе как игра нечистой силы, сделавшей ставку на опального писателя! Булгаков уверовал в это. Переосмыслил все содержание романа и его жанр – комедия а-ля Мольер обернулась великой драмой. Глубже вникнул в библейское толкование Сатаны и создал собственное «Евангелие от Воланда». Свое новое «апокалиптическое видение мира»
декларировал в эпиграфе к «Мастеру и Маргарите»: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».[17] Переписал последнюю главу «Великий бал у сатаны». И приступил к работе над третьей редакцией «Мастера и Маргариты». В пользу же предположения об американском после как прототипе Воланда может служить и подмеченное А.М.Эткиндом обстоятельство – в романе визит Великого мага в Москву
совпадает по времени с пребывание в ней Буллита.

Вопреки своим мрачным пророчествам о грядущей войне между Гитлером и Сталиным (оба «в равной мере угрожают европейской цивилизации»), Буллит оставался оптимистом. «Он решительно отказывался разрешить жизни вокруг него выродиться в скуку и тупость. Все мы, жившие в его окружении, выигрывали от блеска его духа, от его стойкой уверенности, что жизнь при любых обстоятельствах является одухотворенной, интересной и движется вперед», – вспоминал Джордж Кеннан, один из самых известных американских дипломатов XX, бывший в те годы сотрудником посольства США в Москве. Можно не сомневаться – оптимизм Буллита подвигнул Булгакова на жизнеутверждающий финал «Мастера и Маргариты»: Красота и любовь спасут мир. Уберегут землю от Апокалипсиса. Зло, исчерпав свою «ассенизаторскую» функцию, обернется Благом.

Вот и разгневанный призрак, что продолжает бродить в Спасо-Хаусе, подобрел. Гнев дамы, жаждущей любви, но так и не познавшей ее при жизни, выдохся. Бесплотной тенью скользит она по саду особняка. По-прежнему в доме по ночам шуршат ее шаги и слышится тихое постанывание. Во всяком случае, еще в 1973 г. посол США в СССР Уолтер Стессел[18] уверял в этом. Послу могло и почудиться, но не его любимому чёрному Баскервилю – пес часто рычал ночью. Однажды, выгуливая его в саду, Стессел таинственным шёпотом сказал
знакомой даме: «Этот дом напоминает мне «Призраки» Борисова-Мусатова. Не его ли изобразил художник на картине?»

В. Борисов-Мусатов «Призраки», ок. 1903 г.

В самом деле, похожи – дом, пейзаж и грустный призрак. Гениальная прозорливость художника? Утверждают, что полотно не писалось с натуры. А являет поэтически-печальную импрессию. Навеянную разорением дворянских гнезд. Зубриловки ли – саратовского имения князей Прозоровских-Голицыных, где подолгу жил художник, или усадьбы княгини
Лобановой–Ростовской. Условно картина датируется 1903-м. Именно с этого года до весны 1905 Борисов-Мусатов проживает в подмосковном Подольске, часто наезжает в Москву, сближается с «мирискусниками», обрастает поклонниками. Вполне, возможно, захаживал и в дом княгини. В реальной жизни она была приветливой, общительной. Но меланхоличной. А в обличье призрака еще и злобливой. Теперь же, видать, её злокозненность иссякла и обернулась добром – взяла и пособила своему правнучатому племяннику Никите Лобанову-Ростовскому пробить непробиваемую брешь: представить на родине первую выставку своей коллекции... Однако поверил ли в это сам он – закоренелый атеист Никита Дмитриевич. Вот в чем вопрос?

Примечания и комментарии

---

1	Джон Байерли (англ. John R. Beyrle; род. 11 февраля 1954, Маскигон, Мичиган, США), американский дипломат, специалист по России и Восточной Европе, посол США в Российской Федерации (13 мая 2008– декабрь 2012). См. его рассказ о Спасо-Хаусе на YouTube от 27.01.11: http://www.youtube.com/watch?v=6gipYr1zMGc
2	Сведения почерпнуты из очерка Татьяны Галашниковой «Городские прогулки. Чуть в сторону от Старого Арбата», 1 часть, http://www.otzyv.ru/read.php?id=69325
3	Лобанова-Ростовская Вера Николаевна, кн., урожденная кнж. Долгорукова (1836–1914, Лозанна), жена кн. Я.Б. Лобанова-Ростовского (23.05.1828-6.02.1878) – младшего брата дипломата и министра иностр. дел А.Б. Лобанова-Р.; дочь кн. Николая Алдр. Долгорукова (ок.1811–1873) – известного библиофила, приятеля Пушкина и его жены-красавицы – «фиалки Петербурга» – Зинаиды Николаевны Шатиловой (ум. в 1883).
4	Можно перевести как «Уют Ранелага» – ныне трехзвездный отель.
5	Смирнов Дмитрий Алексеевич (1882–1944) – великий русский оперный певец-тенор, после революции эмигрировал из России, умер в Риге.
6	Об этом упоминает Матильда Кшесинская в своих «Воспоминаниях» М., 1992.
7	Семейная хроника, в 2-х книгах / Т. А. Аксакова-Сиверс. – Париж: Atheneum, 1988.
8	Родство у них было дальнее – по их прапрадедам-братьям Алексею и Александру – сыновьям кн. Алексея Григорьевича Долгорукова, смоленского губернатора, а при царе Петре II– члена Верховного тайного совета.
9	Каталог издан в Париже, 1920.
10	Штер Николай Петрович (1880–1937), прежде офицер Преображенского полка, родственник Т.А. Аксаковой.
11	Уильям Христиан Буллит (Филадельфия, 25.01.1891–15.02.1987, Neuilly, Франция) – первый посол США в СССР (11.21.33 – 05.16.36). Затем назначен послом во Франции, где проработал до нацистской оккупации страны в 1940 году.
12	Цитата из книги Эткинда А.М. «Эрос невозможного. История психоанализа в России»: http://www.iu.ru/biblio/archive/etkin_eros/02.aspx
13	Из воспоминаний Е.С. Булгаковой в записи Чеботаревой. «Булгаковская энциклопедия»: http://www.bulgakov.ru/v/bal/
14	Эткинд А.М.Эрос невозможного. История психоанализа в России. Там же.
15
16
17	Эту цитату из «Фауста» Гёте Буллит повторит в предисловии к биографии Вудро Вильсона, написанной в соавторстве с З. Фрейдом. Факт этот – свидетельство большого взаимовлияния Буллита и Булгакова. Книга эта впервые издана в Англии в 1961 и лишь в 1967 в США: Thomas Woodrow Wilson: Twenty-eighth President of the United States — A Psychological Study, by Sigmund Freud, by William C. Bullitt. Houghton Mifflin Company, 1961 Houghton, Mifflin, UNITED KINGDOM.
18	Уолтер Стессел-младший (1920–1986) – посол США в СССР 1973–1976.http://www.pushkin-book.ru/id=535.htm