Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

 Удачи и всяческих свершений!

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

 О сути близящейся опорной точки Колеса Года вряд ли можно вести спор. Слишком очевидно её связь с аграрным циклом, со временем самых жарких полевых работ. Даже формы обрядности на западе и востоке отличаются лишь в деталях. Но именно в этих деталях можно, даже будучи горожанином в невесть каком поколении, ощутить биение сердца праздника. Тем более, что проехаться летом до ближайшего поля ржи на выходные — не такая уж и проблема. А стоя посреди блеклого золота колосьев, матово переливающихся под ветром, вспомнить, символами чего на самом деле является и один мягкий металл, и вовсе уж бесполезные «как вещь в себе» бумажки с цифрами. И даже в мире, где под «урожаем» понимается отдача от очередного проекта или зарплата с премией, подышать воздухом изначальных щедрости и изобилия — бескорыстного изобилия Земли — вредно не будет. 

Кельты и германцы: Праздник Луга, «Месса Хлеба» и сноп для коня Водана.

Как и в случае Бельтайна с Самайном, ныне праздник 1 августа более известен в своём кельтском варианте — как Луннаса, Лугнасад (Лугназад), Ламмас, Леммас или Лоафмас. Оснавная версия, объясняющая название праздника - искаженное Loaf-Mass , Месса Каравая, ставшее со временем произноситься как Lammas (более ранние названия христианского праздника — Half-maesse, Hlammaesse, связанное со англосаксонским hlâf «каравай». Ср. старосеверное Hleifr, древневерхнеемецкое hlaib; немецкое laib , готское hlaifs с тем же значением. И наше родное «хлеб», обоснованно считающееся заимствованием из готского языка). В этот день в Англии и Шотландии люди приносили первые плоды своего урожая (в основном, хлеб в форме каравая) в церковь для благословения – обычай, который мог быть , в свою очередь, унаследован от язычества. До сих пор в некоторых районах Британии булочники выпекают в этот день круглые хлеба с изображением снопа сверху. Подобным обычаям следовали и в Германии: начало жатвы всегда отмечалось пожертвованиями и просьбами о грядущем хорошем урожае, защите от града и других бед. Ещё одна расшифровка названия праздника – Lamb Maesse, «месса ягнят»: в районах, где превалировало овцеводство, к 1 августа отделяли ягнят от овец и приносили благословлять ягнят.
Сохранилась трактовка праздненства и в кельтских преданиях: Лугназад (вариант перевода nasad Luga — «сборище Луга», Ф.Леру упоминает о «Свадьбе Луга», не приводя пояснений) справлялся 1 августа в Тальтиу (Теллтаун), расположенном во владениях верховного короля Ирландии, на территории Миде:«Поведайте, что положено в Лугназад — во все времена: — отведать всякого достославного плода, — пища из овощей в Лугназад» (цит. по книге Ф.Леру). Праздник и место его проведения был связан с Тальтиу (Таилтин), загадочной богиней, кормилицей Луга, третьего правителя сынов Дану в Ирландии после Нуады и Бреса, что носил прозвище Самилданах — «знающий много ремёсел»:«Тальтиу, дочь Маг Мор (Великой Равнины) благородной — дочери Эоху сурового, сына Дуи — слепца; — она приходит во главе войска Фир Болг — в Каилл Куан после великой битвы». Из этого тёмного для нас, как многие кельтские тексты, отрывка можно разве что сделать вывод, что Тальтиу была связана с Землёй (см. имя её матери) и древним племенеи Фир Болг, некогда владевшим Ирландией и побеждённым Туатха Де Данаан (т.е. племенем богини Дану) в битве при Маг Туиред. Т.е. со смутного аналога титанов, волотов ... или ётунов, из рода которых происходит и Ёрда, Мать-Земля).
Интересно для анализа мотивов праздника то, что по случаю Лугназада в Теллтауне также устраивалась ярмарка, во время которой проводились лошадиные бега (а иногда и женские соревнования с беге). Также в это время устраивались собрания законоведов и судей, на которые мог явиться любой свободный человек и обратиться за справедливостью как к законникам, так и к самому королю. В Исландии, где в эпоху викингов зерно хотя и сеяли, но всё же основой хозяйства являлось скотоводство, это время тоже было скорее временем ярмарок — и популярнейших в Исландии (и Скандинавии) конских боёв. По этим состязаниям современные асатруа и называют праздник Фрейфакси (Freyfaxi, Грива Фрейра, faxi, – частыq компонент имен лошадей, Л.Кораблёв переводит его как «пони», точнее исландская низкорослая лошадка). Ведь Фрейфакси звали одного из самых известных исландских коней, жеребца, которого Хравнкель Годи Фрейра посвятил своему богу. 
Бой лошадей мог быть, как представляется, сам по себе ритуальным действием, сцена такого боя изображеная на камне из церкви в Хаггебю (Уппланд, Швеция – ок. 400-600гг. н.э.), на котором мы видим двух коней и мужчин, стравливающих их. Головы лошадей украшены уборами в виде рогатых полумесяцев, которые также появляются на многих брактеатах с изображениями коней этого периода (прим. - подробнее о стравливании коней и прорисовка камня из Хаггебю- bibliotekar.ru/vikingi/8.htm). Множество других изображений на камнях того же времени показывают пары повёрнутых друг к другу лошадей, обычно вместе с большими колесами со спиральными лучами, которые могли обозначать Солнца. Подобный же обычай бытовал в августе в Норвегии в Сетерсдале. Жеребцов, возбуждённых присутствием кобылы, ставили попарно друг против друга, и после борьбы следовали дикие скачки на неоседланных лошадях. И было известно, что «когда лошади хорошо кусают, это означает богатый урожай». Очень вероятно, что дошедшие до нас представления являются следами или замещением древних жертвоприношений, призванных восполнить силы Земли, видят в них и символическую схватку между ещё могущественным Летом и постепенно приближающейся Зимой.
Однако основной всё же в празднике была связь с жатвой, с её началом и концом. Например, в Доннерсберге (Германия, земля Рейланд Пфальц) в это время женщина связывала три стебля под колосьями на каждом поле со словами: «это принадлежит трём девам»; если она не могла пойти сама, она связывала три стебля белым шёлком и посылала ребёнка до 7-ми лет положить их на поле. Еще более близкая к славянской обрядности картина — первый и последний сноп как наделённые особыми силами, посев их зёрен в новом году, эвфемизмы для названия могущественных сущностей, зерновая куколка как аналог заплетённой «бородки», общинный характер праздничного пира — приводится в материалах, собранных Shellir и относящихся к британскому ареалу (т.е. области смешения кельтской, и двух германских (англосаксонской и скандинавской, даже если забыть Вильгельма из Нормандии) культур):
-----------------
На срезку первого снопа нового урожая обычно выходила вся семья, одев лучшие праздничные одежды, и глава семьи (либо самый старший/самая старшая в роду) с положенными ритуальными действиями срезал первый сноп. На Гебридских островах, например, жнец поднимал первый сноп над головой и трижды обводил им вокруг собственной головы, а стоящие рядом домочадцы-наблюдатели пели песню – просьбу о благословлении урожая. 
Первый сноп быстро обмолачивали (либо делили на две части – часть хранилась в доме, часть шла в обмолот, на праздничную муку), перемалывали зерно на ручной мельничке, и из полученной муки пекли праздничные хлеба. Как бы не отмечали праздник, в кругу семьи или всей общиной, во время приготовления ритуального хлеба очень настороженно относились к чужакам – опасались, что он может сглазить не только первый хлеб года, но и урожай в целом. 
После того, как зерно обмолотили – его мололи и месили тесто «на руках»: мельницу держали на весу, и чашку, в которую сыпалась мука – тоже, тесто для хлеба замешивалось на ягнячьей шкуре, которую держали, растянув, другие члены семьи, а огонь разводился из строго определенных пород деревьев. Обронить на землю немного муки, кусочек теста или хлеба считалось дурной приметой. Чаще всего выпекался один большой хлеб, и маленькие хлебцы для каждого из членов семьи – их нужно было съесть сразу же, еще горячими. 
(...)
«Снятию пробы» с первых плодов урожая придавалось огромное значение, т.к. этот ритуал предотвращал болезни, голод, недостаток чего-либо в семье на весь будущий год. Дневная трапеза обычно совершалась в кругу семьи, а вечером устраивалась большая, общинная трапеза-праздник на вершине холма. Фрезер считал, что поедание первых плодов – это своеобразный акт первого причастия к новому урожаю, после которого можно будет есть плоды этого урожая без вреда для себя. 
Сборища на холмах вечером 1го августа носили, вплоть до 19 века, самый массовый характер в Британии, обгоняя даже торжества Ночи Костров. На вершины холмов приносились еда и питьё для совместной трапезы, и 1/10 часть собранного за день зерна и десятую часть приготовленной пищи – для жертвы (понятие «десятой части урожая» в качестве платы правителям – было характерно для кельтов еще до прихода христианства). В отличие от трёх прочих кельтский праздников, принесённая часть урожая не сжигалась и не бросалась в воду, а закапывалась на вершине холма – возможно, изначально это связывалось со стремлением обеспечить пищей сидов, ушедших в этот день в холмы. 
Жатва длится никак не меньше недели, - впрочем, и Лугнасад это тоже не одна ночь и день, - и завершению жатвы придаётся ничуть не меньшее значение. Если первому снопу придаётся всегда и везде безусловно положительное значение – считается, что он хранит в себе всю плодоносящую силу полей, божественное начало, целительную и охранную силы, то с последним снопом все не так просто. По-гэльски последний сноп называли старухой, ведьмой, каргой – cailleach или carline, в Уэльсе – ведьмой (gwrach), в Ирландии – бабушкой (granny), в шотландском Лоулэнде – последний сноп назывался старухой только если жатву закончили поздно, близко к заходу солнца или ночью, а если утром или днём – девицей (эта традиция соединяет два распространённых в Британии типа обрядов о последнем снопе). 
Кроме того, последний сноп иногда назывался по имени какого-либо животного: заяц (Уэльс), белая кобыла (юг Шотландии), хромая коза (Гебриды), волк, собака, лиса, перепёлка – эти названия существовали параллельно названию «старуха»; обычно это связывают с тем, что дух растительности может принимать звериную форму, когда прячется в последних колосьях поля. 
Во многих странах срезать последний сноп означало нанести ущерб скрывающемуся в последних колосьях духу растений, зерна или полей, поэтому жнецы всегда поторапливались сжать свой участок первым – чтобы не пришлось срезать самые последние колосья на полях. В Ирландии связку последних колосьев называли cailleach, «старухой-ведьмой», и каждая женщина боялась, что придется срезать ее, взять в дом и «кормить» до будущей жатвы. Когда общинные поля были вытеснены личными участками, хозяевам так или иначе пришлось срезать последние колосья поля, и тогда появилась традиция одевать последний сноп в старушечье платье, чепец, передник – и потихоньку подбрасывать на поле соседа, который еще не успел окончить жатву (традиция Оркнейских и Шетландских островов). 
Убеждения о том, что последний сноп приносит несчастье, были распространены повсюду в Британии, и поэтому в Шотландии и Уэльсе последние связанные колосья пытались срезать все жнецы – по очереди и с завязанными глазами, а во многих ирландских землях жнецы сообща накладывали серпы на последний сноп и срезали колосья одновременно. В южной Англии последние колосья также связывали, после чего жнецы метали в него серпы, пытаясь срезать – а тому, у кого это получилось, выплачивали приличную сумму денег. 
На островах последний сноп часто назывался «шея» - обозначая, что, срезая его, жнецы обезглавливают хлебного духа. 
В некоторых местностях последний сноп попросту уничтожали – как любую другую вредную нечистую силу: например, в Ист-Ридинге из последнего снопа устраивали костёр прямо на поле, убивая сразу двух зайцев: и никому не придется брать в дом это «горе-злосчастье», и можно таким образом «освободить» растительного духа, позволить ему обрести свободу. 
Там, где традиции уничтожать последние колосья не прижилась, из последнего снопа нередко сплетали куклу или животное, которую привязывали к повозке последнего жнеца, на которой он увозил свои снопы домой. 
Считалось, что все неприятные свойства последнего снопа переходят на его «законного владельца», поэтому обращались с тем, кто окончил жатву последним, не очень дружелюбно – пока он вёз свои снопы домой, его ругали, обливали грязной водой, кидали подгнившими плодами и т.п., а когда он начинал укладывать снопы на хранение, могли подстеречь и натянуть на него женское платье (символ снопа-старухи). 
Однако, этот обычай не повсеместен, и встречается и прямо ему противоположный, и не где-то далеко, на материковой Европе, а там же, в Британии. Последний сноп в данном случае называется уже не старухой, а, наоборот, «девой», «невестой», «куклой зерна» или «девой жатвы». В восточной и северной части Англии, например, срезание последних колосьев – почётная обязанность. [Примечание Tradis: восток и север острова являются зоной заселения скандинавских колонистов, сохранивших во многом родные традиции] Считается, что на жнеца, который забирает последние злаки с поля, сходит благословение духа хлеба, и весь год в его хозяйстве не будет ни в чём недостатка. Иногда устраивались состязания жнецов за право срезать последние колосья, иногда жнецы прибегали к разнообразным ухищрениям – пригибали и засыпали землёй часть колосьев, чтобы другие подумали, что этот своё поле уже дожал и перестали брать его в расчёт. Однако чаще всего срезать последние колосья поручалось какой-нибудь девице на выданье; считалось, что после этого она точно выйдет замуж в течение года. 
Из последнего снопа сплеталась кукла – изначально она была общей для всего посёлка, позднее «кукол урожая» стали плести для каждого дома в отдельности. Заплетённый последний сноп хранился в кухне, и убирался только тогда, когда в дом вносили сноп следующего урожая – старый же сжигали на дворе или отдавали лошадям перед началом весенней пахоты. 
(с)
-------------------------------------------------------
Как уже замечено, скандинавское и германское представление о последнем снопе в целом, кажется, не особо сосредоточено на его «зловредности». Правда, и для Скандинавского региона есть упоминание, что тот, кто вяжет последний сноп, является мишенью недобрых шуток, и что девушка, которая его связала, должна принести этот сноп домой, повесив на шею и танцевать с ним на празднике урожая. Определённо, отголоском глубокой древности является ютландский обычай выбора девушки, которая должна станцевать танец последнего снопа с соломенной фигурой в форме человека (сделанной из колосьев, что были отгружены последними), которая называется её мужем, или девушки, которая должна сыграть свадьбу со «Стариком»-снопом. Это, предположительно, было изначально жертвоприношением, в котором девушку убивали как «невесту Старика». Что вполне достаточная причина того, что впоследствии последний сноп считался дурной приметой там, где подобное некогда бытовало.
Как и у кельтов, в германском регионе хватает и поздних «звериных» отождествлений духа полей. В Ютландии когда последний сноп связан, народ говорит «Мы схватили зайца», на Фюне (Дания) и в Зеландии ( Дания) говорят о «ловле лисы» или «выгнанной лисе». Известны голландский обычай мастерить фигурку зайца из травы и цветов в конце сбора урожая и выбор мальчика, который во время действа играет роль зайца и через некоторое время позволяет себя поймать. Однако древнее и значительно важнее для нас те свидетельства, которые говорят о связи последнего снопа и Водана.
Так в Швеции и Дании последний сноп, предположительно, оставлялся для лошади Одина. В 1593г. была записана песня-заклинание, исполняемая жнецами, танцующими вокруг последнего снопа: 
«Водан, даём нынче фураж для твоей лошади. В этом году чертополох и тёрн, — в следующем году лучшее зерно».
Аналогично в Германии последний сноп так же отдавался демону, которого называли Воде (Wode), Вольд (Wold) или Вауль (Waul). По более поздней народной традиции последний сноп оставляют «для птиц», также упоминается, что в Геллерупе (Дания) оставлялся небольшой несжатый участок для птиц, зверей и ниссе (домовых). В Мекленбурге последний сноп оставляют на корм для лошади «де Ваура», в Гросс-Требове его устанавливают для «Волка, как корм для его лошади». Также в северной Германии сам последний сноп называется «Волк», иногда он делается в форме волка, украшенного цветами и зелёными побегами, которого ставили в поле.
В Баварии последний сноп оставлялся для «Waudlhunde» (cобаки Ваудля?) вместе с пивом, молоком и хлебом, это существо должно было явиться и съесть подношение через три ночи. «Ваудльхунде» вполне можно рассматривать как чёрных псов или волков, что сопровождают Дикую Охоту, или, возможно, как самого Водана в волчьей форме. В Германии было общепринято увязывать последний сноп в «Вауль-Столб», украшенный лентами и цветами. Жнецы затем танцевали вокруг него, призывая его в заклинаниях, похожих на упомянутое заклинание последнего снопа. В Нидерпоринге (Германия, Бавария) последний сноп делался в виде большой соломенной куклы мужчинами, пока женщины собирали цветы, что бы украсить фигуру. Он получал имя Освальд (напоминающее о северном Åswald,. Ас+Владыка), и народ благодарил его за добрую жатву без бед. В других частях Нижней Баварии жнецы завязывали узел (не пользуясь левой рукой вовсе) вокруг трёх стоящих колосков, говоря «Это для Освальда» (ср. упомянутое далее выплетание «бороды Ильи» в районе Костромы).
Вместе со Стариком в это время почитали Старуху (т.е. либо саму Землю, либо женственное воплощение хранителей полей). Последний сноп назывался Старухой в Дании, В Нортумберленде (Англия, зона скандинавского влияния) последний сноп назывался «Жатвенной Королевой». Наряду с Воде мы встречаем Фру Годе (Fru Gode) или Фру Гайен (Fru Gauen), которым часто оставляли последний сноп в Северной Германии. Известно немецкое заклинание: : «Wir gebens der Alten, Sie soll es behalten. Sie sei uns im nächsten Jahr So gut, wie sie es diesmal war» (Мы отдаем это Старухе, Она должна взять это. Да будет она к нам в следующем году так же добра, как была в этом). 

Сегодня для приверженцев Асатру титул Фрейра «Бог Урожая» (Árgoð, а так же имена его слуг — Бюггвир (Byggvir, Ячмень) и Бейла (Beyla, возможно, Пчела или Корова) — однозначно говорят о связи бога со временем жатвы. А пояснение Адама Бременского о роли Тора в жизни шведов («Тор (...) царит в эфире, он управляет громами и реками, ветрами и дождями, ясной погодой и урожаями. (...) Если грозит голод или мор, они приносят жертву идолу Тора») — о значении Громовержца, чья молния, как считалось, давала плодородие полям. О Торе напоминает и трактовка мифа о волосах Сив, его супруги, как о сжатом и вновь колосящемся поле. И уж совсем очевидны в этот день участие Матери Тора — Земли-Ёрды, Гевьён-землепашицы, и дарующих изобилие Ньёрда и Фуллы. Менее очевидным из мифологии, но дошедшим до нас из важнейшего источника — народной памяти — является существеннейшая роль Одина (и, если судить по Йолю, его Дикой Охоты) в благом завершении жатвы и благодарности за это. Характерно, однако, что и славянская обрядность намекает нам на связь с божеством, во многом Отцу Рун и Предводителю Павших близким — с Велесом.

Славяне: Зажинки и Спожинки.

Календарное 1-е августа (старый стиль) ранее было на востоке не столько днём начала жатвы, тот определялся практическими соображениями, сколько «Маковея». Имя это народная этимология связала с маком. В этот день собирали созревший мак, из которого пекли «шулики» (Малороссия). По новому стилю этот церковный праздник сместился, соответственно, на 14й день августа. По-видимому, начало жатвы у нас отмечалось менее торжественно, чем её окончание — Спожинки, и не привязывалось особо к церковному календарю, завися лишь от широты и погоды. А вот Спожинки в северных областях связывались с Успением — 15 августа по старому стилю (теперь православная церковь празднует его 28 августа, добровольно разорвав связь с полем и миром). Южнее — на Украине — ориентировочно Спожинки соотносились с Первым (Медовым, когда заламывали и приносили в церковь соты) Спасом, отмечавшимся 6 августа (теперь 19 августа). 

Начало Жатвы, Зажинки, как уже сказано, разнилось в зависимости от региона и от погоды. На Украине, например, это происходило примерно «через неделю после Петровок» (т.е. в первой декаде июля), а в Тульской губернии начинали жать рожь с 16 июля (старый стиль, т.е. для нас в конце июля). Первый сжатый сноп в Тульской губернии назывался «именинным», вечером его приносили с песнями на гумно. Впереди шёл хозяин со снопом, за ним жнецы и работники (некогда именинный сноп приносился на барский двор). Именинный сноп обладал особыми свойствами: с него начинали молотьбу, его соломой кормили больную скотину, зерно от него виделось целебным для людей и птицы. Как сообщает И.П. Сахаров, «без именинного снопа не бывало посева», т.е. его зерном засевали поле под новый урожай, передавая ему силу и благо старого. Ещё один интересный момент — то, что на практике «Велесову бородку» оставляли не только в конце жатвы (как обычно пишут), но кое-где и в начале. В Костромской губернии, например, при начале работ оставляли на поле клок несжатого хлеба как «Волотка на бородку» (фольклорист поясняет, что «Волоткою» именовался верх снопа, а колос «волокном»). Так же Сахаров сообщает, что и в Малороссии старухи перед жатвою «завивают бороду Велесу» и что до этой бороды «во всё жнитво не касается рука жниц».

Сама жатва всегда была временем тяжёлого труда: под палящим солнцем, не разгибая спины, с волдырями на руках от жестких стеблей. И всё же работа, бывшая залогом процветания всего следующего года, породила красивейшие песни.

Жнеи молодые,
Серпы золотые!
Уж вы жните, жните,
Жните, не ленитесь,
А обжавши нивку,
Пейте, веселитесь!

Или
ВгорУ, сонечко, вгорУ,
Хай я нивоньку дожнУ.
Ой, лане-ланОчку,
Скажи ж мені правдОчку,
Чи будемо ми в кінці,
Чи будемо ми в вінці?
Ой, будЕм, доню, будЕм,
Лише нивоньку дожнЕм!

О весьма интересном обережном обычае-заклинании поры жатвы рассказывает Сахаров (приурочивая его к 5 августа, т.е. ближе к концу работ).
«Рачительные домоводицы из наших поселян находят нужным заклинать жнивы. Это, говорят они, будто нужно для того, чтобы нечистая сила не поселилась на жнивах и не выжила с пажитей скот. Для сего они, раннею зорёю, выходят на жнивы с маслом конопляным. Обращаясь на восток, говорят: «Мать сыра-земля! уйми ты всяку гадину нечистую от приворота, оборота и лихого дела». Проговоривши, выливают на землю масло. Потом, обращаясь на запад, говорят:«Мать сыра-земля! Поглоти ты нечистую силу в бездны кипучие, в смолу горючую». После сего выливают масло на землю. Обращаясь на юг, говорят: «Мать сыра-земля! Утоли ты все ветры полуденные со ненавистью, уйми пески сыпучие со метелями». Обращаясь на запад, говорят: :«Мать сыра-земля! Уйми ты ветры полуночные со тучами, содержи морозы со метелями». Здесь бросают сткляницу на землю»
Даже в достаточно скептическом пересказе фольклориста можно ощутить отголосок Силы...

На Руси, насколько есть возможность судить, более богатая обрядность связана не с началом жатвы, а с её окончанием, c Обжинками. Другие названия — Спожинки, Оспожинки, Госпожинки, Спожиницы, Обжинки, Вспожинки, Дежень, Овсяница, Оложиницы, Засидки, Складчины и т.д. (надо сказать, что одновременно в это время в степных областях начинался посев озимых, сопровождавшийся своими обрядами — Досевки, обычно три дня до Успения, три дня после. Но это уже отдельная тема.)

Как видно из диалектных названий — Складчины, Засидки, Талака (белорусское, украинский аналог «толока» — работа всем миром) — действо Спожинок носило мирской, общинный характер. На Руси вскладчину варили пиво, убивали барана, пекли пироги и сзывали родных и соседей праздновать окончание жатвы. Ранее в угощении своих людей принимал участие местный барин, обеспечивая праздничное застолье всему селу. Иногда мужчины общины несли каравай от всего мира — «ударить барину челом на новой новине», тот же, в свою очередь, угощал посланцев. В это же время жницы выходили в поле, обвязывали последней соломой серпы, и потом катались по стерне, приговаривая:
«Жнивка, жнивка, отдай мою силку: на пест, на колотило, на молотило, на кривое веретено!»
Как и первый, последний сноп именовали часто «именинным» (или «именинником»), наряжали в сарафан и кокошник, кое-где к нему приделывали руки, и с песнями несли на гостинный двор. Во время праздничного пира сноп все время стоял на столе. В Юхновском уезде Смоленской губернии две женщины несли именинный сноп на руках на господский двор, а другие пели и плясали вокруг. На дворе же одна из женщин выходила с веником и секла сноп с припевами (из краткого упоминания Сахарова не ясно, не местная ли это попытка изгнать потенциально вредную силу, как на западе). В Белоруссии последний сноп именовали «бабою», и тоже иногда повязывали платком и надевали на него рубаху.
Кроме того, в Белоруссии, как и на Украине, где обычай последнего снопа был, похоже, не распространён (?), на Обжинки жницы ходили по ниве, собирая оставшиеся пропущенные колосья и сплетая из жита венок. Одна из девушек одевала его на голову и все собравшиеся с песнями шли к хозяйскому двору. Хозяин поля (или местный помещик-пан) целовал девушку, принимал венок, вешал его под образами, а пришедшим (или всему селу) ставил угощение. Важно, что на следующий год около 6 августа из него выколачивали зёрна и сеяли на новом лану.
Одна из песен Обжинок (орфография Н.Маркевича в издании 1860г.)
Ой чіе-жъ то поле
Зажовтило, стоя?
Иванове поле
Зажовтило, стоя;
Женьци молодыіи,
Серпи золотиіи,
Ой чіе-жъ то поле
Задримало, стоя?
То Грыцькове поле
Задримало, стоя;
Женьцы все старыіи,
Серпи все стальныіи;
А мы свому пану
Изробылы славу:
Жытечко пожалы,
Въ снопы повязалы,
У копи поклалы.
А мы свому пану
Изробылы славу:
Ой паночку нашъ,
Обжиночкив часъ!

Наиболее известный обычай Обжинок — «завивание или верчение бородки». На поле оставляли несрезанными сколько-то колосьев, связывая их красной ниткой или выплетая из них косицу на манер бороды и пригибая колосья к земле, так что получалась арка. Иногда бороду ещё и закапывали в землю вместе с хлебом-солью, а сверху клали камень. Трава вокруг «бороды» выпалывалась. Кое-где, как на Волыни и Подляшье, «бороду» украшали цветами и лентами. Иногда само выплетание «бороды» осуществлялось ритуально-непросто, как, например, в Костромских краях:
«...Большуха завивает несжатые волотки, но не голой рукой, а с прихваткой, т.е. спускает рукав рубахи и, прихватив его, завивает волотки по солнышку...При этом говорит: вот тебе, Илья, борода, на лето уроди нам ржи да овса!»
Кому предназначен дар — говорили по-разному: Волосу, велету (велеты/волоты — древние могучие или предки, или, скорее, великаны-предшественники людей), Спасу, Николе и т.д. Звали заплетённые колосья и «козой», и «перепёлкой», и «дедом». Объясняют такой обычай, как и совершенно аналогичный в Западной и Северной Европе, представлением о духе зерна, живущем в последних колосках. Некоторые исследователи полагают, впрочем, что «борода» — позднейшее, символическое замещение ритуальной человеческой жертвы-«посланца» к предкам в благодарность за урожай. Явно не случайно здесь и упоминание Волоса, имени, отождествляемого с Велесом, и аналогии с Западной Европой и зерном «коню Вода». 
Духу зерна (или божеству, или предкам) оставляли, как уже сказано, и дары: в Полесье: в последние колоски клали хлеб и соль. На Черниговщине ставили хлеб, соль и сосуд с водой. В последнем случае приговаривали:
Оце тобі, борода, 
Хлеб, соль и вода!.
А потом ещё и добавляли: «Роди, Боже, на всяку долю: бедного и богатого!»
С «бородкой», как и с венком, и с именинным снопом, связан мотив передачи плодородия в нескончаемом круговращении лет. Из колосков «бороды» выминают немного зерна и закапывают в землю или просто сеют между стеблями той же «бороды». Мальчики могли пролазить через стебли бороды, что б были богаты. Тогда же девушки ворожили на урожай, кидая себе за спину серп. Если серп, падая, ударится о землю острым концом — урожаю на следующий год быть, но если тупым краем или рукояткой — примета плохая.
Был про «бороду» целый ряд песен:
Сидить ворон на копі,
Дивується «бороді»:
Ой, чия ж то «борода»,
Сріблом-золотом обвита?...

Или на Руси:
Уж мы вьём, вьём бороду
У Гаврилы на поле,
Завиваем бороду
У Васильевича да на широком,
У Васильевича да на широком.
На нивы великой,
На полосы широкой,
Да на горы на высокой,
На земле чернопахотной,
На землице на пахотной...

Уже упоминался общинный характер жатвенной обрядности, что и не удивительно: жать даже личный надел всегда приглашали людей, обычно соседей, в свою очередь помогая потом им. Это был и способ выполнить тяжелую работу до дождей, и способ крепить связи между людьми, ту общину, которой веками держалось село. То на чём строится традиционная жизнь — единство и сотрудничество (как и на обратной их стороне — ответственности перед соседом и контроле «мира», отнюдь не всегда лёгком). По сути, эти основы противоположны привычной большинству атомизированной городской культуре, где и ответственность и помощь, в основном, переданы социальным службам: вольготней в радости, да в беде не как-то не очень... Вот записанная в 1893-м году, в Костромской губернии «помочанская» песня, посвященная непременному угощению потрудившихся на Выжинках:
Ты хозяин наш, ты хозяин,
Всему дому господин!
Наварил, сударь, хозяин,
Пива пья-пьянова про нас!
Накурил, сударь, хозяин,
Зелёнова, братцы, вина!
Нам не дóрого, хозяин,
Твоё пиво и вино!
Дорогá, сударь да хозяин,
Пир-беседа со гостьми!
Во беседушке, хозяин,
Люди добрые сидят,
Басни ба-бают, рассуждают,
Речь хорошу говорят…


Использованные материалы:

К.Гундарссон, Д.Паксон и др. «Наш Трот»
«Сайт для современных ведьм» и статья Shellir «Лламмас (Лугнасад) — праздник сбора урожая» на нём» (как обычно - цельнотянуто. Моей благодарностью уже можно амбары наполнять. Но ведь есть за что!)
Ф.Леру. «Друиды».
Cleasby, Icelandic-English Dictionary.

«Сказания русского народа, собранные И.П.Сахаровым»
«Обычаи, повѣрья, кухня и напитки малороссiян. Извлечено изъ нинѣшняго народнаго быта и составлено Николаемъ Маркевичем» (Репринтное воспроизведение издания 1860г.)
Н.Н.Велецкая. «Языческая символика славянских архаических ритуалов»
C.Ермолаев, Д.Гаврилов. «Время богов и время людей» 
О.Воропай. «Звичаï нашого народу»
Википедия (откуда взята часть народных песен)


P.S. Кстати, 2е августа - полнолуние.

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

 (C) перевод svart_ulfr

Часть II. Магия в теории и на практике 

4. Земная история рун 

Похоже, что рунический алфавит, или Футарк , обрел свое земное существование где-то между III и I веками до нашей эры. До той поры, германские народы не имели письменности как таковой, хотя у них и были священные и магические знаки - такие как поделенные на четыре части колеса, олицетворяющие Солнце, свастики, корабли, и другие изображения, которые древние германцы вырезали на скалах, в пещерах и других культовых местах, и которые они вполне могли вырезать на древесине и использовать для гадания.

Судя по всему, Старший Футарк , каким мы его знаем, вырос в основном из северо-итальянской письменности, датируемой последними несколькими веками до нашей эры, хотя в нем заметно латинское и греческое влияние, равно как и некоторые из германских священных символов. Считается, что представления о рунах распространялись на север и на восток от альпийской области, и хотя на пути этой миграции не сохранилось рунических артефактов, северо-итальянское происхождение рун практически не вызывает сомнений.

Рунические символы, возможно, первоначально наносились на недолговечные материалы (дерево, кость) для вытягивания жребия, - практики, которая была уже знакома германским народам. Искусство резьбы их в камне и металле развилось позже, хотя нам известен шлем ( «шлем В» из Негау (Negau), который украшен записанным северо-итальянскими письменами германским словом, читающимся как HARIGASTI TEIWAI , что является примером практического использования рунами.Надпись может означать либо"Харигасту богу" или "Харигаст и Тейваз" (Один и Тюр) [1]. Древнейшую из известных рунических надписей несет фибула из Мельдорфа (Meldorf), найденная в западной Ютландии и датируемая примерно 50 г. н.э.

Впоследствии Старший Футарк превратился в несколько различных рунических алфавитов, - причиной этому было изменение звучания букв в развивающихся языках. Например,в Скандинавии некоторые символы исчезли, а другие стали использовать для обозначения более чем одного звука, в то же время как многие из рун были упрощены или изменены. В конечном итоге, это привело к появлению двух, немного отличающимся друг от друга и состоящих из шестнадцати знаков рунических строев, - датского и шведско-норвежского футарка. Датскую форма, начиная с девятого и до одиннадцатого века, считают неким «стандартом», и обычно называют Младшим Футарком . Англо-саксонский Футарк , добавив к Старшему Футарку девять рун, незначительно изменил написание и произношение некоторых из них. Причина подобного «расширения» Футарка, вместо его «сжатия» может заключаться в том, что англо-саксонский футарк чаще использовался для практических записей и мирских целей, в то время как Младший Футарк долго оставался «магический» системой, где удобство чтения отходило на второй план. По мере уменьшения количества знаков, в Скандинавии развивается система точек, чтобы различать фонетическое значение записанных рун.
Судя по всему, руны достигли Скандинавии и восточной части Европы приблизительно в III веке н.э. [2] Считается, что руны были распространены среди кочевых племен, в частности, у герулов (Heruli), известных своими познаниями в этой области, и судя по всему, встречающееся у них имя Эриль (ErilaR) впоследствии стало наименованием человека, особенно далеко продвинувшегося в руническом искусстве. Скандинавские надписи, где зафиксирован полный Старший Футарк ,датируются V и VI веками - они были обнаружены на брактеатах (медальонах) и камнях. Порядок рун соответствует классическому Старшому Футарку, за исключением двух последних рун, Дагаза (dagaz) и Одаля(othala), - которые, впрочем, нередко меняются местами как в ранних, так и в более поздних футарках, и еще одна надпись, которая меняет местами тринадцатую и четырнадцатую руны, Перт (perthro) и Эйваз (eihwaz). Разделение рунического строя на атты (aettir) (“восьмерки” или "семьи") также весьма последовательно . 24-рунный Футарк делится на три атта,по восемь рун в каждом, и приписывание рун их аттам сохранилась даже тогда, когда Футарк уже не содержал три группы из восьми рун. 

 

Из-за последующей экспансии христианства, северяне вынуждены были сократить магическое использование рун, хотя дошедшие до нас памятные камни, воздвигнутые в номинально христианский период, служат неплохой иллюстрацией того, как древние знания уцелели и через несколько веков после того, как с ними, якобы, было покончено. В Исландии и более изолированных районах Скандинавии, практики народной магии просуществовали в народе. Существуют намеки на то, что некоторые знания о рунах смогли уцелеть и в сельских местностях Германии, но они, судя по всему, глубоко скрыты в общей немецкой народной традиции, и помимо этого были частично утрачены в ходе огромных потрясений, понесенных этой страной в результате Первой и Второй Мировых войн. [3]

Возрождение рунической магии было начато Гвидо фон Листом в самом начале ХХ века. Руководствовуясь эддическими «Речами Высокого» (Hávamál) и собственным мистическим опытом, приобретенных им во время одиннадцати месяцев слепоты (после операции катаракты), фон Лист разработал собственную систему Младшего Футарка из восемнадцати рун система, известную как Арманический (Armanen) Футарк . Последователи этой системы, как правило, подвергались гонениям со стороны нацистского режима;Арманический Оpден был восстановлен лишь в 1969 г.

Хотя описания практик рунической магии действительно были зафиксированы в Германии, на английском языке не было никаких достоверных книг или разработок по рунам, до момента выхода в свет книги Эдреда Торссона (Edred Thorsson) «Футарк: руководство по рунической магии» в 1984 году. Помимо возрождения самой старой и, с магической точки зрения, могучей рунической системы, Старшего Футарка, рассматриваемого в контексте германской традиции, автор познакомил англоязычную общественность с наиболее важными и полезными элементами германской магии и мировоззрения. Помимо этого, Торссон является учредителем Рунной Гильдии (Rune-Gild), организации, созданной для систематического преподавания и изучения рунического искусства.

http://svart-ulfr.livejournal.com/323165.html

 

 

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

 Наткнулась на эту информацию в ЖЖ у своей знакомой tjorn. Материал показался актуальным. Это кусок вводной главы из книги Рейвана Кальдера "Что такое Боги и как с ними быть" в переводе Анны Блейз. Полный текст находится на её официальном сайте: http://www.weavenworld.ru/books/C43/I238/P240

 

Неоязычество исторически складывалось как религия новообращенных, религия людей, сменивших веру, — и даже,  как ни парадоксально это звучит, религия людей, решивших отказаться от религии. Соответственно, этос его оказался не только весьма неоднородным, но и нарочито неопределенным. Многие новообращенные, которым до этого всю жизнь указывали, во что им можно верить, а во что нельзя, успели преисполниться такой неприязни к религиозным авторитетам и догмам, что большинство языческих групп останавливались на простейшем принципе: «Если для тебя это работает, так и делай», — и даже не задумывались о том, чтобы выработать какие-нибудь стандарты для будущей групповой практики. Никто никого не критиковал: всем казалось, что это было бы «нечестно» и «обидно»; да и потом духовный опыт — личное дело каждого, и кто дает нам право судить о нем со стороны? Так неоязычество в целом уподобилось невротику с патологическим страхом конфликта, который сразу начинает улыбаться до ушей и нести всякую успокоительную чушь, если ему покажется, что собеседник чем-то расстроен — пусть даже самую малость. Со своей стороны, некоторые реконструкторские группы и некоторые из сохранившихся мистериальных традиций ударились в другую крайность, противопоставив этой духовной всеядности убеждение в том, что подлинные религиозные истины сохранились лишь в немногочисленных письменных источниках, избежавших христианских чисток, а любые откровения, посещающие современных людей, не имеют ни малейшего смысла, потому что «на самом деле»  боги давно умолкли.

Ни тот, ни другой подход не решает проблем развивающейся ныне современной политеистической теологии. Установки типа «избегай конфликтов» и «во что ты веришь, то и правда» превосходны для личной духовной практики, если вы намерены до конца своих дней практиковать в одиночку (оговорим, что путь одиночной практики ничем не хуже любых других, а для многих и вовсе наилучший), но истины (и я намеренно использую здесь это слово во множественном числе) всегда порождали конфликты. За боязнью выдвигать какие бы то ни было абсолютные догмы — или хотя бы догмы, значимые на настоящий момент в контексте конкретного вероучения и подтверждающиеся практикой, — стоит не что иное, как страх перед серьезными вопросами о том, что такое боги и как устроен мир. С другой стороны, в тех скудных письменных источниках, которые дошли до нас от древних времен, зияют огромные лакуны, мешающие в полной мере понять, как отвечали на эти вопросы наши предки (и зачастую, в духе все той же Urdummheit, побуждающие отделаться предположением, что люди древности довольствовались некой примитивной картиной мира, не задаваясь подобными вопросами вовсе). И если мы не начнем изучать и сопоставлять божественные откровения, посещающие многих и многих современных верующих, заполнить эти лакуны не удастся никогда. Те, кто утверждает, что боги перестали говорить с людьми и не способны понять обстоятельства жизни современного человека, обесценивают живой религиозный опыт тысяч верующих. 

 

Мне также кажется интересным конечный абзац статьи, выражающий бережное отношение автора к мнению его читателей.

 

Итак, официально заявляю: все, о чем пойдет речь в этой книге, почерпнуто из моего собственного опыта и личного опыта других политеистов, с которыми мне довелось обсуждать рассматриваемые здесь вопросы. Когда я буду говорить с позиции «дело обстоит так-то и так-то», пожалуйста, имейте в виду, что подобный способ изложения не отрицает за вами права на совершенно иную точку зрения. Это всего лишь мой личный взгляд на мир — который, впрочем, разделяют со мной и многие другие политеисты. И если вам нужно, чтобы я проговорил это недвусмысленно и четко, то вот, пожалуйста: я не жду и не предполагаю, что вы примете на веру какие-либо утверждения, изложенные в этой книге. Если мое личное мировоззрение и взгляды моих духовных соплеменников покажутся вам приемлемыми, пользуйтесь на здоровье! Если же нет, то постарайтесь услышать призыв, скрытый за всеми моими рассуждениями, — призыв познавать самих себя и искать свой собственный путь. Пожалуйста, не забывайте об этом даже тогда, когда дойдете до моих категорических заявлений в духе «дело обстоит так-то и так-то». Помните, что в каждом подобном случае я лишь делаю выводы из своего личного опыта и сужу исключительно со своей точки зрения. И если вам понадобится освежить это в памяти, не стесняйтесь возвращаться к этой странице столько раз, сколько вам будет угодно. Я, как и многие из нас, подобен тому слепцу, что попытался описать слона, ощупав один только хобот… но надо понимать, что все мы в известной мере слепы и никогда не составим целостную картину, если не будем подходить к эту исполинскому незримому слону нашей религии со всех сторон и тщательно сопоставлять все свои разнообразные впечатления.

 

 

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

 Уважаемые читатели! Журнал Гьяллархорн №3 вышел в продажу! Цена старая - 200р за экземпляр. Для того, что бы приобрести журнал в Москве, пишите Сигурду (а также, кто готов рискнуть получить журнал почтой в хорошем качестве) - vk.com/sigurdr
Регионам: 
Мы наконец-то нашли наиболее быстрый, удобный и надежный способ печатать и доставлять журналы в регионы малыми тиражами и в хорошем качестве. Подробности в теме: vk.com/topic-32871188_26952895

1.


2.

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

 

Совет общин Скидбладнир (Москва), Скольборг (СпБ), Варгланд (Петрозаводск), Дом Варген (СпБ), Иггдрасиль (Киев), принял решение о создании Союза Вольных Асатру. Союз Вольных Асатру (СВА) - некоммерческое объединение на добровольной основе без регистрации организаций с регистрацией и без таковой и людей, занимающихся изучением, продвижением и практикой Северной Традиции, культуры и истории Севера Европы. Руководящим органом Союза является Совет СВА, состоящий из глав организаций - членов Союза, а также ведущих крупных проектов. На данный момент в Совет входят главы общин-учредителей Союза, а также активный деятель в движении возрождения Северной Традиции - Хауквид. Союз создан для изучения, продвижения и совместной практики Северной Традиции как традиции духовной, а также изучения истории и культуры Севера Европы. В рамках этой деятельности Союз занимается организацией и помощью в организации различных проектов, а также оказывает посильную помощь единоверцам. Группа СВА -http://vk.com/free_asatruar_union 

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

 

http://47news.ru/articles/55270/ 
Комплекс археологических памятников на берегу Суходольского озера может быть стерт с лица земли

В поселке Ольховка Приозерского района Ленобласти, на берегу Суходольского озера, находится уникальный археологический объект, значение которого пока еще не полностью оценено исторической наукой. Несмотря на свою уникальность, этот комплекс археологических памятников скоро может быть стерт с лица земли.

 

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

 Даты летнего солнцестояния на ближайшие годы:  

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

Традис:

 

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

Традис:

Седьмая глава из «Саги о Гаутреке» неоднократно была пересказана на русском языке как основной пример Одинического жертвоприношения, ведь другие доступные источники (кроме «Деяний данов», содержащих эту же сцену) лишь подтверждают отдельные детали обряда (виселица, копьё, ритуальные слова). 

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора

 

 Глава 43. Посвящение в женщины (Woman-Making)

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора
Длинного и тёплого лета! Хорошей погоды и богатого урожая!

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора
ENG

Lagu biþ léodum • langsum geþúht,
gif híe sculun néþan • on nacan tealtum
ond híe sæyþa • swíþe brégaþ
ond sé brimhengest • brídels ne giemeþ.

Lagu – 1.море, потоп, океан
2. закон, указ, право, привилегия, область в которой действуют одни и те же законы
léod – 1.человек 2.вира за человека
langsum – 1.длинный, длительный 2. скучный затянутый
geþúht от geþank – мысль, ум
sculun -от sculan - быть должным
néþan – дерзать, осмеливаться, рисковать
naca – судно, лодка, корабль
tealt – неустойчивый, ненадежный. непрочный
sæyþ – морская волна
brégaþ от brégan – тревожить, пугать, ужасать
brídel – 1. узда 2. бридель

БРИДЕЛЬ м. морск. мертвый якорь; он кладется на рейдах, для приходящих судов, которые становятся, крепя за плавучий буй бриделя свой канат или приклепывая свою якорную цепь
http://www.oval.ru/dal/2106.html
Бридель — особый способ укрепления судов на рейдах при слабом грунте и свежих порывистых ветрах. Способ этот состоит в том, что на дно кладут два мертвых якоря, соединенных между собой по дну толстой грунтовой цепью, причем якоря кладутся так, чтоб направление грунтовой цепи было бы перпендикулярно к направлению господствующего ветра. От середины грунтовой цепи идет одна или несколько цепей, носящих название усов, концы которых пропускаются через рейдовые бочки и оканчиваются рымами, за которые берутся судовые цепи. http://www.booksite.ru/fulltext/1/001/007/015/15228.htm

giemeþ от gieman – 1.заботиться, целить 2.исправлять 3.замечать, наблюдать
4. контролировать

Море– людям бесконечным мыслиться
если они должны пуститься на ладье неустойчивой
и волны морские их сильно страшат
и морской жеребец узде неподвластен

NOR

Lögr er fællr ór fjalle foss
en gull ero nosser

Lögr – море/вода/жидкость
er – что
fællr – падать
ór – из
fjalle – горного
foss - водопада
en gull – золото
ero nosser - ценность, украшение
Вода – жидкость, что падает с горного водопада
Золото — это ценность

ISL

Lögr er vellanda vatn
ok viðr ketill
ok glömmungr grund
Lacus lofðungr

Lögr – море/вода/жидкость
er – это/есть
vellanda – кипящая
vatn - вода/озеро/страх
ok – и
viðr – широкий
ketill - котёл
ok – и
glömmungr - шум, плеск,лай
grund - поле/земля
Lacus – (лат.) - озеро
lofðungr - славный, князь, король

Влага – бурное озеро,
И обширный котёл
И поле, что плещет

CAM

Palus(болото) есть ил, ил – это море, море есть Логр, а Логр – это руна.


Рунопоэмы
Перевод: Tradis, Tyvaldr Raud Valisson
ANG - английская
NOR - норвежская
ISL - исландская
CAM – Кодекс Арни Магнуссона

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора
И снова от Tradis:

Двенадцать месяцев в году,
считай иль не считай.
Но самый радостный в году
весёлый месяц май.
(баллада «Робин Гуд и шериф» в переводе С.Маршака)
Существует несколько объяснений названию третьего весеннего месяца и все они восходят к античности. Слово May и ему родственные в европейских языках выводят от имени Майи (Maja, Maia), матери Меркурия, иногда в римских записях связывавшейся и с богом-кузнецом Вулканом. Как у многих божеств Рима (и не только Рима), участие Майи в мифе меньше, чем культовое значение: она была одной из покровительниц земледелия и урожая (как и Майя – мать Гермия в Греции). Именно 1 мая в Древнем Риме приносили жертвы в её честь на празднике Majuma. Одновременно это событие совпадало с праздником Доброй Богини - Bona Dea, богини радости, достатка, покровительницы женщин и деторождения, проводившимся 1-4 мая, а так же с Флоралиями (или Ludi florales — Цветочными играми) – торжествами в честь Флоры, богини цветов и растительности, юности и, опять же, плодородия. Её праздник, праздник цветов, весны и молодости длился, ориентировочно, c 28 апреля по 3 мая (вариант – по 1 мая). Так же есть предположение, что название месяца связано с латинским majores - «предки», поскольку в Риме в этом месяце, но чуть позже, поминали ушедших родичей во время Лемурий.
Суть начала мая, времени обновления природы и радости, пожалуй, лучше всего передавали Флоралии. Праздник сопровождался народными играми и увеселениями, обязательными цветами и зеленью, представлениями мимов с достаточно вольными сценками и скарбезными песенками. Римляне украшали ветками и цветами свои дома и дома друзей. В это же время – время нескольких торжеств сразу - было принято обливать друг друга водой и купаться в Тибре, О.Воропай пишет и о римской аналогии позднейшего Майского Дерева - Maius arbor majalis.
Эхо римской культуры порою узнаётся в культуре германской в самой неожиданной форме: заимствованной у римлян считается идея знаменитых оберегов-брактеатов, некоторые исследователи видят в эддическом описании Валхаллы («пять сотен дверей и сорок ещё») влияние воспоминаний варваров от иного места постоянных сражений - Колизея. Да и теория о воздействии римской письменности на форму рунических знаков никем не опровергнута. Так что не исключено, что некоторые элементы весенних фестивалей и были сохранены возвращавшимися на родину наёмниками или переняты племенами-федератами, что служили Империи. Однако сам праздник, отмечающий начало истинного расцвета природы в краях более суровых, чем Средиземноморье, слишком важен, слишком глубоко укоренён в памяти германских народов, чтобы быть заимствованным.
Майский День - праздник расцветающих трав и деревьев в молодой листве, праздник юношей и девушек, всхода и роста посевов, пробуждающейся чувственности, весёлых гуляний и ухаживания.
В Германии парня украшали ветвями ивы и берёзы так, что бы его нельзя было узнать, а народ должен был угадать его имя. Когда имя юноши называлось, зелёный наряд снимали и ветви делились присутствующими, особенно молодыми девушками, которые затем клали их на подоконники. Во многих районах Германии небольшие Майские Деревца устанавливались парнями перед домами возлюбленных (или даже просто холостяками деревни перед домами незамужних женщин).
В Англии в XIV-XVIв. за ветками и цветами, которыми украшали дома и танцующих, молодёжь отправлялась в лес накануне «собирать май», порою – на всю ночь. Если же не ночью, то ранним утром парни и девушки, в сопровождении музыкантов, отправлялись в леса и рощи, рвали зелёные ветви деревьев, связывая с цветами и, вернувшись, украшали ими окна и двери жилищ. Тогда же общими усилиями срубали большое дерево и привозили его в город или деревню на нескольких парах быков; каждому быку прикрепляли между рогами букет цветов; это Майское Дерево ставили посреди площади и предавались вокруг него играм и пляскам. В.Шекспир, говоря о невозможности остановить бушующую толпу, писал: «Скорее вы заставите их спать Все утро в майский праздник беспробудно Иль сдвинете собор святого Павла» (драма «Генрих VIII», пер. В.Томашевского).
В Германии и Дании также было принято «привозить лето в село» В Дании молодые женщины шли в леса плести цветочные гирлянды, которыми по возвращении в селенье короновали Майского Графа (Majgraf) и украшали всадников будущей процессии. Такой нарядный кортеж возглавляли двое старшин, за ними шли два старца с убранными гирляндами, лентами и т.д. шестами в руках. За ними следовал Майский Граф с двумя служителями и, наконец, ехал попарно весь народ в голубых и красных кафтанах с белыми платками через плечо. «Графа» украшали две зелёные гирлянды, у остальных через плечо было перекинуто по одной. Вместе с шествием ехали музыканты, игравшие на дудках, скрипках и барабанах. Гирлянды оставляли у ворот селения (или дарили встречным женщинам и девушкам как знак приглашения на пир). В деревне процессия трижды объезжала каждый двор, приветствовала хозяев и у дома, спешившись, исполняла песню. Пел кто-то один, остальные же после каждого куплета подхватывали Med glæde! (С радостью!) На одном из куплетов двое из процессии отправлялись к церкви и преклоняли колени на пороге, остальные в это время допевали песню. Потом все танцевали, хозяева угощали пришедших пивом или бренди. Затем процессия отправлялась к следующему двору. Девушки, «встречая лето», одевались в зелёное, c белыми платками и гирляндами на голове и шее. Они становились в круг на поле, а старшина примерял каждой венок. Та, кому он приходился в пору, становилась Майской Графиней (Majgrevinde, иногда Графиню выбирал Майский Граф, бросая ей венок. В свою очередь, Графа выбирала прошлогодняя Майская Графиня). После выбора процессия возвращалась и встречавшие поднимали в селении украшенный Майский Шест – один из бесчисленных вариантов Майского Дерева.
Майское Дерево в Дании звалось Maistræ, в Англии - Maypole, во Франции Le Mai, в Германии - Maibaum. Обычаи и способы оформления Майского Дерева разнились в зависимости от региона. Было это или просто срубленное живое деревце, или, с развитием традиции, ствол ели, ясеня, берёзы, дуба или вяза, очищенный почти до самой верхушки и богато украшенный, ещё позже кое-где стали устанавливать стационарные столбы на многие годы. Шест мог быть один или вместе с основным ставили несколько меньших, его украшали символами процветания, плодородия и ремёсел, или просто венками, зелёными обручами вокруг ствола, гирляндами и лентами. Его устанавливали в центре селения непосредственно в Майский День или заранее, его могли пытаться похитить (и после потребовать выкуп в виде пары бочонков пива), вокруг него танцевали и оплетали в традиционном танце лентами, его же украшавшими. Изначально - как прославление плодородной мощи приходящего к людям Короля Лета, позднее, во времена христианские - как интуитивное понимание происходящих в природе перемен. Пусть общинные ритуальные пиры стали лишь пирушками с пивом и закуской церковных братств - Majigilder, но потребность жить в соответствии с мировыми ритмами и способствовать им своей жизнью осталась. И Майские Король и Королева (иногда вместе, иногда поодиночке, иногда – по нескольку человек даже), непременно одетые во что-то белое и украшенные венками, по-прежнему символизировали расцвет природы и приходящее лето, хоть уже не мыслились в явной форме воплощением божественных сил (или, возможно, ритуальной жертвой им). Хотя ныне нередко на эти роли избираются дети, но это скорее типичный случай редукции традиции: сперва исполнение обрядов переходит от мужчин к женщинам и девушкам (в том числе и мужские роли), затем к детям, превращаясь в игру.
Время роста было и временем обеспечения будущего процветания и предотвращения бед. В Швеции и Вестфалии 1-го мая трижды ударяли молодых коров, что ещё не телились, веткою рябины; в других же областях пользовались при выгоне скота ореховым прутом – растениями Силы и защиты. Так же в Германии, чтобы коровы хорошо доились и не болели, пастух должен 1-го мая с утра, при выгоне стад на пастбище, положить перед порогом хлева топор, обвязанный чем-нибудь красным (вероятный символ Громовержца), и перегнать через него животных. В Ютланде существовала специальная молитва, произносимая в это время, которая испрашивала благословения коровам и телятам, лошадям и жеребятам, овцам и ягнятам, козам и козлятам, свиньям и поросятам, гусям и гусятам, коровьему и овечьему молоку, элю и бренди, сваренному пиву и выпеченному хлебу и т.д. – демонстрирующая повторы и внимание к деталям, характерные для магического заклинания. Эта молитва так же включает стих, изгоняющий «всё ётунское и тролльское племя … юга и севера, востока и запада» из дома. Ночь перед первым майским днём была ночью не только подготовки к празднику, но и являлась праздненством сама, будучи ночью огненного очищения. В эту ночь зажигался трением новый, чистый и священный, огонь, так называемый «огонь нужды», при этом нередко костёр складывали из девяти пород дерева. Через дым от такого костра или между двумя огнями прогоняли скот и через него прыгали на добрую удачу люди. Горели огненные колёса, в Скандинавии обходили с факельным шествием поля. В эту же ночь, как считалось, над зарытыми сокровищами пылает синее пламя. Ещё от разгулявшихся сил Иного Мира и собравшихся на ежегодные посиделки ведьм хлев и дом защищали рябина и кресты из веток, связанные красной ниткой. Добропорядочная монахиня из Девоншира, позднее игуменья Хайденхаймского монастыря Вальбурга (ок.710-779гг.), сестра и соратница сразу двух борцов с язычеством во Франконии, Баварии и Швабии - Виллибальда и Виннибальда, вряд ли стала бы радоваться, что её имя заместило утраченное ныне имя древней германской богини, да ещё стало связано со слётом ведьм на Броккене в горах Гарца и временем всяческого ведовства и чудес. Пусть саксы, не столько словом миссионеров, сколько мечом франков, всё же были обращены в христианство, а символ Опоры Мироздания – Ирминсул - низвергнут, однако народные традиции оказались сильнее победителей, пережив их. «Столб Неба» живет в Майском Древе.

Сведений о существовании достаточно близких аналогов Майскому Дню в Исландии эпохи викингов нет, хоть остров и был заселён выходцами с континента. Возможно, причиной стал суровый климат страны, из-за которого самый близкий по времени праздник – Первый День Лета (первый четверг между 9 и 15 апреля до 1700г., и между 19 и 25 – после) просто не мог иметь того же смысла, что и Майский День, и стал днем символической подготовки к полевым работам и праздником домашним. Вообще, в Исландии действовал единственный в северной Европе календарь, отличный от общеизвестного, где месяцы были смещены относительно знакомых нам, так что наша дата первого мая была рядовым днём месяца Харпа (harpa) или Кукушачьего месяца (gaukmánuðr), ещё именуемого Пора посева (sáðtíð).
Не было явных аналогов Майскому Дню и на территории России и Украины вплоть до XVIIIв. (в упоминании о хороводах около украшенного лентами дерева в Беларуси А.С. Котлярчука сказано всё же, что «христианизация обряда привела к тому, что дата празднования мая у белорусов была перенесена с 1 мая на православную Троицу», а Майское Дерева – на троицкую берёзку. Т.е. речь, по видимому, идёт об предположительной реконструкции традиции). И даже появившись, день этот остался праздником горожан и студентов. Началось всё с Киевской академии, в которой были заимствованы и прижились польские и литовские maiówki, recreacie maiowe, а уже оттуда майские празднования распространились в течении восемнадцатого столетия по духовным и светским училищам страны. В «рекреационный день» - первого мая (а так же пятнадцатого и тридцатого мая), киевские студиозисы выходили на гору Скавыку при урочище Глубочица, где забавлялись играми, пели кантаты, разыгрывали комедии и произносили диалоги, написанные преподавателями. В упадок традиция повсеместно пришла к концу XIXв.
Однако гораздо ближе по смыслу и сути к Майскому Дню – Радуница, сейчас отмечающаяся (или не отмечающаяся) на Фоминой неделе – той неделе, что следует за Пасхальной. т.е. может приходиться на промежуток от 29 марта до 2 мая по старому стилю или между 11 апреля и 17 мая по новому (прим. Официально празднование Пасхи было установлено императором Феодосием II (408-450гг.), отмечается в первую неделю после весеннего полнолуния – между 22 марта – 25 апреля по старому стилю). Вторым моментом восточного народного календаря, перекликающимся с Маем, могли бы быть Русалии, праздник, чьи тоже сроки привязаны к пасхальным. Если предположить, что от Пасхи они отстоят на те же семь недель, что и от замещённого Пасхою Весеннего Равноденствия, по времени гипотетические Русалии-исходные как раз должны были б попадать на начало мая. Однако весенний смысл Русалий, если таковой и существовал, полностью исчез (теоретически это могло произойти из-за «плавающего» характера христианской обрядности и путаницы со стилями летоисчисления: Семик нынче приходится на промежуток между 25 мая и 28 июня (12 мая и 15 июня по старому)). Тем не менее, кое-что из комплекса обрядности западного Майского Дня на Руси, хотя бы формально, наблюдается именно во время Русалий.

Красная Горка: благословение весны и первой листвы, зримая персонализация божеств, мотивы ухаживания и свадьбы
Радуницкая неделя начинается с Красной Горки (воскресенье, Фомино воскресенье), которая названа у И.П.Сахарова «первым весенним праздником на Руси», когда поют веснянки, зазывают весну (причем мотив ухаживания и свадьбы в веснянках один из основных), во время поминовения родителей катают по могилам красные яйца и разделяют с ушедшими трапезу… С этого же дня начинались хороводы, молодёжные игры (в горелки, «плести плетень», «сеять просо» и т.д.), и это же время девушки играли в Лелю или Лялю. Игра эта сохранялась у нас, по-видимому, только на Волыни да в Беларуси, и носит, несомненно, очень древний характер.
Например, в с.Забужжа это выглядело так: девушки выбирают между собою ту, что будет Лелею и плетут венки из лесных или полевых цветов. Всю девушку убирают веточками липы или дуба, так, чтобы укрыть её с ног до головы. Подобным образом наряженная, Леля садится на пенёк или пригорок, в лесу или средь луга, рядом же с нею кладут угощение: кувшин молока, масло, творог и красные яйца-крашенки, а так же сплетённые венки по числу участвующих девушек. Затем девушки водят хороводы вокруг Лели и поют песни-веснянки, в которых, по большей части, речь идёт о милом и свадебке. Когда хороводы закончатся, девушки по очереди подходят к Леле, которая одевает каждой на голову венок и говорит:
Будь щаслива и гожа, як сонце;
Весела, як весна;
Робоча, як бджола;
Багата, як земля!
Каждая из девушек, получив свой венок и заговор на благо, берёт по кусочку творога и масла, кладёт в рот и запивает молоком, затем берёт крашенку. «Причастившись», она кланяется Леле и отходит, уступая место следующей, пока свой венок не получат все. Венок девушки хранят до следующей весны, а ветки и листву, которыми была укутана Леля, относят к речке и пускают по воде.
Белорусский обряд зовется «лялэшником», Ляля и там сидит на поле, пока девушки водят вокруг хороводы. Однако в песнях девушки просят не только суженого и свадьбу, а ещё и урожая. Кроме того, зелёный убор Ляли белорусские девушки сберегают вместе со своими венками до следующей весны. (прим. И упоминавшаяся выше немецкая игра с замаскированным парнем тоже могла иметь некогда более серьёзную и ответственную основу).
Хоть столь выраженного воспоминания о языческой обрядности в честь богини в других областях не сохранилось, имя Лели (Лельо, Ляли и т.д.) часто встречается в народных песнях-веснянках:
О Лелю, молодая, о Лелю!
Ты вьюная, о Лелю!
Ты по горницi пройди, о Лелю!
Покажи свое лице, о Лелю!
Та в вiконечко, о Лелю!
Своего-то вьюнця, о Лелю!
Та пожалуй-ко яєчко, о Лелю!
єще красненькое, о Лелю!
Що на красному блюдi, о Лелю!
При добрых людях, о Лелю!
В этой веснянке упомянут ещё один свадебный мотив Радуницкой недели – так называемый вьюнец, хождение по улицам с пением обрядовых песен в честь новобрачных (вьюна и вьюницы), которые в свою очередь выставляли угощение. Так же холостая молодежь могла просто искать дома с новобрачными и окликать их с требованиями наподобие: «Вьюн-вьюница, отдай наши яйцы!», после чего молодые наделяли гостей брагой, куличами и яйцами.
И, наконец, ещё одна обрядовая игра этого времени в Беларуси, позволяющая вспомнить уже не о богине, подобной Фрейе, но о её брате, солнечном Фрейре – боге урожая, и о его земном отражении – Майском Короле в белом наряде и зелёном уборе. Хотя согласно записи этнографов в игре «Ярило» принимают участие уже одни девушки, изначально на эту роль, очевидно, избирался парень. Играли в апреле, возможно даже, в начале его: избранную девушку, обычно самую красивую, одевали в белое, на голову возлагали венок и сажали на белого же коня, что был привязан в поле или на выгоне, где земля уже прогрелась. Ёе называли Ярилом, водили вокруг хороводы и пели веснянки, в которых Ярила славили:
…гдзѣ його iонь нагою,
Там жито копою,
А гдѣ жъ iонь ни зырне,
Там колосъ зацьвице…
Возможно, что в данном случае уместно сравнение Ярила не столько с Фрейром, сколько со светлым Бальдром: пройдёт совсем немного времени, и «на Петровку» (29 июня) будут играться похороны Ярилы, причем на шутейный обряд допускаются только молодухи, но никак не юноши и девушки…

Иные обычаи мая на Руси
В противовес выраженной свадебной символике и европейского Майского Дня, и наших песен-веснянок, сам май считался на Руси временем для свадеб крайне неблагоприятным. «В мае добрые люди не женятся», «рад бы жениться, да май не велит», «кто в мае женится, тот будет век маяться» - вот некоторые русские поговорки об этом. Причины могли быть вполне практическими - свадьба в разгар полевых работ пользы хозяйству не приносила, да и провести её должным образом было сложно. Если искать аналогии в человеческой жизни, то это скорее время молодёжных игр и ухаживаний (вовсе не обязательно платонических), гуляний и радостной юности. Время прекрасной Фрейи, которой, по словам Снорри, «по душе любовные песни»; и Фрейра, кто, согласно Адаму Бременскому, «дарует смертным мир и наслаждения» (и к кому, впрочем, обращались и при свадебных торжествах).
В мае во многих областях нашей средней полосы начинался сев - «с первой майской росы». Естественно, столь важное событие было ритуализировано, хоть до нас дошла лишь поздняя форма обряда: крестьяне служили в церкви молебен пророку Иеремии (Еремею-запрягальнику, 1 мая по старому стилю,14 мая по новому), выходя же вслед за тем на поле, сеяльщики молились на три стороны света (кроме северной) и бросали, глубоко поклонившись, в каждую сторону по три горсти жита. Когда в Малороссии отправлялись на посев конопли, брали с собою сырые яйца. Приехав на место, их отваривали и разбрасывали скорлупу по полю, приговаривая: «Роды, Боже, конопли билы, якъ яйца».
Ещё одна примета мая - майские грозы. Вот что писал об отношении к ним крестьян Малороссии этнограф, историк и поэт Н.Маркевич (сохранена орфография оригинала): «Земля, по давнему преданiю, не растворяется вполнѣ до перваго грому, то есть до выѣзда и прогулки пророка Илiи вѣ колесницѣ по небу. Если первый громъ будетъ слышанъ на западѣ, будетъ хорошiй урожай хлѣба. Если при первомъ громѣ подпереть спиною дерево, стѣну, ворота и тому подобное, то спина не будетъ болѣть. Дѣвушки, услышавъ первый громъ, бѣгутъ къ рѣкѣ, умываются и утираются чѣмъ нибудь краснымъ, чтобъ не терять красоты и быть богатыми». Тут невольно вспоминается представление германских народов о том, что гром даёт плодородие полям и то, что согласно Адаму из Бремена, северный Громовержец-Тор «царит в эфире, управляет громом и реками, ветрами и дождями, ясной погодой и урожаями».

Как видим, многое во встречах расцвета природы и на западе у германцев, и на востоке, у славян, совпадало: мотив первой растительности, мотив ухаживания и молодёжных гуляний, в меньшей степени – действо с выбором главного персонажа обрядовой драмы, вроде Майской Королевы, Лели или Ярилы.
Практически отсутствует у восточных славян весенний мотив священного огня Валубурговой ночи. Только в Калужской губернии на Красную горку сжигали соломенное чучело, что относится скорее к запоздалым проводам зимы.
Ещё предмайская ночь в наших краях, похоже, не отождествлялась со временем Сил и особо мощной магии (кроме благой ворожбы на жениха и урожай), c той причиной, по которой современные асатруа обращаются на Валубург к Одину, первошаману, отцу рун и песенной магии – гальдра, к Фрейе как к ведающей сейд, а также – к древней Валубург, «семнонов сивилле», т.е. пророчице племени семнонов. Именно такая надпись на греческом языке была найдена на нильском островке Элефантина на керамическом черепке, что датируется II в. н.э. Египет в то время был римской провинцией, и германские солдаты выполняли роль гарнизонных войск и имели там постоянный лагерь. В принципе не исключено, что английская настоятельница монастыря в Германии просто носила имя, сходное с неким именем, почитаемым издавна, почему её образ и сыграл роль маски на лике древней веры.
У восточных славян временем близости миров в весенне-летний период считались скорее Русалии (и, разумеется, Купала, но это уже другая история). Русалки, мавки, водяные и т.д., заложные, опасные покойники явно могут рассматриваться как параллель альвам и иным соседям, тоже теснейше связанным с миром мёртвых и тоже отнюдь не всегда благожелательным. Поминовение своих, родных усопших было и на Красную горку (воскресенье), и собственно на Радуницу (понедельник Радуницкой недели, в Малороссии – Могилки, Гробки, Проводы), и во вторник – Навий День или Усопшие радаваницы, было оно и на Русалии-Семик (так называемые Задушные поминки). Но основным смыслом Русалий было всё же общение с недомашним Иным миром и умиротворение его обитателей.

Формально сходство с Русалиями: связь с Иным Миром, обрядность с деревьями
Зелёная, Русальная или Клечальная неделя, она же Семик в наше время приходится на промежуток между 25 мая и 28 июня (т.е. может совпасть с Солнцестоянием). Она включает в себя Задушные поминки (вторник), когда приходили к родным на кладбища с угощением, Семик (четверг, основной праздник) и Клечальную субботу – проводы русалок. Именно в это время начинает цвести рожь, и считалось, что духи мёртвых именно тогда особо активны и их необходимо привлечь на свою сторону для доброго урожая. Последнее явно противоречит возможности отождествления русальской обрядности с европейской майской, поскольку относится к совсем другой части аграрного цикла. Да и провожать в мае тех, кто связан с жизнью земли и деревьев - как-то рановато. Тем не менее, кое-какие моменты германских и славянских представлений сравнить интересно.
Русалки выходят из воды как только распустятся вербы и покроются травою луга. Тогда же просыпаются русалки полевые – мавки, лоскотницы и т.д. Русалки – это утонувшие или утопившиеся девушки, дети, родившиеся мёртвыми, погубленные матерями или просто умершие некрещёными т.д. Русалки любят качаться на ветвях деревьев, особенно предпочитают клён и дуб, расчесывать волосы и распутывать нитки (которые крадут у женщин, что заснули без молитвы). Иногда они зажигают огни над могилами. Встреча с русалкой у реки или в поле опасна – она обязательно постарается защекотать до смерти или затянуть на дно. Иногда русалки загадывают загадки:
- Что растёт без корня?
- Что бежит без повода?
- Что цветёт без цвета?
Правильный ответ, который сохранит жизнь:
- Камень растёт без корня,
- Вода бежит без повода,
- А папоротник цветёт без цвета.
Русалка может упростить задачу, спросив девушку: «Полынь или петрушка?» Сказавшей «Полынь» русалка в сердцах отвечает - «Сама ты сгинь!» и пропадает, неугадавшую защекочет до смерти. Дело в том, что иметь при себе полынь – самый действенный оберег от русалок (так же к изгоняющим их травам относили лепеху (татарске зилля, Acorus calamus L.), ковыль перистый (Stipa pennata L.), любисток (Levisticum officinale), мяту холодную (Mentha piperita L.)) Эти травы клали в карман, зашивали детям в одежду, кидали в воду перед купанием. Однако всё это делалось только до Русалий, до Клечальной субботы, через после Троицы нужды в мерах предосторожности, как считалось, уже не было.

На Украине некогда в Русальную неделю развешивали на деревьях полотно, русалкам на сорочки. На окнах раскладывали горячий хлеб, чтобы его ароматным духом русалки будут сыты. Не следовало всю неделю купаться (даже с оберегами), нельзя было кидать яичную скорлупу (чтоб русалки в ней не плавали) и т.д. В Семик (Зелёный четверг, Мавкин Великдень) никто не должен был работать, чтобы русалок не разгневать. Считалось, что в этот день они выходят на землю и смотрят, чтут ли их память. Тем, кто праздник помнил, русалки сберегали посевы, вставшим же к работе - губили. Утром на восходе девчата ходили «на жита», беря с собой специально испеченный хлеб из ржаной муки, замешанный на освященной воде. В поле хлеб разламывали и делили, а затем каждая девушка шла на поле родителей и оставляла там свою часть для мавок – «щоб жито родило».
Ещё в этот день народ отправлялся в рощи и леса, на берега рек и прудов, ставил в дом или около срубленные берёзки (на Западной Украине дома на Троицу («Зеленi свята») убирают ветками липы), готовил караваи, сдобники и драчены и яичницы, и тоже отправлялся на кладбища с угощением – поминать родителей. Интересно, что если на Радуницкую неделю обязательные яйца красили в красный цвет, то на Семик – в желтый. В этот же день молодёжь отправлялась в рощи, завивать венки из берёз. Здесь пели, плясали, водили хороводы до глубокой ночи. После игр всею гурьбою заламывали берёзку, обвешивали её лентами и лоскутками и с песнями возвращались домой. Семицкие венки в одних местах сохранялись до Троицы, а в других их кидали в воду, гадая по тому, по тому, как он поплывёт, о судьбе. Ещё в этот день девушки могли пойти тайно в лес (непременно имея при себе полынь и любисток!) и подарить русалкам специально завитые венки, чтобы те послали им богатых женихов.

Клечальная суббота посвящена проводам русалок. «Клечанье» – ветви в зелёной листве, которыми украшали жилища на Русалии. Существовало поверье, например, на Черниговщине, что в их листве прячутся пришедшие погостить души умерших родичей. Хотя варианты проводов разнились, обычно они проводились на поле или берегу водоёма, часто включали ночные посиделки до утра у костра, непременными были игры и угощения, русальские песни (обращенные к русалкам или про них) на проводы:
Проводили русалочок, проводили,
Щоб вони до нас не ходили,
Та нашого житечка не ломили,
Та наших дiвочок не ловили.
Часто делали «русалку» из тряпья из соломы, иногда, как в Беларуси, выбирали и наряжали русалку-девушку. Чучело после тризны-проводов топили или разрывали и разбрасывали солому по полю, белорусская девушка-русалка пыталась под конец поймать (и умеренно защекотать) своих подружек. В белорусском варианте, длившемся всю ночь, было принято прыгать через костёр как на Купалу (или как на Валубургову ночь). Сам же обряд проводов недвусмысленно указывает на то, что некогда русалок умиротворяли, посылая им жертву-новую русалку.

Как уже было сказано, аналогии с Майским Днём относятся скорее к форме обряда: зелёные ветви и принесённое в села и дома деревце, ночные (в отличии от Красной горки) игры с костром и прыжками через него, да близость к Иному Миру, требовавшая, как и на предмайскую ночь, особых средств защиты.

Интересно, что на востоке восприятие мира мёртвых в чем-то обратно западному (со значительной степенью обобщения и упрощения, само собой). У германцев и скандинавов род в первую очередь хранят женские духи предков – дисы (в римское время именовавшиеся по латыни Matronae-Матери). Духи же неродные или оказывавшие покровительство всему краю в целом обычно связывались с миром альвов и холмами, курганами, горами, с миром природы. Альвов (эльфов, сидов и т.д.), в свою очередь, исследователи связывают с миром мёртвых (не обязательно чужих, но обитающих по ту сторону границы обжитого людьми мира). При том, хотя такой взгляд и не получил повсеместного распространения, но альвов иногда считают мужским аналогом дис (альвийки действуют в основном в фольклоре, мифология же упоминает только альвов-мужчин). У восточных славян же предки-покровители, в первую очередь, - Деды (так и называются дни их поминовения – Семицкие, Ставровсие, Спасовские, Осенние, Зимние Деды), а опасных и непредсказуемых “диких” покойников олицетворяют ярче всего русалки, существа женственные. Опасные женские существа германской мифологии – трольши и великанши – никогда не мыслились роднёй людям, упыри и им подобные у нас, в свою очередь, не удостаивались поклонения.

P.S. Как можно заметить, выше речь шла только о германском Валубурге-Майском Дне, но не о кельтском Бельтейне. Всё равно, лучше Shellir и Ведьмы на «Сайте для современных ведьм» мне не сказать. :)
P.P.S. А, вообще-то, сегодня как раз Красная Горка - если кому интересно.:)


Откель попёрто:
Адам Бременский. «Деяния архиепископов Гамбургской церкви»
К.Гундарссон, Д.Паксон и др. «Наш Трот»
«Скандинавская мифология. Энциклопедия»
Н.А.Ганина. «Германские провидицы в эпоху Римской Империи»
Н.Пенник, П.Джонс. «История языческой Европы»
«Сказания русского народа, собранные И.П.Сахаровым»
«Обычаи, повѣрья, кухня и напитки малороссiян. Извлечено изъ нинѣшняго народнаго быта и составлено Николаемъ Маркевичем» (Репринтное воспроизведение издания 1860г.)
C.Ермолаев,Д.Гаврилов «Время богов и время людей»
О.Воропай. «Звичаï нашого народу»
«Сайт для современных ведьм» и статья Shellir на нём.
Всяческий справочный интернет и даже, о ужас, Википедия. :)


Майское древо Дома Варген (2011)

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора
Альвы, дверги, духи земли и хульдфолк
(Alfs, Dwarves, Land-Wights, and Huldfolk)

Слово «альв» (álfr, эльф) используется для многих разновидностей существ: не только светлых альвов, тёмных альвов (эльфов курганов и холмов), и чёрных альвов, которых Гримм (Grimm) выделял из немецкого фольклора и северных источников, но также для различного рода земных духов (лесных эльфов, горных эльфов, эльфов полей и вод, а также морских эльфов). В Троте мы обычно говорим о светлых и тёмных альвах как об альвах, о свартальвах или чёрных альвах как о карликах-двергах, про прочих же из перечисленного - как о духах земли.
Альвы, без сомнения, священное племя; аллитерационная фраза «асы и альвы» часто используется в «Поэтической Эдде». Вопрос «Что же с асами? Что же с альвамим?» также задаётся в «Песне о Трюме»,7 (Þrymskviða), указывая, что случившееся с обоими родами тесно связано. Фраза «at ganga álfrek», буквально «идти гнать альвов», означающая «сходить облегчиться», тоже вполне соответствует общему представлению, описанному в «Саге о людях с Песчаного берега»,4 (Eyrbyggja saga), что гадить на священной земле – значит осквернять её, что, опять же, намекает, что альвы и боги с богинями ходят близкими путями. Это уподобление, как указывает Турвиль-Петр (Turville-Petre), появляется и в англосаксонском заклинании «Супротив внезапной боли» (Wiþ Færstice), в котором выражения «выстрел Асов...выстрел Альвов...выстрел ведьм» перечислены рядом («Миф и Религия» (Myth and Religion), стр. 230) - хотя контекст заклинания предполагает скорее, что это асы в представлении людей опустились на уровень ведьм и низших духовных существ, чем что альвы рассматривались как божественные существа в то время, когда заклинание создавалось. (Прим. – перевод этого и других упоминаемых далее англо-саксонских заклинаний на русский есть в книге Л.Кораблёва «Англосаксонская магия. Исландский травник») О светлых и тёмных альвах самих по себе мы в «Эддах» ничего не находим; похоже, лишь карлики участвуют в мифе.
Слово «альв», вероятнее всего, происходит от корня, означающего «белый», с различными предположениями на тему «блеска» (как в англосаксонском мужском имени Ælfbeorht - «альво- яркий» и прилагательном ælfscien - «прекрасный как альв»), и «белой туманной формы» (де Фрис (de Vries), «Словарь» (Wörterbuch), стр.5). Последнее прочтение может быть связано с таинственными ,Нибелунгами («племя тумана» - старосеверное Níflungar, немецкое Nibelungen), которые были сверхъестественным народом в первой части «Песни о Нибелунгах» (Nibelungenlied), но чье имя перенесено на королевский дом Бургундов во второй половине поэмы и в северных материалах, возможно, благодаря образу Хагена/Хёгни (Hagen/Högni), о котором «Сага о Тидреке» (Þiðreks saga) сообщает, что он было сыном альва.
Альвы имели в эпоху викингов свой устоявшийся культ; праздник Зимних Ночей иногда назывался альваблотом (álfablót) (также, как дисаблотом (dísablót) и Фрейсблотом (Freysblót)). Когда скальд Сигват (Sigvatr), христианин, обращенный Олавом Толстым (Óláfr inn digri, прим. – политкорректная форма именования второго крестителя Норвегии, неполиткоректная – св.Олав ), пришёл на сельский хутор в конце осени, хозяева заявили, что не могут его впустить, поскольку проводят жертвоприношение альвам - как христианин, Сигват, был, вероятно, нежелательным лицом на семейном священном праздненстве. Мы не знаем, какого рода альвы славились на этом жертвоприношении, однако, как будет сказано далее, наиболее вероятно, что это были альвы курганов. Любопытно, что хотя альвы обычно мыслятся как связанные с культом Ванов, Сигват сообщает, что хозяйка дома сказала ему «Я боюсь гнева Одина» («Висы о поездке на восток» (Austrfararvísur), ок. 1019 н.э.), что подразумевает, что Водан также имел особую связь с ними. Поскольку Сигват был обращённым в первом поколением, вряд ли он спутал бы Водана с другим божеством, или использовал его имя без причины.
В своей «Эдде» Снорри сообщает нам, что светлые альвы является существами яркими и сияющими, весьма приятными на вид, чья вешность вполне соответствует первому варианту этимологии их названия. (прим. - «Видение Гюльви», 17: «Есть среди них [обиталищ] одно — Альвхейм. Там обитают существа, называемые светлыми альвами. Темные альвы живут в земле, у них иной облик и совсем иная природа. Светлые альвы обликом своим прекраснее солнца, а темные — чернее смолы».) Солнце также звалось Альврёдуль (álfröðull, Слава Альвов), что кажется подходящим в основном для светлых альвов, так как ни тёмные альвы, ни карлики интересуются её светом. Согласно «Речам Альвиса» (Alvíssmál,16), альвы также зовут Солнце «Прекрасным Колесом» (прим. – так в оригинале (fagra-hvél), в русском переводе А.И.Корсуна название Солнца у альвов заменено на «Пылающий обод»). Эти альвы тесно связаны с Фро Ингом, повелителем Альвхейма; как воздушные и яркие существа, они могут помочь установить ясную погоду. Гримм комментирует, что «про обиталища светлых эльфов на небе народные рассказы более ничего не сообщают» («Тевтонская Мифология», II, стр. 454). Также возможно, что понятие «Светлый Альв», было синонимом для «бога/богини», где слово «альв» использовано поэтически как обобщенный термин для «духовной сущности». В наши дни светлые альвы иногда рассматриваются как посланники богов и богинь, приносящие энергию Мира Асов долу, в Срединный Мир.
Мы знаем значительно больше о тёмных альвах, или альвах курганов и холмов, чем о других двух их родах. И из северных источников и из скандинавского фольклора ясно, что тёмные альвы – племя мёртвых, особенно те призраки, что обитают в курганах. Один из многочисленных норвежских конунгов по имени Олав, после его погребения, как считалось, приносил благо и плодородие своему королевству даже из кургана, и потому был назван «Geirstaðaálfr», Альвом Гейрстадира. На самом деле старое северное слово álfkarl (эльф-мужчина), был взято из ирландского alcaille, «призрак мертвого» (де Фрис, «Словарь», стр. 6). В «Речах Высокого» (Hávamál, 143), когда Один рассказывает о тех, кто обучал рунам различные племена, он говорит: «Один у асов, а Даин у альвов, Двалин у карликов...» (прим. – здесь и далее стихи «Старшей Эдды» в переводе А.И.Корсуна) Имя «Dainn» - также имя дверга и означает просто «Мёртвый».
Поскольку культ умерших обитателей курганов восходит к Каменному веку, культ альвов - одна из древнейших нитей в ткани древнего Трота. С незапамятных времён такое поклонение характеризовалось предложением еды и питья обитателям курганов. В «Саге о Кормаке» (Kormáks saga) рассказывается, как серьёзно раненый человек получил указание положить кровь и плоть быка на холме, в котором обитали альвы. Дары в виде пищи и питья, положенные на кургане поблизости от дома в священное время, особенно на Йоль, известны вплоть до нашего времени (Фейлберг (Feilberg), «Йоль» (Jul), II, стр. 20); более чем вероятно, что в древности это совершалось всякий раз, когда возникала необходимость. В Бронзовом веке многие священные камни были отмечены небольшими круглыми углублениями, которые теперь зовут эльфийскими чашами. Опять же, вплоть до настоящего времени, приношения лились или клались в эти небольшие отверстия в камне. Те верные сегодня, кто не живет вблизи германских языческих курганов, могут выбить или высверлить небольшие чашеобразные углубления на каких-нибудь скалах около своих домов с тем, чтобы совершать подобные приношения альвам.
Турвиль-Петр предполагает, что альвы, возможно, был мужским аналогом женственных дис - умершими мужчинами рода, как дисы были умершими предками-женщинами - и верными сегодня это часто принимается, Фро Инг и альвы призываются вместе с Фрове и идис. Помимо случая Олава, нет причин считать курганных альвов существами исключительно мужского рода: женщин хоронили в курганах так же часто, как и мужчин, и индивидуально альвы не показаны в северных источниках в достаточной мере, чтобы знать наверняка, были ли они одного пола или нет (прим. – если не рассматривать северный фольклор или, например, «Сагу о Хрольве Жердинке» (датируемую не позднее, чем 1450г.), в которых сомнений в существовании альвов женского пола нет). Однако, возможно, что слова, относящиеся к одного и того же вида существам, различались в эпоху викингов в зависимости от пола. Несомненно, álfr – слово мужского рода, а dís женского, так что, по крайней мере, при их использовании в культе мертвых, два понятия могли довольно легко поляризоваться. Турвиль-Петр поддерживает эту теорию, упоминая, что, согласно «Саге о Хейдреке» (Heiðreks saga) «женщина, которая обагрила алтарь во время дисаблота, звалась Альвхильд (Álfhildr, Альв+битва); она была дочерью Альва (Álfr), короля Альвхейма (Álfheimar)» («Миф и Религия», стр. 231). Так как источник является сравнительно поздним, желание согласованности могло бы изменить дисаблот на альваблот, или имя Альвхильд на одно из многочисленных женских имен с элементом -дис, но этого не произошло, намекая, что традиция, возможно, была передана точно.
(прим.-возможно, речь идёт о редакции саги под названием «Сага о конунге Хейдреке мудром, где рассказывается про Альвхильд следующее: «После этого Старкад похитил Альвхильд, дочь конунга Альва из Альвхейма, но Тор убил Старкада. Тогда Альвхильд ушла к своим родичам» (пер. Т.Ермолаева). Альвхильд дочь Альва упоминается ещё в нескольких текстах, однако в доступных материалах нигде не фигурируют ни дисаблот, ни алтарь.)
Если такое различие и существовало во времена язычества, впоследствии оно было утрачено, и весь народ холмов стали называть альвами. Однако скандинавские народные баллады содержат сюжеты, которые наводят на мысль, что эти альвы-женщины все еще действуют как идис (в их тёмной ипостаси). Датская баллада «Улов и эльфы» (оригинальное название - Herr Oluf Han Rider) рассказывает о человеке, который накануне своей свадьбы проезжал через рощу, где танцевал эльфийский народ. Одна из женщин просит его потанцевать с нею, но жених отказывается. Она ударяет его над сердцем; он скачет домой к той, что с ним помолвлена, и оба они, жених с невестой, не доживают до следующего утра. В исландском варианте Olafur liljuros («Олав Лилейно-розовый») женщина-альва просит человека остаться с нею в холме; он отказывается на том основании, что он - христианин. Затем она просит у него поцелуя, который тот дает «со смешанным чувством» (буквально с half-hugr – в пол-желания, в пол-духа); она же наносит ему удар своим ножом, смертельно ранив. Как было сказано в разделе «Идис» (Idises), такое предложение и его последствия вполне типичны: тем путём или иным, но избранный мужчина присоединится к женщине в смерти.
Обитатели холмов и курганов особенно заинтересованы в человеческих детях, которых они крадут, если есть такая возможность, оставляя вместо них подменышей. Согласно народным представлениям, народ холмов может размножаться, но это дело редкое и трудное, и есть несколько рассказов о человеческих женщинах, которых звали повитухами к альвам при родах.
(Прим. – один из утвердившихся в фольклоре мотивов заключается в том, эльфийка не может разродиться, пока её не коснётся человек (неважно, мужчина или женщина)).
Альвы, подобно троллям, ётунам, и богам с богинями, могут вступать в брак с людьми. Подобное частенько происходит в скандинавском фольклоре. В период позднего язычества/раннего средневековья, наиболее примечательный пример, наверное, – Хёгни (Хаген) «Саги о Тидреке». Согласно саге, он был «сер как пепел, и желтоват как лыко, и бледен как мертвец», его легко было спутать с троллем в тусклом свете. Представление, что Хаген был сыном альва, могло прийти в Скандинавию из оригинального германского источника обоих произведений - как «Саги о Тидрике», так и «Песни о Нибелунгах» (все-же, как упомянуто выше, ассоциация Нифлунги/Бургундцы намекает на возможность более древней связи, которая, подобно смерти Сигурда от удара копья, была утеряна на Севере, но сохранилась в немецком материале). Однако описание Хёгни в саге типично-северное. Имеется множество поздних народных сказов о мужчинах, которые были соблазнены альвами-женщинами (и стали отцами их детей), и о невестах, которые были похищены альвами в день свадьбы. Есть также рассказы о мужчинах, которые должны были перекинуть сталь через своих эльфийских возлюбленных, чтобы привязать их к Мидгарду и иметь возможность жениться на них.
Люди, побывавшие у альвов, нередко возвращаются безумными или, как минимум, тоскующими и погруженными в свои мысли. Выражение «взятый в гору» использовалось, когда с кем-нибудь случалась внезапная психологическая перемена, которая часто была связана с тем, что человек сбивался с пути и терялся в горах или лесах. Звон церковных колоколов, как считалось, мог вынудить альвов позволить пленникам вернуться (Квиделанд и Семсдорф (Kvideland & Sehmsdorf), «Народная скандинавская вера и легенда», (Scandinavian Folk Belief and Legend) стр. 212). Зимек (Simek) сообщает нам, что немецкий «Erlkönig», основа одноимённой баллады Гёте «Лесной царь» (в свою очередь, вдохновившей песню Шуберта), «порожден неправильным переводом Гердера, который ошибочно понял датское elverkonge (эльфийский король) как Erlenkönig (ольховый король), но приписал ему некоторые тёмные атрибуты эльфов» («Словарь» (Dictionary),стр. 74); а именно: попытку соблазнить ребёнка уйти с ним, а когда это не удаётся, увод насильно, при котором отцу осталось лишь мёртвое тело.
(прим. Иоганн Годфрид Гердер (Herder), 1744 -1803 гг., немецкий писатель, публицист, философ, один из идеологов движения «Бури и натиска», опубликовал первый в мире сборник народной поэзии разных стран «Народные песни» в 1778-1779гг.)
Альвы также известны благодаря «стрелам альвов» - малым невидимым стрелам, воздействие которых на людей и домашних животных колеблется от внезапной острой боли, локальных опухолей, необъяснимых разрушительных болезней до рака косного мозга и даже смерти. Люмбаго и артрит особенно часто считались результатом эльфийского выстрела. Это представление является общим для всего северного мира, имеет варианты названий во всех германских диалектах (вместе с аналогичными «выстрелом тролля», «выстрелом ведьмы» и «выстрелом дверга»); оно, вероятно, ведёт своё начало с самых древнейших времён. Те, кто подозревает, что они или их животные страдают от эльфийского выстрела, могут воспользоваться заклинанием «Wiþ Færstice» («Супротив внезапной боли»), текст и перевод которых есть, например, у Г. Стормса (G. Storms) в «Англо-скасонской магии».
Альвы чрезвычайно не любят, когда хлева, постройки или сами люди мешают им на их холмах. Есть несколько историй о холмах с растущими на них деревьями, ветви которых было нельзя обламывать; когда же этот запрет оказывался нарушен, нарушителя ждали великие несчастья.
Тем не менее, альвы могут неплохо уживаться с людьми. Сказки и былички изобилуют историями о тех, кто помог им и был вознаграждён за это. Если они предлагают подарок, особенно в благодарность за услугу, безопаснее взять его, нежели отказаться. Еда и напитки у нас общие (хотя, есть совершенно противоположное представление о том, что отведавший эльфийской пищи в холме будет вынужден остаться там навсегда). Есть также часто встречающаяся тема альвийских даров, которые кажутся ничего не стоящими (сухая листва, кусочки дерева и т.д.), но которые превращаются в золото – что абсолютно несходно с кельтским представлением о «золоте фейри», которое кажется ценным, но на самом деле является просто мусором, на который наложены чары. Англосаксонские имена, как например, Ælfgifu (Эльф+дар), Ælfred (Эльф+совет совр. Альфред), and Ælfwin (Эльф+друг - совр. Алвин), также говорят о добрых и близких отношениях между альвами и людьми в английской традиции.
Альвов можно увидеть сквозь отверстие от выпавшего сучка («эльфийскую скважину»), отверстие, проделанное альвийским выстрелом в шкуре животного (Гримм, «Тевтонская мифология»,II,стр.461) и, вероятно, через естественные отверстия в камнях, которые, как известно, почитаются особо волшебными.

Чёрные Альвы (свартальвы, дверги,карлики)
Северная литература сообщает о чёрных альвах или карликах нам значительно больше, чем о любом другом племени альвов. Согласно Снорри, карлики возникли из личинок, ползавших в теле убитого Имира, когда Мидгард создавался. Он также упоминает, что чёрные альвы черны как смола, но это может быть скорее авторским пониманием их названия (прим. исландское svartr означает и «чёрный» и «тёмный», однако тёмными альвамим (англ. Dark Alfs) авторы именуют альвов курганов); в «Речах Альвиса», 2 (Alvíssmál), Тор комментирует, насколько бледен дверг Альвис, говоря: «Что бледен твой лик? Не спал ли ты с трупом?»
Подобно тёмным альвам, чёрные альвы тесно связаны со смертью, и могут часто сами представлять народ мертвых, как свидетельствуют имена Dáinn (Мёртвый, имя также известно как имя правителя альвов), Nár (Труп), и Bláinn (тёмно-синий/черный - ср. helblár, хельски-синий, (прим. переводится часто «чёрный как смерть», - постоянный эпитет при описании трупов, особенно тел. немертвых-драугов). Другие имена карликов связаны с их мастерством, например Næfr (Искусный). Есть у них и магические способности, как видно из имени Gandálfr (Жезл+Альв или Волшба+Альв), и мудрость, о чём свидетельствуют имена Fjölsviðr (Многомудрый, имя, которое так же носит Один), Alvíss (Всемудрый), и Ráðviðr (Совет/решение+мудрость). Они могут быть лживы: правитель карликов зовётся Dvalinn (Обманщик). Саму этимологию английского слова dwarf (гном, карлик) различным образом выводят из индо-европейского * dhuer (ущерб), древнеиндийского dhvaras (демоподобное существо), и индоевропейского *dreugh (корень, связанный с английским dream (сон, мечта), но также и с немецким Trug (обман)). Последнее чтение наилучшим образом увязывается со значением имени Dvalinn. Зимек упоминает, что «происхождение представления о карликах обнаруживается либо в представлениях о духах природы, либо о демонах смерти... (но) духи природы, более вероятно, будут эльфами. Тем не менее, возможно, что имело место смешение концепций» («Словарь», стр. 68-69).
Связь двергов со снами и иллюзиями привела сегодня к представлению о том, что их земля, Свартальвхейм, отражена в человеческой душе как подсознательное, царство теней, где мысли лживы по своей сути.
(Прим. Так в тексте, но всё же не всё в подсознании лживо, хоть и считается, что правда и ложь там не различимы. Однако именно из подсознания переходят в сознание идеи – воплощаются на новом уровне. И это кажется лучшей аналогией с мастерством двергов, превращающих руду в уникальные произведения искусства)
Четыре карлика, Аустри (Austri, Восточный), Нордри (Norðri, Северный), Вестри (Vestri, Западный) и Судри (Suðri, Южный), держат небо - купол черепа Имира. Эти карлики иногда призываются сегодня как стражи соответствующих четвертей священного круга. Алиса Карсдоттир (Alice Karlsdottir) отждествляет их с четырьмя не названными в «Пряди о Сёрли» (Sörla þáttr) двергами, что сковали Брисингамен, ожерелье Фрове.
Чёрные альвы, упомянутые в источниках, всегда мужчины - хотя современные авторы фэнтези нашли удачное объяснение, согласно которому которое карлики-женщины существует, но также бородаты, из-за чего людям трудно различить, кто есть кто. Согласно Гримму, карлики-мужчины известны тем, что могут увести человеческих женщин (Гримм II, стр. 466-67), пока мужчины-люди не вступят в брак с карликами-женщинами. Однако цитата, которую Гримм приводит в связи с этим, говорит о дочери эльфов холмов, а не карликов. Карлики обычно являются в виде старых внешне существ, с длинными серыми бородами; низкорослых и коренастых, но весьма сильных. Часто они носят красные колпаки, которые делают их невидимым для людей; Шапка-невидимка из «Песни о Нибелунгах» (прим. В русском переводе «Песни» немецкое Tarnkappe (шапка-невидимка) заменено на плащ-невидимку), так же была изделием карликов, и часть клада Нибелунгов охранялась карликом Альберихом (Alberich, Альв+Правитель). В северной версии истории магическим головным убором из сокровищ дверга был «шлем ужаса» (ægishjálmar), который давал своему обладателю способность к оборотничеству и ввергал в ужас его противников.
(Прим. Всё же большинство исследователей отождествляет «шлем ужаса» из «Речей Фавнира» с одним из одноименных исландских магических знаков. Хотя, конечно, гальдрастав этот вполне мог быть нанесён на шлем настоящий.)
Подобно троллям, карлики живут горах и камнях, которые часто являются входами в Иной Мир. «Сага об Инглингах» (Ynglinga saga) рассказывает, что конунг Свейгдир из рода Инглингов искал долго обитель Одина, и однажды вечером после захода солнца, когда он шел из зала, где пили мёд, до своего спального покоя, он увидел дверга под большим камнем. Карлик стоял в проёме каменной двери и звал Свейгдира, предлагая ему войти, если он хочет встретить Одина. Свейгдир вошёл в камень, что закрылся за ним, и никто из людей его более не видел. В «Саге о Хервёр и Хейдрике» (Hervarar saga ok Heiðreks (прим. – точнее, в редакции, именуемой «Сага о конунге Хейдреке мудром» (Heiðreks saga konungs ins vitra)), конунг Сваврлами (или Сигрлами в альтернативной версии саги), увидел двух карликов, Двалина и Дулина (Dulinn) перед камнем на заходе солнца и преградил им мечом путь в камень, пока они не обещали сделать конунгу наилучшее оружие, какое только возможно. Это был меч Тюрвинг; но когда дверги отдали его конунгу, Двалин сообщил ему, что клинок этот будет губить человека всякий раз, когда его обнажат, что им будет совершено три подлых деяния, и что он станет погибелью самому Сваврлами. Услыхав такое, Сваврлами попытался ударить дверга мечом, но тот успел нырнуть в камень. Карлики не воины, и их можно вынудить работать под угрозой - но они помнят зло очень хорошо и всегда обретают свою месть.
Кроме того, подобно троллям, карлики превращаются в камень под солнечным светом; Тонар избавляется от Альвиса, поклонника дочери из двергов, отвлекая его вопросами, пока дневной свет не упадёт на него, тема равно характерная для историй про троллей в северной поэзии (ср. «Песню о Хельги сыне Хьёрварда» (Helgakviða Hjörvarðssonar)) и исландских народных сказках. Они могут, однако, бродить по земле при свете дня в виде оленей; четыре оленя, которые объедают кору Мирового Древа все носят имена карликов (Прим. «Речи Гримнира»,33: «четыре оленя, рога запрокинув, гложут побеги: Даин и Двалин, Дунейр и Дуратрор»), и могут на самом деле быть двергами, известными как Северный, Восточный, Южный, и Западный в их дневных формах. Карлик Андвари, хранитель сокровищ Рейна, принимал форму большой щуки, и старое английское заклинание «Супротив карлика-дверга» также описывает их в форме пауков.
Но прежде всего карлики - величайшие из кузнецов (за исключением Вейланда (прим. англ. Weyland, или Вёлунд-Völundr северной мифологии. В русских переводах - Велунд, Виланд и т.д.), речь о котором ещё пойдёт в этой главе). Ими были созданы все величайшие сокровища богов и богинь, и немало чудесных вещей для рода человеческого. Хотя нет следов общепринятого культа карликов, как это было для альвов, не кажется невероятным, что кузнецы могли им поклоняться и призывать для нужд ремесла. Как известно, наши легенды иногда рассказывают о героях, отданных в обучение или воспитанных карликами. Немецкий Зигфрид был послан в качестве ученика карлику Миме; в северной версии Сигурд – приёмный сын кузнеца Регина. Согласно немецкой традиции, сохранившейся в «Саге о Тидреке», Вёлюнд тоже был отдан в обучение карликам.
Карлики являются также хранителями всех богатств в недрах земли, и вовсе не обязательно ценят людей, эти богатства забирающих: большинство сообществ горняков имеет свои легенды о злонамеренных существах, которые перерезают верёвки и ослабляют крепления шахт. Тем, кто работает с металлами и камнями, также как и призывающим двергов в своих ремёслах, будет неплохо одаривать их по этому поводу.
Люди могут стать карликами или альвами. Такая трансформация показана в северной легенде о Вёльсунгах/Нибелунгах, где Регин - первоначально человек, брат Фавнира и оборотня Оттара - превращается в карлика, так же как Фавнир становится драконом. Так как германский дракон, как отмечено профессором Толкиеном в работе «Чудовища и Критики» (The Monsters and the Critics), отнюдь не природное животное, но скорее призрак мертвого человека, охраняющий свой клад, и некоторые карлики также, кажется, относятся к миру мертвых, возможно, что превращения Фавнира и Регина произошли посмертно из-за их одержимости сокровищем Рейна (первоначально принадлежавшим карлику Андвари). Как кузнец, Регин был, естественно, гораздо ближе к двергам.
Другое подобное превращение, кажется, происходит с Вейландом-Вёлюндом, о чем рассказывает «Песнь о Вёлунде» (Völundarkviða). Хотя легендарный кузнец и назван в начале поэмы «властителем альвов» (alfa ljóði, vísi alfa), он выглядит полностью человеком: ест, охотится, его одолевает сон, позволяющий врагам легко захватить мастера. Однако во время долгого испытания, когда он стал пленником, калекой-хромцом, и был вынужден ковать драгоценные изделия для конунга Нидуда, силы нужды и его мастерства начинают изменять человеческую его суть. Ему не нужен более сон, он куёт непрерывно, становясь неутомимых и могущественным кузнецом, как любой из чёрных альвов. Ко времени, когда он полностью завершает свою месть, Вёлюндн окончательно покидает человеческий мир и становится альвом воистину. Когда он говорит «Благо мне...стану я на свои ноги, которые воины Нидуда отняли у меня», он признает уничтожение Вейланда-человека; когда он летит по воздуху на крыльях, которые сам выковал для себя, он становится целиком Вейландом Кузнецом наших народных легенд, «мудрым альвом», который жив и поныне, и которого почитали и приносили дары во всём тевтонском мире.
(Прим. В русском переводе А.И.Корсуна это место звучит «Теперь взлечу я на крыльях, что отняли воины Нидуда!», однако прочтение оригинальной фразы как «стану я на ноги» возможно, а про отнятые некогда крылья песня не рассказывает, как, впрочем, и про процесс создания тех, на которых кузнец улетел из плена.)

Духи земли.
Духи земли – существа, обитающие в естественной среде, например в потоках, камнях или водопадах. Они принимают множество форм, иногда человекоподобных, иногда - нет. Духи земли могут быть пробуждены, что бы защитить их землю от магических атак, как, например, в рассказе «Круга Земного» (Heimskringla, «Сага об Олаве сыне Трюггви», XXXIII (Óláfs saga Tryggvasonar)) , где колдун отправляется в Исландию в облике кита, чтобы увидеть, можно ли её захватить. Он видит, что на острове везде кишат духи земли. Когда он пытается выйти на берег, четыре хранителя земли - дракон на восток-северо-востоке, птица на севере, бык на западе, и горный гигант на юго-юго-западе - каждый с полчищами меньших существ того же облика, следующих за ними, атакуют пришельца. Он возвращается, чтобы сообщить конунгу датчан Харальду сыну Горма, что Исландия слишком хорошо защищена, чтобы вторжение было успешным. Этих четырёх стражей все ещё можно увидеть на обратной стороне исландской кроны.
В отличие от части альвов и карликов, ни один из духов земли, кажется, никогда ранее не был человеком; Исландия, которая была необитаемой за исключением сомнительных ирландских монахов (и некоторые из них были чрезвычайно сомнительными на самом-то деле), уже кишела ими, когда северяне осваивали землю. Именно этих существ легче всего отыскать тем, кто живёт в Новом Свете; к этим духам земли издавна обращаются идущие путём американских индейцев. Можно обнаружить, что они хорошо отзываются каждому, кто приходит к ним с вежеством и уважением. Некоторые верные в Америке добавляют табак к дарам хлеба и напитков для духов земли, чтобы почтить местные обычаи и быть уверенными, что эти существа получили то, чем они воспользуются.
Во всём германском мира поклонение духам земли продержалось значительно дольше, чем культ асов и ванов. Фактически, эта вера всё ещё жива сегодня в Исландии, где у многих домов на хуторах есть валуны, рядом с которыми хозяева стараются лишний раз не проходить и где не разрешают играть детям. После христианизации германцев принимались строжайшие законы против любого рода поклонения скалам, деревьям или источникам, как например, «Всеобщее увещевание» (Admonitio generalis ) Карла Великого, ок. 787г., и его «Особый капитулярий государевым посланцам» от 802г., и «Проповедь VI» Лже-Бонифация, ок. 800г. (Чизхолм, «Рощи и виселицы» (Chisholm, Grove and Gallows)). Такое поклонение обычно характеризовалось приношением еды и питья на священное место. Затем принесённое съедали во имя его обитателей и/или оставляли часть принесённого там в дар.
По языческому закону в Исландии, как записано в «Книге о занятии земли» (Landnámabók, «Книга Хаука», 268 (Hauksbók) или кн.4, гл.81 в пер. Т.Ермолаева), драконьи головы на носах кораблей надлежало снимать перед тем, как суша появится в поле зрения корабельщиков, чтобы не испугать духов земли. Вероятно, во время нападений и налётов головы с разверстыми пастями ставились по той же причине: они должны были испугать духов, живущих на чужой земле и удержать их от помощи её защитникам в бою. Когда Эгиль Скаллагримссон устанавливал на островке свой «нидстёнг» (níðstöng, жердь нида, жердь поношения, хулы и т.д.) - жердь с лошадиной головой против конунга Эйрика Кровавая Секира и его жены Гуннхильд, он сначала объявил, что ставит жердь нида против королевской четы, затем повернул её лицевой частью черепа к материковой земле и сказал: «Я посылаю проклятие (níð, поношение) духам, которые населяют эту страну, чтобы они все блуждали без дороги и не нашли себе покоя, пока они не изгонят конунга Эйрика и Гуннхильд из Норвегии» («Cага об Эгиле» (Egils saga), 57, пер. С. С. Масловой-Лашанской). Шест с головой лошади на нём, вероятно, действовал примерно таким же образом как «носовой дракон». Реально найденные остатки датского судна показывают, что на носу был изображён зверь с конеподобной головой и гривой из железных завитков.
Если духи земли испуганы или разгневаны, всё на этой земле пойдёт наперекосяк, пока они не успокоятся вновь. Необходимо получать их разрешение перед проведением любого серьёзного ланшафтного преобразования, особенно если оно включает пересадку деревьев или перемещение валунов, в которых они часто обитают. Духи земли склонны испытывать неприязнь к громкому шуму и пугаться насильственного пролития крови. Можно предположить, что они также испытывают неприязнь к загрязнению окружающей среды, интенсивному дорожному движению и мусору. Они могут поговорить непосредственно с теми, кто достаточно чуток, чтобы услышать их; другим они могут являться во сне.
Поклонение духам земли, вероятно, не являлось крупномасштабной религиозной деятельностью, хотя хорошо сохранять еду и напитки от священных праздников и оставлять их каким-либо ручьям, камням или домашним деревьям поблизости. В исландских сагах есть два примера людей с тесной личной связью с духами земли. «Сага о крещении» (Kristni saga) и «Прядь о Торвальде Путешественнике» (Þorvalds þáttr víðförla) рассказывают о том, как местные предводители приносили жертвы скальным жителям, которых именовали ármaðr (человек урожая) или spámaðr (провидец), покуда эти духи не были изгнаны святой водой, которую лили на их камни.(прим. интересно, что в современном исландском слово ármaðr имеет значение – управитель, староста или распорядитель, ос. назначенный королём или епископом. Были ли описываемые существа духами земли или, например, альвами – делать выводы, пожалуй, затруднительно) Имена, данные обитателям скал предлагают, что духи земли не только делают землю плодородной, но и способны дать мудрый совет. В «Книге о занятии земли»( ч.4 гл.86 в пер. Т.Ермолаева) у человека по имени Козлиный Бьёрн были проблемы с козами. Во сне к нему явился скальный житель, предложив стать его сотоварищем (прим. в оригинале – félag, товарищ, деловой компаньон). После этого к стаду Бьёрна прибился новый козёл, и стадо начало быстро расти. Когда Бьёрн шел на тинг, или его братья на рыбную ловлю, люди со вторым зрением могли видеть всех духов земли, что их сопровождали. Стать другом духа земли, несомненно, дело очень личное, требующая определенной степени тишины и тайны, чтобы вы и они смогли услышать друг друга.
Хотя духи земли не были субъектами мифа, они, кажется, были существенной частью каждодневной жизни всех наших германских предшественников - существа эти были любимы и с ними часто имели дело. Как советует Один в «Речах Высокого», 44 (Hávamál) «Если дружбу ведешь и в друге уверен и добра ждешь от друга, — открывай ему душу, дары приноси, навещай его часто». В прежние дни, как видим из широкого распространения культа духов земли и закона исландцев, забота об этих существах весьма занимала мысли людей. Это стало даже более необходимо в наше время, когда большая часть человеческой деятельности словно специально задумана, чтобы обидеть их. Это подъём к истине - снова стать друзьями с духами земли так, чтобы и мы, и они смогли процветать.

Хульдфолк
Хульдфолк (Сокрытый Народ) являются персонажами континентального скандинавского фольклора. Их часто смешивают как с как тёмными альвами, так и с духами земли, и в позднем фольклоре термин, как правило, применяется к любому роду существ, который люди обычно не могут увидеть, особенно к обитателям холмов.
Одна из наиболее типичных черт хульдфолк - то, что они являются в виде прекрасных людей, но имеют какую-то черту животного мира, как например, коровий хвост или копыта; либо же их спины полые или поросшие корой. Они пытаются скрывать это, так как получают особое удовольствие от соблазнения людей и даже иногда вступают с ними в брак.
Шведы верили в женщин, называемых скога (в различных русских переводах - скоге, скогсра и т.д. - к skogsrå, Хозяйка леса), которые жили в лесу и соблазняли охотников и углежогов. Взамен за мужскую благосклонность, они помогали своим возлюбленным в работе, зачаровывая их винтовки, чтобы те никогда не промахивались, или поддерживая огонь, покуда они спали. За добро скога, скорее всего, отплатит добром. В одном рассказе пара охотников натыкается на двух лесных женщин, одна из которых собирается родить. Они дают ей часть своей одежды, что бы завернуть младенца, и скога сообщает им, что завтра один подстрелит её собаку, а второй кошку. И впрямь, cледующим днём один добывает волка, а другой рысь. («Скандинавские сказки», стр.89 (Scandinavian Folktales)). Таких лесных жен также можно найти в немецком фольклоре, где они учат людей знанию трав и помогают в помоле муки и прочих подобных делах. Было принято печь небольшие хлебцы для них вместе с каждой партией хлеба и оставлять в лесу, они же в ответ оставляли собственную выпечку на плуге или в борозде. Они крайне не любят хлеб с семенами тмина, это же свойственно и некоторым другим представителям Сокрытого Народа. Существуют также лесные мужчины, но они куда более нелюдимы и обладают не столь добрым нравом (Гримм, «Тевтонская Мифология», II, стр. 483-85).
Известна другая разновидность подобных существ, связанная с водой: нёк (или нек, нок, ник и т.д., к. nöck, näck), который обитает в потоках, прудах и реках. Слово родственно английскому «никор» (nicor) или в существенно сокращенной форме - «никси» (nixie). В англосаксонских источниках они принадлежат к внушающему страх племени ётунов, противников, достойных того, чтобы Беовульф обнажил против них свой меч; однако в скандинавском фольклоре могут приносить пользу. Нёк настроит скрипку и обучит скрипичной игре, если ему предложить черного ягненка. Если скрипач позволит этому существу пососать кровь из своего пальца, нёк научит его мелодии, услышав которую все будут должны танцевать. Он остаётся по-прежнему страшным существом: в Норвегии говорят, что он требует человеческую жизнь каждый год. Хотя немецкий и английский фольклор помнит меньшее число подобных существ, есть много рек, о которых хотят такие же рассказы, включая неширокий и медлительный английский Кем ( Cam, река, на котрой стоит Кембридж) и немецкую Зале (нем.Saale, приток Эльбы), которая требует своих жертв на Валубургову Ночь или Мидсаммер (Гримм, «Тевтонская Мифология», II, стр. 494). Входя в реку, рекомендуется принести небольшой дар в виде еды и питья, чтобы водным жителям не пришло в голову выбрать в качестве жертвы самого гостя. В Исландии подобные водные существа, как говорят, притворяются лошадьми, ездить на которых вполне безопасно, пока они не окажутся возле открытой воды; как только это случаетсяб они ныряют в воду и топят всадника. «Книга о занятии земли» («Книга Хаука», 71 или ч.2, гл. 31 в переводе Т.Ермолаева), описывает, по видимому, именно такое существо. Аудун Ковыляла (Auðun stoti) как-то раз увидел серого в яблоках коня, выбежавшего из Стадного озера (Hjarðarvatn); он запряг коня в работу, и тот трудился столь тяжело, что его копыта по щётки увязли в земле на поле. Но после заката конь порвал всю упряжь и помчался обратно в озеро.
Скандинавский нёк - всегда мужчина, но, помимо них известны хавфру (мн. havfruen, девы гавани, русалки). Наиболее известной обитательницей вод будет, вероятно, Лорелея (нем. die Lorelei) из Рейна. Такие женщины являются провидицами и от них можно добиться ответов на вопросы. В «Песне о Нибелунгах» Хаген видит трёх водных дев, что купаются в Дунае, и они предсказывают ему, что все, кто пересекут реку, должны будут умереть.

Составители:
Члены общины «Храфнар» (Hrafnar, община Д.Паксон)
Квельдульв Хаган Гундарссон (Kveldulfr Hagan Gundarsson), отрывок из статьи «Вейланд-кузнец» (Wayland the Smith), в альманахе «Горный Гром»,2 (Mountain Thunder 2, стр.3-5).
Алиса Карлсдоттир (Alice Karlsdottir), из статьи «Ожерелье Фрейи» (Freyja's Necklace), в альманахе «Горный гром», 10 (Mountain Thunder 10, стр. 21-22).

Перевод Традис (Надежда Топчий)

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора Пишет Традис:
Считается, что у скандинавов изначальным делением года было разделение на полугодия (misseri) – зимy и лето. В чистом виде такой архаичный подход не зафиксирован, уже в Xв., например, скальдом Тьодольвом из Хвинира (Þjóðólfr of Hvinir) была создана поэма «Хаустлёнг» (Haustlöng ), т.е. «Долгая осень». Снорр Стурлуссон (первая половина XIII в.) хорошо знал и привычное нам четырёхчастное счисление сезонов, хотя границы его отличались от принятого в те годы в Европе юлианского календаря. Надо сказать, что древнеисландский календарь — единственный известный в северной Европе пример альтернативного календаря, существовавшего одновременно с официальным церковным. Текст Снорри хорошо иллюстрирует роль поворотных точек года в стране, где во время летнего Солнцестояния Соль почти не уходит с небосвода, а во время зимнего – едва поднимается над горизонтом. В «Языке поэзии»,78 Снорри пишет: «От равноденствия (jafndægri) идет осень до тех пор, пока солнце не зайдет на полпути до того места, где оно садится летом. Затем идет зима — до равноденствия, а затем весна — до летней смены жилья (fardagar), затем лето — до равноденствия».
Несмотря на приведённую цитату, обычно понятия «начало лета» и «дни смены жилья» не объединяли. В древнеисландском сборнике законов «Серый гусь» (Grágás ) в том же XIII в. записано, что лето начинается в четверг между 9 и15 апреля (после 1700 года — между 19 и 25 апреля), дни же «смены жилья», чаще и точнее переводимые в сагах как «дни переезда» - это четыре дня в конце мая по юлианскому календарю, или, сегодня, дни в начале июня. В это время зависимые люди переходили, если хотели, из одного хозяйства в другое. Тогда же происходила передача ферм новым владельцам и арендаторам (та самая «смена жилья»).
(В стране, где годы считали зимами, это происходило весной. А вот на Руси, где говорят, о том, сколько человеку лет, а не зим, переход был разрешен в зимний Юрьев день (26 ноября или 9 декабря по старому стилю). Истоком известной поговорки «Вот тебе бабушка и Юрьев день» была как раз отмена подобного права Борисом Годуновым ок. 1590г. А поскольку св. Георгия называли в народе не только Юрием но и Егорием, отсюда же выражение - объегорить).
Самые ранние зафиксированные упоминания обычая делать подарки на Первый День Лета относятся к XVI веку. До XIX века Летние Подарки даже дарили чаще, чем рождественские, причем они носили тот же внутрисемейный характер «от старших младшим»: дарили их жене, детям, работникам и слугам. Исландцы до сих пор неизменно обмениваются пожеланиями «счастливого лета» (Gleðilegt sumar!), хотя подарки из башмаков Йольских Парней и потеснили нынче летние.
В большинстве случаев Первый День Лета отмечался особенно щедрым угощением для всех домочадцев. На северо-западе страны делали специальные летние лепёшки — большие лепёшки из ржаного хлеба, на которых собиралась различная еда. Неизвестно, был ли в век викингов этот день общественным праздником, каким стал позднее. Но, судя по всему, праздником домашним он был. Ведь близились «дни переезда» и начало лета могло быть в том числе и способом наладить или закрепить отношения в маленькой хуторской общине. Либо расстаться с миром и без обид.
Однако, основным смыслом праздника оставался ежегодный цикл смены сезонов и сельских работ. Недаром одно из названий первого летнего месяца было Sáðtíð - пора посева. Хотя настоящее лето в Исландии начинается позже третьей недели апреля, в старых сельскохозяйственных общинах обычно совершали обряд символического начала летних трудов, к примеру, разбрасывая на полях немного удобрений. Это была единственная работа, которая делалась в этот всеобщий праздник. Домашним животным также давали почувствовать лето, на несколько часов выгоняя их из загонов и сараев поразмять копыта, если позволяла погода. Несколько напоминает русские Починки (приурочиваемые к 3 февраля), когда на крестьянских дворах символически начиналась подготовка в будущей пахоте. Разница в три месяца говорит о том, что климат у нас всё же ещё не самый суровый.
Конечно ж, власти (на тот момент уже протестантские, и потому особо нетерпимые к любой светской радости, а уж к имевшей характер календарной аграрной обрядности, т.е. подозрительно- языческой – тем паче) не могли не выразить своего отношения: в 1744 году празднование Первого Дня Лета было запрещёно королевским указом (Исландия на тот момент находилась под властью Норвегии). Толку с этого было примерно как с запрета пугать народ Йольскими парнями (1746 г.), но чем моложе учение, тем оно сильнее нуждается во врагах и карах.
Первый День Лета был достоянием не одной Исландии. В Дании на «летний день» 14 апреля парни, чью одежду и коней специально украшали девушки села, объезжали дворы сельской общины (или хутора общины соседской) с пением старинной висы, в которой был стих – заклинание плодородия:
– Так мы несем тебе май в хутор (двор и т.д),
Слушай то, как мы просим:
Благослови нас обильным годом!
Будь нам всем благосклонным богом с радостью!
О приближающемся мае и ночи, с которой он начинается, будет разговор отдельный. Ну, а Первый День Лета в современной Исландии имеет ещё один смысл: это День Девушек (yngismeyjardagr, точнее даже – День юных девушек). Как и для Торраблота, имеющееся объяснение происхождения праздника является результатом «народной этимологии»: месяц Торри (Þorri) считался названным в честь древнего языческого конунга (установившего пиры и жертвоприношения Торраблота), а месяц Гоа (Góa) — в честь его дочери (согласно «Пряди о Форньёте и его родичах» ) или жены, первый же месяц лета Харпа (Harpa) иногда назывался дочерью Торри. В этот день парни должны поздравлять девушек, как месяцем ранее девушки поздравляли юношей в День Парней (yngismannadagur, День юных мужчин), первый день месяца Einmánuður ( Одинокого или Одиночный месяца, начинавшегося с третьей недели марта). Если вспомнить легенду о Гоа, то она тоже в каком-то смысле перекликается с этим названием: согласно саге девушка пропала и братья отправились её искать, хотя нашли очень не скоро.
Как уже было сказано, у месяца Харпа были и другие названия - Gaukmánuðr (кукушачий месяц) ok Sáðtíð (пора посева). Вероятно, они родились в те времена, когда климат Исландии был теплее нынешнего, т.е. времена викингов. Ведь на переломе нашей эры в Исландии рос пусть не самый лучший, но лес (упоминаемый в сагах), а Гренландию смогли назвать «зелёной страной», не боясь упрёков обманутых поселенцев.
У нас шанс услышать кукушку в начале мая, а может даже в конце апреля, есть (народная примета гласит, что если при первом голосе кукушки у человека будут деньги, то им водится у хозяина весь год — того же достоинства, кстати). Так что всех читателей Северной Традиции — со скорым приходом лета! И, что бы мы не думали об апрельской погоде, это лето не прохладнее исландского.

Использованные материалы:
Аурни Бьернсон. Исландские праздники (High Days and Holidays in Iceland)
Анохин Г. И. Брак и община в Дании в IX-XIX вв.
Саги, словари, статьи сайта Северная Слава.
http://diary.ru/~asatru/p175257425.htm?oam#more1

Рогнеда_Варгамор (Сообщество_Асатру) все записи автора
Космос древних скандинавов
Взято: http://tingvellir.livejournal.com/14836.html
Приурочено к уходящему Дню Космонавтики...

Итак, Небеса Викингов и их предшественников. Каковы они были?
Для начала послушаем что ответила на этот занимательный вопрос умница Кристи Уорд АКА Гуннвёр на своём ресурсе:
http://www.vikinganswerlady.com/stars.shtml
I
Звезды Эпохи Викингов и Названия Созвездий

В своей «Германской Мифологии» (гл. 22), Якоб Гримм сообщает:
«Весьма примечательно утверждение Иордана (кап. 11), что во времена Суллы Готы под Диценеем помимо планет и знаков зодиака были знакомы с 344 звездами, которые курсировали с востока на запад».
[вот чует сердце, перевод перевода фрагмента - чудовищен! но увы, проверить пока не могу...]
Хотя германские народы, очевидно, знали ночное небо и имели именования видимых там объектов, как видно по комментарию Гримма, до наших дней сохранилось очень немного их старых имён.

В своей «Младшей Эдде» Снорри Стурлусон утверждает следующее (см. «Видение Гюльви»):

Потом они взяли сверкающие искры, что летали кругом, вырвавшись из Муспелльсхейма, и прикрепили их в середину неба Мировой Бездны (Ginnungagap), дабы они освещали небо и землю. Они дали место всякой искорке: одни укрепили на небе, другие же пустили летать в поднебесье, но и этим назначили свое место и уготовили пути
Þá tóku þeir síur ok gneista þá, er lausir fóru ok kastat hafði ór Múspellsheimi, ok settu á mitt Ginnungap á himin bæði ofan ok neðan til at lýsa himin ok jörð. Þeir gáfu staðar öllum eldingum, sumum á himni, sumar fóru lausar undir himni, ok settu þó þeim stað ok skipuðu göngu þeim. Svá er sagt í fornum vísindum, at þaðan af váru dægr greind ok áratal

В «Старшей Эдде» та же идея звучит в «Прорицании Вёльвы»:

Солнце не ведало, где его дом,
звезды не ведали, где им сиять,
месяц не ведал мощи своей
Sól það né vissi hvar hún sali átti,
stjörnur það né vissu hvar þær staði áttu,
máni það né vissi hvað hann megins átti.

В Поэтической Эдде есть и другие источники, например поэма «Речи Альвиса» перечисляет комплекс астрономических синонимов, приписанных различным расам Скандинавского космоса, но не называет сами звезды или созвездия:

Тор сказал:
11 Þórr kvað:
«Альвис, скажи мне, — про все, что есть в мире,
наверно, ты знаешь, — названьем каким
небо зовется в разных мирах». "Segðu mér þat Alvíss, - öll of rök fira
vörumk, dvergr, at vitir, hvé sá himinn heitir
erakendi, heimi hverjum í?"
Альвис сказал:
12 Þórr kvað:
«У людей это — Небо, а Твердь — у богов,
Ткач Ветра — у ванов, Верх Мира — у турсов
и Кровля — у альвов, Дом Влажный — у карликов» "Himinn heitir með mönnum, en hlýrnir með goðum,
kalla vindófni vanir, uppheim jötnar,
alfar fagraræfr, dvergar drjúpansal"
Тор сказал:
13 Þórr kvað:
«Альвис, скажи мне, — про все, что есть в мире,
наверно, ты знаешь, — как месяц зовется,
что люди видят, в разных мирах». "Segðu mér þat Avlíss, - öll of rök fira
vörumk, dvergr, at vitir, hversu máni heitir,
sá er menn séa, heimi hverjum í?"
Альвис сказал:
14 Alvíss kvað:
«Месяц он у людей, Луна — у богов,
а в Хель — Колесо, у карликов — Светоч,
Спешащий — у турсов, у альвов — Счет Лет» "Máni heitir með mönnum, en mylinn með goðum,
kalla hverfanda hvél helju í, skyndi jötnar,
en skin dvergar, kalla alfar ártala."
Тор сказал:
15 Þórr kvað:
«Альвис, скажи мне, — про все, что есть в мире,
наверно, ты знаешь, — как солнце зовется,
что люди видят, в разных мирах» "Segðu mér þat Alvíss, - öll of rök fira
vörumk, dvergr, at vitir, hvé sú sól heitir,
er séa alda synir, heimi hverjum í?"
Альвис сказал:
16 Alvíss kvað:
«Солнцем люди зовут, а боги — Светилом,
Друг Двалина — карлики, турсы — Пылающим,
Ободом — альвы и асы — Пресветлым» "Sól heitir með mönnum, en sunna með goðum,
kalla dvergar Dvalins leika, eygló jötnar,
alfar fagrahvél, alskír ása synir."

Продолжение: http://tingvellir.livejournal.com/14836.html