s_krimsli (Сообщество_авторов) все записи автора Жизель
Ты сидишь в ресторане со своим кавалером – мальчишкой, который едва ли не вдвое младше тебя. Ты хорошо выглядишь для своего возраста. В модно уложенной прическе ни единого седого волоска, черные блестящие локоны свободно рассыпаны по плечам. Элегантное черное платье чудесно подчеркивает твою безупречную фигуру. Носком узкой туфельки ты поглаживаешь ногу этого мальчишки, смотришь на него влюбленными глазами. Ты не знаешь, что ему от тебя нужны только деньги. Мои деньги, те, что ты отняла у меня, моя дорогая женушка.
Подлая воровка, а я ведь любил тебя! А ты бросила меня ради этого мальчишки! Нет, не этого, другого. Какая разница, ты всегда влюбляешься в них, они всегда тебя бросают – жизнь тебя ничему не учит, Жизель.
А может тебе не любовник нужен, дорогая? Мне не хочется думать, что я был настолько плох. Может ты мечтаешь о сыне? Я мог подарить тебе сына, но ты отказалась от меня. Ты смотри, у тебя взгляд матери, которая любуется, как хорошо кушает ее дитя. Гляди, он же просто маменькин сыночек!
Был когда-то. Сейчас он умело играет эту роль, зная, что тебе это нравится. Ты испортила его, старая развратница! Готов поспорить – вы живете в твоей квартире на мои деньги. Он не работает, зачем? Ведь у него есть такая добрая мамочка как ты. А ты делаешь вид, что тяжело работаешь. На деле же – кропаешь статейки о туфлях и поясках в своем псевдомодном журнальчике. Но вряд ли тебе за это много платят – пишешь ты довольно посредственно. Но тебе же надо создать видимость честной жизни.
Официант приносит напитки. Твой мальчик даже не смотрит на тебя, тогда как ты буквально сверлишь его взглядом, пожираешь, прости за банальность. Ты даже не притронулась к еде.
Вы встаете, мальчишка, опомнившись, берет тебя за руку. Дорогой автомобиль ждет вас на парковке ресторана. Мой любимый черный автомобиль. Его ты тоже отняла у меня. Мальчик открывает перед тобой водительскую дверцу и помогает сесть, затем шустро обходит машину и садится рядом. Конечно, ты не разрешишь ему вести. Конечно, это же опасно. Он же может угнать машину и сбежать от тебя навсегда. Ты понимаешь это. Не веришь и не допускаешь таких мыслей, но где-то в глубине души ты понимаешь это.
Ты заглядываешь ему в глаза и поглаживаешь руку. Он, наконец, соображает, что нужно что-то сделать и целует твои губы. Ты как-то грустно усмехаешься и заводишь машину. У вас билеты в театр. Не первый ряд, конечно. Не потому что ты не можешь себе этого позволить, просто ты мало внимания обращаешь на сцену во время спектакля, предпочитая заниматься своим юным кавалером. А зря иначе ты бы заметила меня.
В темноте ты шепчешь мальчику всякие милые глупости на ушко, щекочешь его шею своим язычком, обжигаешь дыханием. А он молчит. Он хочет посмотреть спектакль, он устал от тебя, твое внимание ему приелось. Он замечает прелестную девочку на сцене. Возможно, он даже мечтает о том, как принесет ей букет свежих цветов после спектакля. Готовит целую речь с признанием в любви – молодые так быстро влюбляются! Но потом он вспоминает – нет, милая Жизель, не о тебе, - о деньгах. Где он возьмет деньги на букет? Ведь ты полностью содержишь его. Мамочка все купит, только пальчиком покажи.
На лице мальчишки, на миг всего, появляется выражение усталости и раздражения. Он быстро берет себя в руки, ты не успела заметить. А я успел. Я уже за кулисами, немного сбоку от сцены и наблюдаю за тобой, милая. Ты надоела бедняге, Жизель! Оставь бедного ребенка! Впрочем, он приползет обратно на коленях, будет целовать твои ноги до тех пор, пока ты не примешь его. Он не привык к простой жизни, мальчику нужно богатство.
Ты продолжаешь отвлекать его от спектакля, некрасиво с твоей стороны. Я позволил тебе сыграть свой до конца. Я послушно стал марионеткой в твоем театре, а из тебя вышел отличный кукловод, молодец, Жизель, у тебя получилось. У меня пока нет своего театра, но хоть дай мне внимание публики в этом спектакле.
На вас уже оборачиваются, вы привлекаете больше внимания, чем актеры на сцене.
Нет, моя милая, это мое представление. Но если тебе так уж хочется быть в центре событий…
- О, Элизабет! Любовь моя!
Я подскакиваю к тебе и становлюсь на одно колено. Благо ты сидишь не в центре ряда, а возле прохода – на случай если твой мальчик или ты (разумеется, это всегда ты) больше не сможете себя сдерживать, и вам захочется уединиться. Луч прожектора направлен прямо на нас, ты щуришься из-за яркого света, в то же время глаза пытаются широко открыться от удивления. Забавная гримаса. Я люблю противоречия.
- Ч-что? – бормочешь ты.
Конечно, ты не узнала меня. Я сам себе гример, я упорно учился и достиг определенного уровня мастерства в этом деле.
- Милая леди, подыграйте мне, - шепчу я. – Это часть спектакля. Я потом объясню.
Ты киваешь. Ты просто милашка.
- Почему ты здесь, Элизабет? Почему ты сбежала?
- Я не могла больше там оставаться, - неуверенно отвечаешь ты. – Мой отец… Мой отец убил бы тебя!
Отец! Она влезла в роль молодой девушки. Ох, Жизель…
Я киваю еле заметно, но чтобы она увидела.
- Мне все равно, Элизабет! Я люблю тебя! Мы должны быть вместе.
- Ах так?! – восклицает Клара со сцены. По сценарию она моя возлюбленная. – Значит, ты врал мне?
Моя хорошая Клара, всегда готова подыграть.
Мы втроем разыгрываем простенькую и банальную сцену ревности в любовном треугольнике, после чего я увожу милых дам за кулисы.
Клара хохочет, ей нравятся импровизации. Ты все еще немного сбита с толку, но тоже смеешься. Я благодарю тебя за помощь, потом наклоняюсь к твоему уху и шепотом приглашаю на свидание. Здесь, в театре. Через три часа, глубокой ночью. Ты соглашаешься, разумеется. Кто сказал, что мамочке нельзя погулять, пока ее сыночек спит?
Ты уходишь со своим мальчишкой, зрители расходятся, актеры тоже. Уборщики не замечают меня и тоже уходят.
Я трачу эти три часа с умом. Я готовлюсь к свиданию с тобой, моя женушка. Только на эту ночь театр станет моим.
Я встречаю тебя у черного входа в театр. Ты улыбаешься и приветствуешь меня. Я тоже улыбаюсь, и тебя приветствует удар тяжелой палкой в висок.
Ты приходишь в себя. Тебе, наверное, жутко больно. Ты пытаешься шевелиться, и, кажется, у тебя получается, пока ты не осознаешь…
Твои руки и ноги двигаются без твоей помощи. Ты хочешь пошевелить пальцами - вместо этого твоя рука поднимается и машет зрителям…
Зрителям? Но в зале никого нет.
Это тебе кажется, что в зале никого нет, милая Жизель. Ты на сцене, спектакль начался, кукловоду пора приниматься за работу.
Это просто веревки. Я мог бы насадить твои ладони на крюки, проткнуть кожу на конечностях не опасно, но как быть с головой? К тому же, из-за боли ты ничего бы не поняла, дорогая. Так что я просто привязал тебя.
Я дергаю за рычажки, и ты двигаешься. Ты идешь к краю сцены и кланяешься.
Кричишь. Зачем ты кричишь? О, неужели ты увидела что-то в оркестровой яме? Ножи? Гвозди? Спицы? И все острием кверху? Да, дорогая, прости, забыл предупредить. Но мне не нравится твой крик, ты портишь спектакль, крик не по сценарию. Придется заклеить тебе рот скотчем. Не серебристым из фильмов, а обычным – прозрачным. Зрители должны видеть твое лицо, над ним трудилось столько хирургов!
- Ты?.. – задыхаешься ты, когда я подхожу. – Ты же не…
Я целую жену в губы. Мы ведь так и не развелись, Жизель. Моя смерть не означала наш развод, тем более что я не умер, хотя ты очень старалась.
Твой рот заклеен скотчем, по которому стекают грязные слезы. Тушь потекла. Ничего, так ты даже больше похожа на несчастную марионетку.
Ты порхаешь по сцене, немного неуклюже взмахиваешь руками, как и любая кукла на веревочках. Спектакль хорош. Это детская сказка, только я изменил концовку.
Королева стала нищенкой - ее «верная» собачка сбежала к молодой хозяйке и забрала все золото. Королева в отчаянии бросается со скалы в море и падает прямо на острые камни.
И ты прыгнула. Я очень быстро перерезал все веревки, и ты упала в оркестровую яму. Ножи и гвозди прошли насквозь. Спицы не оправдали доверия.
Глупенькая королева. Кто же пишет завещание, будучи еще почти молодой? И какой же глупец завещает все своей собачке?
Пока я вытаскивал твое тело и приводил сцену в порядок, я подумал, что даже после своей смерти ты продолжаешь отравлять мне жизнь, женушка. Я никого не убиваю, Жизель. Ты – моя первая жертва. Я просто возвращаю всех на свои места, ангелы должны жить в Раю, а грязные и порочные демоны – в Аду. Им не место среди людей, я помогаю им вернуться домой. Но ты…
Из-за тебя, Жизель, я стал грешником. Это была месть. Это плохое чувство, Жизель. Я не должен его испытывать. Я просто раскладываю все на свои места, я не убийца, я исправляю ошибки.
Может быть, ты и заслужила Ад, но твое место среди людей. А я забрал его. Видишь, что ты со мной сделала, сволочь? Мне придется замаливать этот грех, мне придется работать вдвое усерднее, чтобы искупить эту вину. Я даже волос твоих не возьму. Я ненавижу твой запах, ему не место в моей коллекции.
Ладно, тебе понравится среди бесов. У них твой характер. Просто представь себя снова живой.

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Dark Sanctuary - Incomprise
4
Мне снова 10 лет. Передо мной стоит мужчина в белом халате. На улице тепло, апрель, 10-е число. Беззаботно чирикают воробьи, распускается все зеленое и живое. Мужчина кладет руку на мое плечо в знак поддержки, но сообщает совершенно равнодушно:
- Их больше нет.
Эти слова стучат у меня в висках, эти слова застревают в венах, в капиллярах. Острая боль пронзает маленькое сердце, спрятанное под хрупкими детскими костьми. Я стою недвижимо, перестаю видеть, перед глазами – лишь расплывчатые силуэты. Стихает шум машин и скрип детских качелей. Все замирает, и растянутый стук сердца напоминает о том, что я еще жив. Мне кажется, что напрасно. Я медленно, заторможено понимаю, что единственное мое желание – быть там, вместе с мамой, папой и братишкой. Я очень хочу умереть вместе с ними. Я до жути хочу умереть вместе с ними. Я думаю о том, что я виноват. Чертовски виноват в том, что остался в живых, а их уже нет. Я думаю, что хочу умереть. И уже не с ними, а вместо них. Я безмолвно обращаюсь к Богу и прошу его забрать меня, а их вернуть обратно. Я повторяю это трижды. А потом чувствую, как душа отторгается телом. Я понимаю, что забыл дышать.
Резкий вдох, всей грудью. Воздух пробивает образовавшийся вакуум. Мне больно от этого вдоха. Возвращаются звуки, обрушиваются волной, цунами. Шум машин, скрип детских качелей. Я растерянно и очень медленно гляжу по сторонам: мужчина в белом халате давно ушел, и я остался совсем один. Как всегда один. Посреди чуждого мира. Мне кажется, что я умер вместе с мамой, папой и братишкой. Как тошнота, к горлу подкатывает комок ненависти ко всему, что еще живо. И к этим проклятым маленьким клейким сочно-зеленым листочкам.
Я падаю на колени, на мокрый асфальт, колени разбиты в кровь. И запах крови ударяет мне в нос, мне хочется не дышать, но вместо этого я делаю глубокий судорожный вдох, потом еще один, еще, еще. Я проклинаю жизнь и в то же время из последних сил цепляюсь за нее. Мне кажется, что я умер, а вокруг меня вдруг вертится все это, вся эта чертова весна. Как карусель. Без остановок.
- Плакса! – восторженно восклицает детский голосок. Я чувствую, что на меня показывают пальцем. Голосок звонко смеется. Голосок радуется. Голосок счастлив моему горю. Я только теперь замечаю, что по щекам бегут неудержимые ручьи слез, и невыносимо болят глаза. Мне кажется, что как в есенинском стихотворении про собаку я просто выплачу все глаза, и не смогу больше видеть. Они выльются вместе со слезами. Мне становится гадко, и в то же время внезапный приступ жалости к ним и к себе, оставшемуся в одно мгновение круглым сиротой, раздирает мне душу. Я начинаю кричать, чтобы не слышать детского смеха. Я кричу так, что мой крик становится похожим на вой волка.
- Плакса! Плакса! – повторяет детский голосок, смеется, заливается смехом. Я опускаюсь все ниже, словно хочу прижаться к земле, разрыть асфальт и закопать себя, чтобы только не оставаться одному. Меня пронзает страх одиночества. Я хватаюсь за волосы, кричу, рву волосы, кричу, кричу и не могу удержать слезы. Мне кажется, что от них начнется второй всемирный потоп. Мне кажется, что я сам утону в своих слезах. Мои короткие ногти скользят по лицу, оставляя глубокие следы. Я кричу.
- Плакса, плакса! – вторит смеющийся голосок, я впервые чувствую приступ агрессии. Я хочу сжать пальцы на тонкой шейке ребенка. Но у меня нет сил. Мне хватает сил только на то, чтобы успевать дышать между рыданиями и криками. Получается не всегда. Задыхаюсь презрением к себе. В голове стучит: «Почему я жив?! Какое право я имею жить!?». Я задыхаюсь желанием убить и желанием умереть. Я рву короткими ногтями кожу на своем лице. От слез щиплет.
- Плакса! Плакса! – радуется голосок, я опускаюсь ниже к земле. Я хочу прижаться к асфальту, хочу обнять его, потому что понимаю, что больше никто не обнимет меня. Некому больше обнять меня. Некого больше обнять мне. Я хочу немного тепла, я хочу вернуться на пару часов назад, прижаться к маме и сказать, что люблю их с папой, я хочу поиграть с братишкой в его дурацкие любимые кубики. Но я хочу невозможного. Я понимаю, что хочу невозможного, и опускаюсь ниже к земле. Я приоткрываю глаза, наполненные слезами, и вижу лакированные красные туфельки.
- Плакса!!! – ликует смеющийся голосок. Я задыхаюсь от презрения к себе. Задыхаюсь от жгучей ненависти к голоску и лакированным красным туфелькам. Я задыхаюсь. Я хватаю воздух ртом, пытаюсь заглотить, но он ускользает, убегает, спасается от меня, он хочет жить, а я уже не хочу. Я понимаю, что не хочу жить, не хочу. Я пытаюсь схватить за щиколотку ножку в лакированной красной туфельке, но она тоже ускользает. Я издаю истошный вопль, и мне кажется, что меня вывернуло наизнанку, и я лежу на асфальте уже без кожи, внутренностями наружу. Мне становится мерзко, гадко, и жалость раздирает мне душу. Я перестаю дышать. Я намеренно, специально, нарочно перестаю дышать.
- Плакса! Плакса! – провожает меня смеющийся голосок. – Плакса! Плакса! – последнее, что я слышу перед тем, как провалиться в маленькую кому. Последнее, что я слышу, осознавая всю трудность вдоха.

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Dark Sanctuary - Incomprise
3
- Добрый день, так это Вы играете Пьеро? – она спросила именно так. «Играете». Будто я не клоун, а настоящий актер. Это так необычно прозвучало, исполненное ее тихим, заставляющим прислушиваться к каждому слову, и в то же время на удивление приятным грудным голосом. Она говорила сердцем. Я поднял на нее взгляд, и что-то пронзило все мое существо, как молния. Или кинжал. Она неуловимо напоминала мне кого-то из детства. Что-то в ней было таким знакомым, что-то… Может быть, эти светлые глаза? Она приходила не в первый раз, и эта встреча была не первой тоже, но небольшое дежавю, и эти молнии, кинжалы – всякий раз неизменно.
А она стояла такая светлая, с лицом невинного ангела, и терпеливо ждала кого-то. Не сложно было догадаться, что не меня.
- Я, - просто кивок головы и неслышная буква. Я смотрел на нее и не мог понять, почему не могу отвести взгляд. Да, она была красива как ангел, но я никогда не верил светлым глазам, а она будто гипнотизировала. Мальвина.
- Я восхищаюсь Вашим мужеством, - призналась Мальвина, и ее очерченный алой, как кровь, помадой рот приоткрылся, когда она хотела сказать что-то еще, но наш разговор был прерван. Пришел тот, кого она ждала. Арлекин. Он небрежно целовал ее красивые губы, так, будто это не было удовольствием, а было необходимостью. Мне стало противно. Я хотел, чтобы он немедленно ушел, я хотел остаться с ней наедине. Да, она была ангельски красива, безупречно непорочна, и это вызывало во мне противоречивые чувства.
- Зачем ты пришла? – осведомился Арлекин. Волна гнева в моей душе. Почему? – Я терпеть не могу, когда ты приходишь ко мне на работу!
- Извини, пожалуйста… - прошептала Мальвина, бросив на него виноватый взгляд таких знакомых мне светлых глаз. – У меня некоторые проблемы, и… - она не стала продолжать, снова попросила прощения и повернулась к дверям. За мгновение до того, как она переступила порог, я шагнул к Арлекину. У него ровно 10 красно-черных ромбов на головном уборе. Ненавижу цифру 10.
- Тебе не кажется, что ты слишком жесток? Неужели ты не любишь свою девушку, раз так равнодушен к ее проблемам? – спросил я, мои зрачки сузились. Арлекин отступил на шаг и ответил мне демонстративно грубым голосом.
- А тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело?! Она моя, - он яростно указал на Мальвину, ее хрупкая фигурка замерла и вздрогнула. – И никого не касается то, что я делаю с ней. Даже если я подниму на нее руку, это не твое дело, так что заткнись и рисуй свои черные слезы, плакса.
Ответить я ему не успел. Нас торопили к выходу, нужно было заканчивать гримироваться. Я выходил на манеж раньше, чем Арлекин, поэтому оставил его одного и направился в коридор. Мальвина сидела на полу, прислонившись к стене. Ее тонкие ладошки закрывали красивое ангельское лицо. Я рухнул на колени рядом и потянулся пальцами к ее волосам. Она подняла взгляд, и заплаканные светлые глаза впились в меня, разрывая на части.
- Послушайте меня, - потребовала она. – Никогда не смейте лезть в мою жизнь, мои проблемы не интересуют моего молодого человека, так с чего Вы взяли, что они как-то касаются Вас?! Мы с Вами даже не друзья, и едва ли будем ими когда-то, - сказала Мальвина. Что-то сломалось. Я поднялся и пошел прочь. Почему я вспоминаю сейчас именно это? Потому что это самое недавнее мое прошлое? Или же потому что это было наиболее важным? Но почему, почему?..
Цирк, в котором я работаю, очень популярен. Потому что здесь все по-настоящему. Нет иллюзии боли, есть боль. Разве что слезы – вода. Но я не умею плакать с тех пор, как… автокатастрофа, мама, папа, братишка. Мне было 10. Я ненавижу цифру 10. Этот цирк находится в доме номер 10. Я ненавижу цифру 10. Сегодня 10-е число апреля. Я ненавижу цифру 10.
Публика взревела от радости, когда я покачнулся, и брызнула кровь на манеж. Публика замерла, когда я рухнул на спину, и мой партнер по номеру занес в очередной раз палку с торчащими головками ржавых гвоздей. Но вот он начинает шутить, его красный нос довольно фыркает, и публика хохочет по его указке над поверженным глупцом.
Я лежу, глядя на разноцветные полосы купола, и чувствую, как под кожей кровоточат порванные волокна мышц. Боль не дает мне думать. Боль тупая, гнетущая боль, она усиливается с каждым мгновением, с каждым вдохом. Вдох – это так больно. Я открываю рот, размыкая окровавленные губы, и заглатываю воздух. Мало, катастрофически мало. Боль накрывает меня. Я мечтаю об одном: укол двойной дозы обезболивающего в вену, но пока я слышу хохот публики, пока я слышу, как захлебывается восторгом мой зритель, я не могу крикнуть, не могу позвать на помощь, ведь публика платит деньги не за это. Нужно зрелище. Колизей. Палец вниз. Колизей…
Я лежу, чувствуя, как растекается кровь. Тонкие ручейки по лицу смешиваются с гримом. Из-за крови я не вижу ничего левым глазом. В правом все медленно расплывается. С краев к центру движется темнота, но я отгоняю ее, я не хочу терять сознание. Боль охватывает меня изнутри, сжимает внутренние органы. Трепещет загнанное ударами в клетку сердце, боль распространяется по капиллярам. Повсюду. Я не чувствую ничего, кроме боли. Боль, боль… И смех. Как часто в моей жизни они ходят рука об руку. Боль пронзает каждую клеточку тела, тихонько напоминая, что смерть еще не пришла и, быть может, не придет на свидание… Боль, такая тупая и ноющая, боль, все интенсивнее и страшнее с каждой минутой… Боль, боль, боль… Невыносимая боль, убивающая боль. Боль лишает меня эмоций. Боль лишает меня возможности встать и снова лечь под ударами палки с торчащими головками ржавых гвоздей, чтобы заставить публику пережить очередную волну радости. Боль.
Арлекин, мой партнер, продолжает шутить, но это же не так эффектно, как смерть еще живого человека? Страдание – вот причина Вашего смеха, Ваш смех – вот цель моих страданий. Проходит некоторое время, я не знаю сколько, я не считаю. Мое время здесь на манеже измеряется болью, а не минутами. Правый глаз смотрит в разноцветные, сливающиеся в одну полосы купола, левый куда-то гораздо дальше, кажется, на тот свет. Шпрехшталмейстер неспешно и важно подходит к микрофону. Где же тот добродушный старикан, который хотя бы делал это быстро?
- Леди и джентльмены! Уже 10, представление окончено! – объявляет он. Я ненавижу цифру 10. Кровь застилает и правый. Публика взрывается аплодисментами, поднимаются с мест, аплодируют стоя. Представление удалось. Жизнь удалась.
- Пьеро, тебе может скорую? – осведомляется Арлекин, но уходит, не дожидаясь ответа. Гаснет свет. Я остаюсь совершенно один. Как всегда один. Объятый болью и темнотой. И в этой тишине я слышу, как разбивается сердце.

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Hexperos - Ritual
Маша вжалась спиной в холодное стекло козырька остановки и позволила себе ненадолго закрыть глаза.
Темнота подступала со всех сторон, сжимая ее в плотное кольцо – и снаружи и внутри, и девочка, чувствуя сейчас себя особенно маленькой, почувствовала то, чего не чувствовала никогда – детский и необъяснимый страх перед ней. Ей захотелось бросить все и побежать обратно, к первому подошедшему автобусу, чтобы он увез ее пусть не домой, а куда-то, где тепло и светло, и где совсем не страшно...
Какой-то шорох... Может быть это Вера? Маша недоверчиво открыла глаза, сильнее сжала пальцами ручку своей спортивной сумки и внимательно огляделась по сторонам – никого, и ночная дорога тоже была пуста, не одного автомобиля или автобуса, на появление которого она в тайне надеялась. Тусклый свет фонаря отбрасывал на асфальт рядом с остановкой причудливые тени, казавшиеся живыми существами, которые ползали по асфальту, шевелились, перетекали как ртуть.
Где же ты? Где? – мысленно позвала подругу Маша, чувствуя, что пальцы стали мокрыми от страха. Страх... Неужели ей настолько страшно? Она же была здесь столько раз, она приезжала сюда тысячи раз, и вечером... Почему сейчас ей кажется, что она пожаловала прямиком в гостеприимные ворота ада... или незаметно переступила зыбкую границу мира мертвых?
- Машка? – она чуть не подпрыгнула, когда долгожданная подруга наконец-то появилась как-то совсем неслышно и окликнула ее, вырвав из этого оцепенения. Маша медленно подняла отяжелевшую голову и посмотрела на Веру – в зыбком свете фонаря она казалась особенно красивой, только сейчас, когда Машино воспаленное сознание по-другому принимало все вещи, в ее чертах чудилось что-то страшное и демоническое.
- Прости... ты замерзла да? – виновато начала Вера, протянула руку Маше, помогла встать, заметила, что девочку немного трясет, но списала это на холод.
- Ничего, - проговорила Маша, как могла спокойно, но у нее очень плохо получилось замаскировать страх в своем голосе, и она решила лучше напрямую спросить о том, что ее беспокоило, - а этот твой маньяк... он сейчас где-то рядом, да?
- Наверное, - на удивление спокойно ответила Вера. Маша тревожно осмотрелась по сторонам, пока они шли до того самого страшного места, о котором подруга рассказывала ей по телефону. Как раз здесь иллюзорное спокойствие Веры дало брешь – точеные черты ее красивого лица исказила гримаса ужаса, она ускорила шаг и плотнее вцепилась в руку Маши, так они прошли под подворотни, и вдруг Вера резко остановилась и заставила Машу остановиться тоже.
- Слышишь? – пробормотала она, прижавшись к Маше так, что ее дыхание касалось уха девочки, - шаги... он здесь... боже, боже!
Маша старательно прислушалась, но ничего не услышала, хотя колени уже сковал предательский холод, мешавший двигаться... Шаги, шаги, она уверенна, что слышит их.
- Не оборачивайся, - прошептала Вера, кусая губы, - только не оборачивайся...
- Бежим... бежим! – в каком-то отчаянном порыве Маше удалось пересилить страх, сковавший конечности, заставить тело повиноваться, схватить подругу за руку и бросить бежать к входу во двор, в спасительную полоску света фонаря. Она слышала, как их шаги гулким эхом отдаются в тишине, как стучит сердце и еще где-то в висках. Она никогда в жизни так не бегала, впрочем, ей никогда в жизни не было так страшно.
Только захлопнув за собой дверь квартиры, Маша почувствовала себя более-менее спокойно, защищено.
Она ошибалась...

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Dark Sanctuary-Incomprise

Я стою посреди ванной комнаты, включен кран, здесь душно, бьется сердце под белым костюмом Пьеро, я стою посреди ванной на грязном кафеле, на стенах побита плитка. Я смотрюсь в разбитое зеркало, и мне не страшны никакие приметы, мне вообще не страшно, мне смешно. Я набираю в ладони ледяную воду и смываю грим с лица, брызги, грим размывается как будто это просто акварель или гуашь, он оставляет разводы, следы, черные следы от глаз по щекам, ручейки, маршруты, как слезы, улыбка сползает вниз и превращается в гримасу печали… Я навеки грустный клоун, и, чтобы доказать это, не нужен даже грим, достаточно посмотреть мне в глаза. Мое амплуа, всего лишь амплуа… У каждого есть амплуа. Амплуа благочестивой Марты, амплуа героя или злодея. Амплуа жертвы… Как же все это чертовски смешно! Я снимаю рыжий парик, медленно тяну за рыжие пряди и внимательно смотрю на свое отражение в разбитом зеркале, я бросаю парик небрежно на полку и прикасаюсь пальцами к своим волосам, потом к лицу, остатки грима я размазываю ладонью… и опускаю голову под кран, ледяная вода обрушивается на меня сверху, немного отрезвляя мысли. По черным волосам стекают капли, так быстро ускользают, провожаю взглядом… В голове застревает шум воды, как шум водопада, как всплеск аплодисментов… Я вспоминаю смех публики… Улыбки каждого, я вспоминаю лица тех, кто сидел в первом ряду… Я всегда запоминаю лица… О, публика! Благодарные, смеялись до моей последней слезинки, благодарные… Что же… Я благодарен тоже, спасибо, моя милая публика, спасибо, что хохочешь над любым страданием… Вода и впрямь отрезвляет, я встряхиваю головой, разбрасывая капли, и выключаю кран. Тишина, и по тонкому стеклу зеркала, отражаясь в пленке амальгамы, бежит вода, умножаясь во сто крат, вода заползает в трещины. Я смотрюсь в разбитое зеркало. Все зеркала кривые.

Холодный осенний ветер качает ветви, украшенные желтыми листьями, из стороны в сторону, я шагаю по улице, сунув руки в карманы пальто. После представления всегда пустота. И всегда боль, как в тот вечер. Я смотрю на лица встречных людей и не вижу улыбок, мне становится грустно и тоскливо. Мне хочется скорее оказаться дома, в тесной пустой квартире и взяться за скрипку, но никто не услышит моей игры, и она никому не нужна. Нет, нет, нет, я не музыкант, я клоун, печальный клоун. И я должен рыдать. Публика! Тебе нужны только страдания других! Публика! Тебе наплевать на музыку, на красоту, ты хочешь видеть, как рвутся лепестки бордово-красных роз, как чьи-то пальцы давят их, и по ним стекает сок, кровь, ты хочешь видеть кровь! Публика, я так люблю тебя, моя дорогая публика, я непременно доставлю тебе удовольствие… Я иду по улице, запуская холодный ветер внутрь самого себя, но все равно пустота. И боль. И грустно. Мимо проносятся дорогие иномарки, слепит свет фар, разрывая темноту. Свет фар выцарапывает из мрака один из переулков, мне слышится крик. И я ускоряю шаг. Снова темно, источник света скрылся, мимолетные моменты нашей короткой жизни. Мимолетные моменты вашей короткой жизни. В переулке две фигуры, мужская и женская. Дама кричит, когда он срывает с нее куртку, потом блузку, рвется тонкая ткань, и катятся пуговицы, он тянется пальцами к подолу короткой юбки. Она плачет, он смеется. Она плачет, он смеется, она плачет, он… В голове застревают звуки, я не могу пройти мимо, я не хочу пройти мимо.

- Пикнешь, убью, - обещает он, отложив ненадолго свое намерение, рукой зажимает ей рот и смеется, смеется, смеется, и по его пальцам катятся ее слезы. Публика, ты хочешь страданий?! Ты хочешь крови?! Твое желание закон.

Мои руки в карманах пальто. Одна из них сжимает холодную сталь. Шаг, шаг, шаг. Я слышу, как стучит подошва моих ботинок по брусчатке, звук застревает в голове. Какой гневный взгляд у этого человека! Я дрожу. Нет, честно, дрожу. Дрожу от желания подарить публике то, чего она так хочет.

- Отпусти ее, - я не хочу быть героем, я клоун, просто так получилось. Я бью его наотмашь кулаком по лицу, этого мгновения женщине хватает, чтобы убежать. Мои пальцы крепче сжимают в кармане холодную сталь. Он смотрит на меня с еще большей яростью, и улыбка исчезла с его губ. Эй! Почему ты не улыбаешься?

- Твою мать! – он бы сказал еще много всего, бросаясь на меня с кулаками, но следующее и предпоследнее, что он почувствовал, остановило его. Я вовремя вытащил вторую руку из кармана, нож вошел в тело по самую рукоятку, и этот человек покачнулся, едва не упал, я оттолкнул его, и кровь брызнула на брусчатку. Он падает, ударившись спиной о стену, а я подхожу неторопливо, кручу нож в руках, и смотрю на эти страдания на его лице. Что это? Ты плачешь?! Да неужели! Ликуй, толпа, страдания, кровь… и смерть!

- Тебе было так смешно, когда плакала эта женщина… - напоминаю я, опускаюсь на корточки рядом с ним, смотрю в глаза, свободной рукой взяв его за волосы. Ликуй, публика. – Так почему ты сейчас не смеешься?! – публика… страдания смешны, когда страдает кто-то, когда страдаешь ты, ты чувствуешь лишь боль и пустоту… - Смейся! Смейся! Смейся… - растягиваю слова, трясу его за волосы, смотрю в глаза, но вижу только слезы. Как? Тебе больно?! А я узнал тебя… Ты! Ты сидел в первом ряду, когда я… распятый… Ты хохотал! Громко, заливисто… - Ты не узнаешь меня?! Конечно нет. Но это и ни к чему… Смейся! Смейся, как смеялся над этой женщиной! Смейся, как смеялся над Пьеро! Смейся, смейся, смейся… - я исступленно повторяю это слово, а он плачет. И в отместку мои губы ползут вверх, безумная улыбка. – Смейся, улыбайся, страдания это ведь так смешно! Смейся! СМЕЙСЯ!! – он что оглох?! Он что не слышит моих слов?! Он не способен даже зажать ладонью рану в животе, я уверен, что он никогда раньше не чувствовал такой боли, как он только не сдох от болевого шока… Он чувствует теперь только боль… Но этого мало. Я хочу, чтобы он улыбался. Как улыбался тогда. Если страдания – это веселье, то и свои должны быть весельем… Долой двойные стандарты! К черту! Ликуй, публика. Большой палец медленно вниз, приговор. Добро пожаловать в Колизей. – Улыбайся… Эй, почему ты не улыбаешься?! Улыбайся, улыбайся, улыбайся… Острое лезвие касается кожи, вспарывает ее, проступают красные капли, он не может даже кричать, только мычит что-то, плачет, дрожит, как дрожала та, что должна была стать его жертвой. Мне этого мало. Глубже лезвие, глубже. Резкие движения. Аккуратные штрихи к портрету. Я поднимаюсь и ухожу домой. Я улыбаюсь. И этот тоже. Последняя гримаса в темно-красных тонах, улыбка от уха до уха…

лисо-кот (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Ария - Дьявольский зной

 

…Что не однажды из-за угла

Он прыгал — как кошка гибкий…

И почему-то я поняла,

Что он — не играл на скрипке!… 

Марина Цветаева

Ночь омывала лунными лучами, будто маслом, мощеную улицу. Я шёл из городской консерватории, вторая скрипка…как же мне всё это опостылело. Конечно, я мог бы что-то изменить в своей жизни, но когда игра не стоит свеч, зачем играть?

Всклокоченные волосы, слегка помятый чёрный пиджак и маленькая нить дыма от тлеющей сигареты в руке.

Мимо меня проскользнула тонкая женская фигура, приторный запах её духов впился мне в голову. Повинуясь порыву, я повернулся, провожая её взглядом. Почувствовав, что ей заинтересовались, девушка призывно повернулась ко мне. Томный взгляд её тёмно-синих глаз впился в моё лицо. Одними губами она поинтересовалась у меня, не желаю ли я провести с нею ночь. На мгновенье хищная улыбка искривила моё лицо, девушка отпрянула назад, но я успокоил ее, сказав лестный комплимент о её роскошной фигуре, и согласился на её предложение. Мы пошли ко мне домой. Я жил в двухэтажном доме, неподалёку от набережной, моя маленькая однокомнатная квартира, напоминающая больше чердак, имела только одно достоинство – круглое витражное  окно в западной стороне комнаты. Пахло у меня в квартире всегда мятой, я любил пить чай с этой благородной, как я всегда считал, травой. Войдя в квартиру, девушка восхищенно всплеснула руками, на что я лишь хмыкнул.

Чёрное шёлковое пастельное бельё очень понравилось моей временной спутнице, её белая кожа фарфором выделялась во мраке комнаты. Длинные тонкие руки обвили мою шею, помогая снять мне рубашку.

«На кой чёрт, я согласился?» - с укором подумал я, а некто в глубине моего затуманенного желанием разума отозвался прокуренным и сиплым голосом: - Мы оба прекрасно знаем, зачем тебе эта девушка, и если это не сделаешь ты, это сделаю я.

- Не вздумай, - сквозь зубы проговорил я. Услышав это, девушка отпрянула от меня, и невинно хлопая длинными ресницами, не решалась спросить, в чём же дело.

- Ох, прости, это я не тебе, - краснея, сказал я, и нежно обнял прекрасную незнакомку. Девушка умела доставлять удовольствие, и любила мятные сигареты, которые, судя по всему, и сгубили ей жизнь…

Miri-kun (Сообщество_авторов) все записи автора Пальцы легко скользят по глянцевой поверхности фотографий. Красивые. Чертовски красивые люди на каждой из них. Нет, я не переношу пейзажей, только люди. Много людей. И чтобы все красивые. Лёгкие. Эфемерные. Не из нашей реальности. Парни похожие на девушек, и девушки похожие на парней. Ясные глаза. Живые. Почти живые. Куклы. Я готова купаться в этих фотографиях, на которых запечатлены улыбки совсем незнакомых мне людей.
Каждый день и каждую минуту я смотрю на людей. Просыпаясь в своей кровати я смотрю на потолок, а там они. Приклеенные скотчем к потолку. Всегда освещённая комната. Мои зрачки совсем узкие. Яркий свет. Уже лет пять я почти не находилась в темноте. В моей квартире всегда светло, чтобы я могла разглядеть любую фотографию в любое время суток.
Заправляю непослушную прядь волос за ухо и бережно кладу фотоаппарат в сумку, а другой, совсем простой и маленький, вешаю на руку и он раскачивается из стороны в сторону на тоненьком ремешке. Выходя из квартиры я не выключаю свет, чтобы вернуться и утонуть в улыбках, так ярко бросающихся в глаза. Бегом спускаюсь по лестнице, на ходу одеваю солнцезащитные очки и выныриваю из подъезда.... и меня снова окружают люди...
Их так много. Они окружают меня, но многие из них серые, совсем не такие, каких бы мне хотелось видеть в нашем грязном мире, порой лишенном прекрасного. Но я сразу поднимаю фотоаппарат и фотографирую: вдруг я потом на фотографии среди толпы замечу волшебное существо?
Я врезаюсь в столбы, спотыкаюсь об тротуары и буквально "летаю" над асфальтом преследуя свои цели. Иногда на меня нападает дикое желание найти что-то. И я блуждаю по улицам моего обожаемого города-музея, выискивая цепким взглядом любые мелочи. И найдя свою жертву, преследую её по несколько часов: фотографирую со всех возможных и невозможных ракурсов, запоминая куда она заходила, чтобы непременно вернуться туда в надежде, что увижу её ещё раз.
И знаете... я иногда нахожу, свою жертву...

Gris_Souris (Сообщество_авторов) все записи автора Моника
Ты нагло улыбаешься и выпускаешь сигаретный дым прямо ему в лицо. Ты знаешь, что ярко-красная помада тебе не идет, и ты выглядишь вульгарно, но тебе это нравится. Также ты знаешь, что платье слишком короткое, декольте слишком глубокое, каблуки слишком высокие, а прическа слишком пышная. Ты думаешь, ты выглядишь соблазнительно? Ну, уж нет, Моника, ты выглядишь как шлюха.
Распутная девка, как ты здесь оказалась? В этом месте не положено быть таким, как ты. Это тебе не маленький театр в богом забытом городишке! Это Театр, Театр с большой буквы. Ты в огромном городе, который никогда не спит. Но тебе все равно очень далеко до Линды, ангелочка из провинциального городка, у тебя нет таланта. Так как ты заполучила эту роль?
Нет, не отвечай, я знаю как. Седина в бороду – бес в ребро, так говорят? Точно про нашего режиссера.
С твоим умением раздвигать свои прелестные ножки, тебе нужно было податься в гимнастки, а не в актрисы.
А не слишком ли ты наглеешь, милая? Ни стыда, ни совести, ни таланта, а туда же! Режиссер ругает тебя за то, что ты не чувствуешь персонаж. Тебе бы смиренно потупить взгляд и подумать, где именно ты ошиблась. Но нет! Топаешь ножкой, дуешь губки и тушишь сигарету прямо о подошву своих вульгарных туфель.
Так нельзя, Моника. Так некрасиво.
В гримерке ты сидишь спиной к зеркалу, широко разведя колени и положив ладони на спинку стула. Это могло бы выглядеть красиво и соблазнительно. Могло бы. Если бы это была не ты.
Другие актрисы снуют туда-сюда, переодеваются, гримируются, скоро начало спектакля. Ты же, как всегда, заставишь всех нервничать и начнешь одеваться ровно за три минуты до своего выхода.
Скверная девчонка! Ты заставишь всех думать, что ты – звезда сцены, даже если у тебя совсем маленькая роль. Это из-за тебя у крошки Линды тогда были неприятности, подлая стерва! Ну ничего, мой маленький ангелочек больше не страдает. И зачем ты потащилась за мной в этот чертов город?
Ты вальяжно развалилась на двух стульях в гримерке, выпускаешь колечки дыма в потолок, хотя тебя много раз просили не курить в помещении. Фу! Отвратительный запах! Ты не нуждаешься в деньгах, красотка, давно прошли те времена, когда тебе приходилось добывать деньги на пропитание самыми немыслимыми способами. Но привычки-то остались. Дешевые сигареты, вульгарный внешний вид, грязная манера речи. Из приобретенного только капризы и силиконовая грудь.
- Моника, скорее, твой выход!
- Ах! Я не уверена, что смогу играть, я не в духе.
- Почему не сказала раньше, мы бы нашли тебе замену?!
- Я незаменима!
Ты встаешь и гордой походкой идешь на сцену. То, как ты идешь, совсем не соответствует костюму пастушки. На сцене ты меняешься. Но не перевоплощаешься.
Фальшивая скромница. В каждом твоем движении сквозит фальшь. Ты ненатурально улыбаешься, неестественно смеешься и берешь ужасно фальшивые ноты, напевая пастушью песенку. Хорошо, что твоя роль очень маленькая, и ты скоро уходишь.
Едва ступив за кулисы, ты расстегиваешь костюм. Он плавно спадает, и ты просто перешагиваешь через него. Твои коллеги-актеры не могут отвести глаз от твоего тела под не оставляющем простора воображению пеньюаром. Вот развратница! Актрисы смотрят осуждающе. Ты же обмахиваешься ладонью и требуешь воды, так как уж очень вымотала тебя эта глупая роль пастушки.
Твоя работа на сегодня окончена, и ты идешь в гримерную. Ты прекрасно знаешь, что в ближайшие пятнадцать минут сюда никто не войдет – спектакль продолжается. Ты без всякого зазрения совести быстренько обшариваешь карманы и сумочки актрис.
Что-то нашла? Удачный улов? Ты даже не подозреваешь, что я наблюдаю за тобой, гадина. Сейчас, сегодня, вчера, на прошлой неделе, месяц назад. Я слежу за тобой, дорогуша.
Ты одеваешься, закуриваешь и уходишь из театра. Идешь в свой любимый бар. Садишься, киваешь бармену. Заказываешь коктейль. Отшиваешь похотливых пьяниц, упершихся взглядом в твое декольте, в котором видна почти вся фальшивая грудь.
Еще коктейль. Потом текила. Ты сидишь на высоком стуле, закинув ногу на ногу, водишь ногтем по барной стойке, рисуя какие-то узоры, или может быть, ты пишешь чье-то имя? Эй, красотка, что это за взгляд? Грусть, печаль, тоска? Неужели жалость? К самой себе, конечно же. Ты и вправду жалка.
Но я помогу тебе. Хотя, я скорее помогу этому миру. Каким бы жестоким местом он не был, он тебя не заслуживает, порочная женщина. Он слишком хорош для тебя. Я избавлю его от тебя.
Ты расплачиваешься за выпивку и, пошатываясь, выходишь из бара. Ловишь первую попавшуюся машину.
- Не подвезешь меня, сладкий?
- Садись, конфетка.
Ты, конечно же, меня не узнала. Я, в отличие от тебя, времени в театре даром не терял.
Ты назвала свой адрес, будто я не знаю его. Ты что-то говорила, поглаживая мое колено. Рассказывала о театре. Пыталась философствовать. Какую же ты чушь несла, милая! Ты ничего не знаешь о театре. То, что ты видела, это лишь верхушка айсберга.
Твоя рука с моего колена плавно переместилась выше. Ты встретила мой взгляд и призывно подмигнула. Взяла мою свободную руку и положила её себе на грудь. Даже на ощупь фальшивая.
Я хорошо сыграл свою роль. Изобразил желание и страсть, хоть на самом деле, ты вызвала во мне лишь отвращение.
Мы вошли в твою квартиру, обставленную дорого, но безвкусно. Ты сразу повела меня в спальню. Потушила свет, зажгла свечи. Тихий шепот тебе на ухо:
- Поиграем?
- Давай. Как ты хочешь?
Ты позволила привязать свои руки и ноги к кованой решетке кровати. Кажется, для тебя это привычно.
Ты делала все, что я говорил. Хоть в постели ты оказалась послушной. Или это от того, что у тебя не было выбора, ведь ты была абсолютно беспомощна?
- А теперь, детка, представь себя мертвой.
- Ты что, некрофил?
Ты отлично сыграла смерть. Я отлично сыграл роль убийцы.
Сильные пальцы сжимают твое горло, воздуха становится все меньше. В глазах потемнело. Испугалась?
Пальцы отпускают. Ты жадно вдыхаешь воздух и почти теряешь сознание от странной смеси страха, радости, наслаждения. Ты продолжаешь играть и представляешь себя мертвой, как я и просил. Умница.
Из-за этой причудливой смеси ощущений ты не замечаешь, как я снова обхватываю твою шею, а потом кладу подушку на твое лицо.
Воздух кончается, легкие горят. Ты пытаешься кричать, но подушка заглушает все звуки. Ты отчаянно сопротивляешься, стараешься освободиться, но все напрасно. Твои слабые попытки не мешают мне продолжать движение. Наконец-то я не чувствую отвращение.
Тебе удается высвободить руку. Ты колотишь меня маленьким кулачком, царапаешь острыми коготками, но мне это даже нравится. Давление подушки усиливается. Ты расцарапала мне плечо до крови, она стекает и пачкает постель. Нельзя чтобы моя кровь осталась здесь. Это было бы очень неосторожно.
Мы затихаем одновременно. Я от того, что не осталось сил. Ты же от того, что умерла.
Спасибо, детка. Давно я не получал такого удовольствия от свидания.
С твоим телом я обращаюсь довольно грубо, когда срываю испачканные моей кровью простыни. А лучшего обращения ты не заслуживаешь.
Тщательно проверив, не осталось ли никаких моих следов, я срезаю пропахшую дымом прядь твоих волос и ухожу.
Наверное, я должен сказать «покойся с миром», но вместо этого с моих губ срывается «вперед по кругам Ада».

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Dark Sanctuary-Incomprise

1

- Время, - в дверной проеме появляется режиссер и стучит пальцем по циферблату дорогих часов. Тук-тук-тук… В моей голове застрял этот стук, в моей голосе смешались голоса. Я не оглядываюсь, я поправляю рыжий парик и рисую черным карандашом несуществующие слезы на щеках. Одна, две… Сегодня я печальный клоун, сегодня я буду рыдать на манеже, под разноцветным куполом цирка, а все эти люди…

- Время! – раздраженно повторяет режиссер, я поднимаюсь со стула и, не говоря ни слова, выхожу прочь. Шпрехшталмейстер объявляет мой номер. Я рыдаю, я разыгрываю трагедию, я хватаюсь за голову, падаю на колени, а они, все эти люди, сотни людей разражаются хохотом, этот хохот застревает в моей голове, в моей голове смешались мысли. Удар – мой коллега с добродушным псевдонимом Лютик всегда бьет по-настоящему, я падаю навзничь, я с трудом поднимаюсь на руках, новый удар, еще один, еще один… Я слышу смех со всех сторон. По почкам. Смех, хохот, веселая истерика, многоголосье восторга. Удар, удар… Сегодня Лютик изображает дрессировщика клоунов. Он достает плетку. Удар, еще удар. Я лежу на манеже, под костюмом все болит, все замирает. Вокруг смех, смех, веселье и радость. Я должен продолжать. Я рыдаю, наигранно рыдаю, заливая манеж ненастоящими слезами, они пресные, это просто вода. Вода смешивается с кровью от нового удара. Какие спецэффекты, господа! Какое волшебное представление… Вы только посмотрите, грустный клоун плачет, это же так смешно. Смейтесь, смейтесь, боль - это всегда смешно! Смейтесь, смейтесь… А я буду рыдать, чтобы Вам было смешнее, публика… Моя несравненная публика… Взрослые смеются громче детей, чужое горе – такая радость… Наслаждайтесь, наслаждайтесь… Чувствуйте этот дикий восторг униженного человека, который едва ли чем-то отличается от Вас самих… Смейтесь, смейтесь, Ваш хохот – музыка для моих ушей. И ты, Лютик, смейся, смейся, снова и снова занося плетку для хлесткого удара. Кровь, кровь, кровь… В венах стучит, стук застревает в моей голове, я не могу понять, откуда доносится музыка, страшная и прекрасная… Или она тоже существует только в моей голове?.. Смейтесь, смейтесь, этот номер не смертельный, этот номер бессмертен! Вечность можно провести, получая удовольствия от этой боли, которую ты только видишь, наблюдаешь, но не чувствуешь. Вы! Каждый из Вас, моя замечательная верная публика, – каждый! – чувствует только лишь удовольствие и восторг, хохочи! Разливайся этим жутким смехом, толпа, пока я рыдаю и говорю глупости, распластавшись на манеже, пытаясь подняться на локтях вновь, но получая только лишь очередной удар. Бей, бей, смеши людей. Им нужен этот драйв, этот восторг! О да, времена не меняются, хлеба и зрелищ! Ничто не меняется, и люди все те же. Хлеба и зрелищ. Шуты, скоморохи, Колизей… Колизей! Это так похоже на Колизей… А я просто раб, раб публики и ее желаний… Любой из вас, о, зритель! Любой мог закричать ему… Закричать: «Стой! Перестань! Ему больно…» Но каждый хочет смотреть, зрелищ, зрелищ, зрелищ! Но каждый молчит и смеется!.. Как смешно, Господи, как смешно… Удар, удар, удар… И каждый хочет, чтобы зрелище достигло своей кульминации… Своего завораживающего финала… Смерть. Как тогда… как в древние времена, о которых я столько читал когда-то, еще будучи мальчишкой… Толпа решала, решала судьбы, моя прекрасная публика… Быть убийцей или нет, быть убийству или нет… Большой палец плавно вниз… Смерть, смерть, смерть… Народ решил, и кто-то должен умереть… Толпа легко решает судьбы, потому что никто из них никогда не окажется на месте этого кого-то… Никто!.. А я? Вы смеетесь… И Ваш смех такой же знак, как и большой палец плавно или резко, решительно вниз… Вы одобряете. А я всего лишь раб, и я подчиняюсь. И он, добродушный Лютик, тоже. Удар, удар, еще, еще… Я не чувствую ничего, кроме боли, все тело – боль, только боль и смех благодарной публики.

Что что-то не так, что в руках Лютика, обтянутых блестящими оранжевыми перчатками, настоящая плеть, а не папье-маше, не лента, не игрушка, первым замечает шпрехшталмейстер. Старик бежит… Нет, не помочь печальному клоуну, он бежит к микрофону. Представление окончено. Раздосадованная публика расходится. Лютика успокаивают двое, а я лежу, распятый ударами плети, на манеже и смотрю на разноцветные полосы купола, скрывающего темное, вечернее небо, и мне кажется, я никогда уже не увижу его.

Мне казалось. Стало ясно уже через несколько минут, когда появились врачи. Ничего страшного. Все заживет. Но публика никогда не забудет свое дорогостоящее зрелище… Люди любят смеяться. Смех продлевает жизнь…

- Смех продлевает жизнь… - повторяю я вслух и прикасаюсь пальцами к глянцевой поверхности фотографии на памятнике, какое грустное лицо. На кладбище вечером очень тихо, здесь нет никого, кроме меня, старого сторожа и пары черных воронов, в их криках мне слышится вечный «Nevermore», привет Эдгару По. Прощай, дорогой мой Лютик. Прощай. – Видишь, мой добродушный коллега, смех продлевает жизнь… Только… - я достаю из кармана черного пальто тонкий фломастер и рисую улыбку на его фотографии. Улыбку от уха до уха. – Так натуральнее, не так ли?..

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Sopor Aeternus - Transfiguration
- Маша... Машенька, послушай... мне кажется, что меня кто-то преследует. Я когда выхожу из трамвая – оглядываюсь по сторонам никого нет, но в переулке я слышу шаги, оборачиваюсь – а он прячется там, куда не падет свет фонаря... Мне не кажется, не чудится, Маша! Он там правда был... я вчера ночью его даже видела... Я правду тебе говорю, какой-то человек, я его не успела разглядеть. Он шагнул в тень сразу же, как только я обернулась... Маша, мне страшно...
Маленькая нескладная девочка-подросток с торчащими острыми плечиками и взъерошенными перьями короткой стрижки замолчала на мгновение, сосредоточенно прижимая телефонную трубку к уху, чтобы только перевести дыхание. Ее взгляд совершил круг по комнате, не цепляясь не за какие предметы, пока не остановился на черном квадрате окна, за которым царствовала ночь.
- Может тебе обратиться в милицию? – предложила единственное, что пришло ей в голову ее собеседница на том конце провода, та, которую звали Машей, но еще иногда Машенькой. Девочка с телефоном подумала об этом, пожевала обветренные губы, потом возразила, найдя достойный аргумент:
- Что я им скажу?
- Что ты им скажешь! – она готова была поклясться, что ее собеседница всплеснула руками с досадой, и тоже теперь кусает губы, придумывая новые варианты как помочь своей подруге. Повисла тишина – страшная, тяжелая и неприятная.
Девочка с телефоном в руке развалилась в большом широком кресле, словно собиралась спать в нем в таком неудобном положении, разглядывала темноту, окутавшую комнату, светился только ночник у нее над головой. Когда она закрывала глаза, этот теплый мягкий свет проникал сквозь ресницы, и ей казалось, что она смотрит на ослепительное огромное солнце.
- Ты можешь пожить у меня, - предложила Маша, наконец-то найдя еще какое-то решение этой проблемы.
Девочка с телефоном все еще сидела с закрытыми глазами, словно боялась открыть их и увидеть, что в комнате есть кто-то еще помимо нее.
- Да, - проговорила она слабым голосом, как будто ей было тяжело говорить, и в это мгновение кто-то легонько коснулся ее пальцев, заставив распахнуть глаза. Она отчаянно щурила их, пытаясь увидеть его, но глаза только болели от света, а в комнате она была одна.
- Но... может быть, лучше ты поживешь у меня? – робко предложила она.
- Почему? – изумилась Маша.
- Потому что... потому что... – девочка с телефоном теперь боялась закрывать глаза, она встала со своего места и подошла к включателю верхнего света, но вовремя остановилась.
- Потому что я не могу покинуть эту квартиру.

Gris_Souris (Сообщество_авторов) все записи автора А я первая бе-бе-бе) Итак, первый кусочек моего рассказа.


Линда.
Ты сидишь в первом ряду. Такая напуганная. Сидишь прямо, тонкие руки на коленях, как хорошая девочка. Затравлено оглядываешься по сторонам. Когда тебя вызывают на сцену, в твоих огромных серых глазах читается неподдельный ужас. Ты встаешь и на негнущихся ногах идешь на сцену. Этими чудесными тонкими пальцами изящно поправляешь пучок мягких пепельного цвета волос. Они пахнут мятой и корицей. Странно, но именно так. Ты даже не подозреваешь, что твои чудесные волосы, которые ты считаешь серыми и скучными, пахнут так необычно. Но я-то знаю.
Такая вся тоненькая, как тростиночка. Ты кажешься такой маленькой на этой огромной сцене. Берешь текст. Указательным пальчиком ищешь свою реплику. Так очаровательно закусываешь нижнюю губку. И…
Перевоплощаешься. Ты теперь совсем другая. Ты больше не девушка из бедной семьи, серая мышка, со сложной жизнью, вечными проблемами, не девочка из массовки маленького театра с глупым названием. Ты уверенна в себе. Ты роковая женщина, разбившая сердца миллионам мужчин. Ты женщина, в гардеробе которой сотни шикарных нарядов, сотни пар туфель, а в шкатулках уже не помещаются драгоценности – подарки многочисленных состоятельных любовников. Ты женщина, за благосклонный взгляд которой, каждый продал бы душу. Ты куришь дорогие дамские сигареты и водишь шикарный автомобиль. Для тебя открыты все двери. Это все читается в твоем взгляде. Правильно. Так тебя учили на занятиях. Нужно продумывать весь образ. Все, до последней мелочи.
Твои глаза горят, походка стала плавной, движения еще более изящными, голос – соблазнительнее. И пусть это только репетиция и на тебе простые шорты и майка, благодаря твоему таланту тебя представляешь в красном атласном платье, волосы уложены в замысловатую прическу, бриллианты, бриллианты, бриллианты, длинные пальцы держат узкий мундштук. Ты раздвигаешь алые губы, чтобы тонкой струйкой выдохнуть белый дым.
Снисходительно оглядываешь очередного поклонника – простой паренек из дома напротив, но рядом с тобой он кажется изысканным кавалером – принимаешь от него бокал шампанского. Скучающим взглядом обводишь зал.
Мой выход.
Ты замечаешь в толпе гостей высокого статного джентльмена. Он не похож на других. В чертах его лица есть что-то ангельское, в его улыбке есть что-то от дьявола. Он подходит к тебе и приглашает на танец. Ты тут же забываешь, с кем пришла на этот бал. Он берет тебя за руку. Вы кружитесь в танце, кружится голова. От шампанского, или от того, что незнакомец так крепко прижимает тебя к себе? Непростительно близко ваши губы. Нет сил устоять.
Он ведет тебя на балкон, ведь в зале так душно. Вы остаетесь одни. И тут твоя сказка рушится, потому что в руках незнакомца внезапно появляется пистолет. Ужас в твоих глазах, выстрел.
- Стоп, стоп!
Ты «оживаешь» и виновато смотришь на режиссера. Исчезла роковая женщина. Шортики и майка вместо атласного платья.
- Линда, все идеально, - говорит режиссер. – До балкона. Ты словно спотыкаешься на этом моменте. В чем дело?
- Я… Я не могу сыграть смерть. Не могу, - робко, отводя глаза.
- Представь себя мертвой, - почти шепотом тебе на ушко. Ты вздрагиваешь. Что, мурашки по коже? – Представь это. Жизнь по капле покидает тебя. Ты чувствуешь, как течение крови в венах замедляется, сердце стучит все реже. Темно и холодно. Пусто. Болезненная пустота. Ты чувствуешь только её. Твое тело тебе больше не принадлежит. Ты бы и хотела пошевелиться, но ты не можешь. Оно не твое.
В твоих глазах глядящих на меня с ужасом появляется понимание. Слезы? Совсем немного. Ты всегда была впечатлительной.
Ты просишь попробовать еще раз. Режиссер согласно кивает и усаживается в кресло.
Все происходит заново. Перевоплощение, бал, незнакомец, балкон.
Все получается. Ты действительно представила себя мертвой.
Аплодисменты других актеров, даже строгий режиссер доволен. Репетиция продолжается.
После, ты бежишь домой под проливным дождем. Дрожишь от холода. Маечка и шортики насквозь промокли и прилипли к телу. Я любуюсь им сквозь стекло. Мокрая одежда почти ничего не скрывает.
Ты слишком хороша для этого мира. Он не заслуживает тебя.
Я возвращаюсь в театр, в костюмерную. Нет! Никаких дешевых костюмов! Ты достойна лучшего.
Дома ты как всегда забралась на диван с ногами. Поглаживаешь кота, пьешь чай из большой кружки. Свет в комнате приглушен. Ты думаешь о чем-то своем, о чем-то грустном видимо, так как нахмурила лоб и покусываешь остренький ноготок, рискуя разлить чай.
Твои мысли прерывает громкий стук. Кто мог прийти к тебе так поздно? Это всего лишь я. Цветы. Красные розы. Банально, но, ни один другой букет не выглядел так же шикарно, как ты.
В твоих глазах читается растерянность и удивление.
- Это тебе.
Ты принимаешь из моих рук большую плоскую коробку.
- А что это?
- Открой.
Красное атласное платье. Ты невольно ахнула.
- Надень его сейчас.
- Зачем?
- Прорепетируем сцену на балу.
- Хорошо.
Ты уходишь серой мышкой, но вскоре возвращаешься роковой женщиной. И маленькая, бедно обставленная квартирка тут же превращается в бальный зал. Ты творишь чудеса, моя милая. Но те, кто тебя окружают, не заслуживают этого. Они тебя недостойны.
Ты играешь роль этой женщины так легко и естественно, будто ты жила её жизнью. Но я-то знаю, на самом деле ты ангел. Ты чиста, скромна, добра, талантлива. Несмотря на то, что жизнь у тебя не из легких, ты не обозлилась на весь мир, хотя это с людьми довольно часто случается.
Ты Ангел. И твое место на небесах.
Бал, поклонники, танцы, шампанское, сверкающие бриллианты, незнакомец, балкон, выстрел.
- Чудесно, Линда. Ты великолепна. Выпьешь?
Ты несмело берешь из моих рук бокал с вином. Я самоуверенно разрешил себе похозяйничать в твоем доме и достал эти бокалы. Ты смотришь как-то растерянно, кажется, ты даже не замечаешь моих действий. Ты где-то в своем мире, дорогая? Что ж, тем лучше.
- За талантливейшую актрису!
Улыбка, крошечный глоток. Мой выжидательный взгляд. Непонимание в твоих глазах.
Странное чувство, правда?
Ты медленно оседаешь на пол. Тебя поддерживают мои руки. Я не хочу, чтобы ты ударилась обо что-нибудь. Не хочу повредить тебя.
Именно поэтому я выбрал яд. Твое роскошное тело останется невредимым. Как туманное напоминание о твоей ангельской душе.
Ты умираешь. Жизнь по капле покидает тебя. Ты чувствуешь, как течение крови в венах замедляется, сердце стучит все реже. Темно и холодно. Пусто. Болезненная пустота. Ты чувствуешь только её. Твое тело тебе больше не принадлежит. Ты бы и хотела пошевелиться, но ты не можешь. Оно не твое. Оно принадлежит мне.
Прощай милая Линда. Встретимся на небесах, когда придет мое время, и ты явишься мне чтобы провести меня Дальше.
Ты мертва. Мои пальцы закрывают твои глаза, поправляют непослушные пряди, поглаживают атлас платья.
Твои волосы все еще пахнут мятой и корицей. Я хочу сохранить этот запах, поэтому беру ножницы и отрезаю прядь.
Как банально, сказала бы ты. Ты ведь не знаешь, что именно эта прядь займет почетное место в моей коллекции.
Хотя, действительно, я мог бы быть несколько оригинальнее и коллекционировать, скажем, глаза. Ну, или пальцы. Маленькие женские пальчики с остренькими ноготками. Зубы? Ну уж нет, я же не какой-нибудь варвар. Но уж слишком большое значение имеет запах…
Прости меня, моя милая Линда, я отвлекся. Так на чем мы остановились? Ах да! Ты мертва. Я поднимаю твое тело. Еще теплое. Можно подумать, что ты спишь.
Моя нежная девочка. Как же я буду скучать по тебе! Но я готов пожертвовать удовольствием любоваться тобой ради твоего счастья. Этот мир слишком жесток для тебя.
Я кладу тебя на кровать, поправляю смявшееся платье. Нежный поцелуй в лоб, будто дочь перед сном.
Спи спокойно, мой ангел. Тебе больше не нужно представлять себя мертвой.