ds_nevermore все записи автора Медленно, неторопливо шел по холодной, почерневшей улице, сутулясь и опираясь на трость – она почему-то казалась таинственной, будто в ней спрятан стилет или что-то еще, однако, он совсем не заботился о своей безопасности - с бронзовой ручкой в виде головы дракона, мужчина. Он помнил о своем возрасте и полагал нужным напоминать о нем и всем окружающим. Элегантное, дорогое черное пальто, каких не носят уже лет 40, не меньше, темный костюм, старые потертые разношенные туфли из мягкой кожи, руки в белых перчатках, одна из которых сжимала старый чемодан с ремнями и пряжками – все в этом человеке было немного ретро, создавалось впечатление, что он из другого, из прошлого века, впрочем, так оно и было. Он родился очень давно, он жил очень долго.
Сэр Джеймс Морган, так его звали, устал, бесконечно устал от своей вечности, но продолжал идти, потому что не мог остановиться. Его голубые глаза, мудрые, не помутневшие, как у других стариков, с удовольствием разглядывали пейзажи ночного Рейкьявика, объятого фиолетовым сумраком, освещенного редкими фонарями и зажженным светом в окнах каких-то не то игрушечных, не то сказочных домов. Здесь у него не было ни друзей, ни знакомых, потому направлялся он в гостиницу, в забронированный еще неделю назад номер.
Джеймс вздохнул. В Исландию его привели более, чем важные дела. Два дела, для одного из которых он собирался посетить гейзеры завтра после полудня, хотя понятия не имел, где эти гейзеры находятся, для другого же… Думать о другом этому человеку и вовсе казалось смешным и нелепым. Он с самого начала считал это невозможным. Найти доброго человека, найти человека, который и мухи не обидит! А уж тем более…
Мужчина махнул рукой, тряхнул седыми волосами, посмотрел на низкое беззвездное небо и, когда ноги привели к побережью, на его морщинистом лице заиграла улыбка, впрочем, так старики не улыбаются, так улыбаются… безумцы.
Черный песок, холодный, суровый океан, казавшийся сейчас едва ли не бесконечным, и тонущий в нем полумесяц… Какая странная и пугающая красота… Он видел многое, но это сейчас казалось ему самым необычным из всего, что успел повидать за столько лет, за столько долгих лет. Впрочем, конечно, он всего лишь убеждал себя в том, что красота Исландии столь необычна, он убеждал себя порой в том, что есть еще много вещей, что неизвестны ему, что есть еще много мест, им не посещенных, что есть книги, им не прочитанные, что есть блюда, которые ему ни разу не доводилось пробовать – например, национальный исландский хакарл, что готовили из протухшего акульего мяса - но этих внушений хватало не более, чем на полчаса, и он снова понимал, что разница между местами, между знаниями или чем-то еще так мала, что все повторяется, что все новое вовсе не ново, и опять умирал от скуки. Хотя… «Если бы умирал…», - с горечью подумал Джеймс. Не все знания полезны, не все места достойны быть увиденными, не все книги стоит читать, а уж хакарл и вовсе не вызывал у него аппетита. Мужчина поморщился и глянул на старинные карманные часы, что были младше него самого.
- Нужно поторопиться, - решил он, чувствуя, как действие снадобья подходит к концу, как медленно обновляется клетка за клеткой, и поспешил к гостеприимно открытым дверям дорогой гостиницы.
Время… Он знал о нем многое, возможно, он мог остановить его течение для себя, но для него в том не было теперь никакого толка. Получить эту вечность, чтобы наблюдать, как рассыпаются в прах старые замки, как распадаются песчинками величавые каменные стены, как сменяют друг друга день и ночь, лето и зима, десятилетия, эпохи… Наблюдать было для него интересно только первое время, да, наблюдать и наслаждаться своей неизменностью, но потом привычка, тоска, обыденность. Почти как рутина. Каждый новый день был похож на какой-то из уже ушедших, каждый новый человек в его жизни такой же обыкновенный, как и тот, кого уже пережил.
Сейчас, вышагивая по мостовой, твердо держа трость, поглядывая на свет в окнах, за которыми жили люди, жили, чтобы умереть однажды, а не рассуждать о глупой вечности, Джеймс хотел только одного. И это желание жило в нем уже давно. С тех пор, как не стало других желаний, с тех пор, как угас в нем интерес, с тех пор, как все надоело.
Рейкьявик, как домашний кот, свернулся клубком, а добрый хозяин, фьорд, укрыл его плотным туманом-одеялом. На улицах было пусто, как и утром, когда он прилетел, жизнь кипела внутри. В этих домиках, в клубах, всюду, где можно было спрятаться от постоянного сильного ветра, от бесполезного солнца, что уходило с небосклона всего на пару часов.
Жизнь. Не более, чем слово. Смерть. Не более, чем точка в конце.