ЮРИЙ_КОСАГОВСКИЙ все записи автора

vladlysen Фальк Роберт Рафаилович



Роберт Фальк родился 15 (27) октября 1886 г. в Москве, в семье юриста. Учился изобразительному искусству в школах-студиях К. Ф. Юона и И. О. Дудина, в частной студии И. И. Машкова (1904-1905), затем в Училище живописи, ваяния и зодчества (1905-1909), где особое влияние на него оказали В. А. Серов и К. А. Коровин. Жил в основном в Москве. В 1910-х Фальк стал одним из основателей художественного объединения Бубновый валет, в деятельности которого он участвовал с 1910 по 1916 г.В 1910-11 г. посещает Италию. После революции 1917 г., с 1918 по 1928 г., Фальк преподавал в ГСХМ — Вхутемасе — Вхутеине (1918—28); был деканом факультета живописи; его учениками были С. А. Чуйков, Г. Г. Нисский, Н. М. Ромадин. В 1918—1921 работал в Московской коллегии по делам искусства и художественной промышленности Отдела изобразительных искусств Наркомпроса.  (продолжение ниже - ЮК)

 

Р. Р. Фальк среди своих студентов. 1923. Слева направо: 1 ряд – П. Юшин, Т. Венецианова, Е. Родова, Ф. Рабкина, К. Реутская; 2 ряд – Т. Лебедева (Маврина), К. Лекомцев, В. Сигорский, Р. Р. Фальк, С. Чуйков, модель.


P.P. Фальк среди студентов, образовавших Общество художников-общественников (ОХО). 1927-1928. Слева направо: 1 ряд - Л. Денисов, И. Голубец; 2 ряд - P.P. Фальк, И. Лейзеров. Е. Левина-Розенгольц. М. Николадзе, Г. Назаревская. Е. Рожкова, С. Вепринцева, Л. Литвиненко. Р. Рабинович, Р. Идельсон, В. Лопатина. Мастерская художника находилась во ВХУТЕМАСовском доме по адресу: ул. Мясницкая, д. 21 кв. 36. В 1928 г. Фальк выехал за границу в командировку. До 1937 г. жил и работал в Париже. Затем вернулся в СССР, жил в так называемом Доме Перцова, где по просьбе бывших соратников по «Бубновому валету» А. В. Куприна и В. В. Рождественского и при активнейшей помощи лётчика А. Б. Юмашева получил мастерскую, которую раньше занимал художник П. П. Соколов-Скаля.

Нюренберг, Мидлер, Фальк, Нариманов, Рыбников. 1925 г. С Юмашевым Фальк познакомился в 1936 г. в посольстве СССР во Франции, с которым они сдружились. В 1937-38 г. они совершили своеобразное «турне» по Крыму и Средней Азии, где знаменитый лётчик читал лекции о своём перелёте через Северный полюс, а на досуге ставил свой любительский мольберт рядом с мольбертом Фалька. В 1939 г. состоялась персональная выставка Фалька в Доме литераторов. В его творчестве преобладают пейзажи, натюрморты и портреты, написанные в обобщённой, приглушенной манере. Во время Великой Отечественной войны с 1941 по 1943 г. художник был в эвакуации в Башкирии и в Средней Азии (Самарканд). После 1953 г. Фальк стал для многих молодых советских художников-авангардистов своеобразным символом ушедшей великой эпохи живописи, мостом между великим искусством начала XX века и послесталинской оттепелью. Фальк был женат четыре раза: Потехина, Елизавета Сергеевна, в браке (с 1909 по 1920 гг.) имели сына Валерия Фалька. Алексеева, Кира Константиновна, в браке (с 1920 по 1922 гг) имели дочь Кириллу. Идельсон, Р.В. Щекин-Кротова, Ангелина Васильевна, в браке с 1939 года и до смерти Фалька. Фальк скончался в Москве 1 октября 1958. Похоронен на столичном Калитниковском кладбище.

(По материалам www.ru.wikipedia.org) Источник http://www.maslovka.org/

Р.Фальк. Автобиография. (Черновик письма французскому художественному критику Жану Кайму, написанный в 1956 году. Архив семьи Р. Р. Фалька).

..Я родился в 1886 году в Москве, в семье юриста. С раннего детства очень любил рисовать. Помню, как лет семи я с увлечением вел своеобразный рисовальный «дневник», зарисовывая на листах бумаги все впечатления дня. Дневник этот я вел во время поездки с родителями летом на курорт с определенной целью: вернувшись в Москву, я хотел подробно все путешествие рассказать нашей кухарке, которую я очень любил и которой обязан также первыми острыми, эстетическими впечатлениями. Кухарка жила на кухне за печкой, ее уголок был отделен пестрой ситцевой занавеской и казался мне очень уютным. Особенно восхищался я ее ситцевым стеганым одеялом, сшитым из разноцветных лоскутков. Впоследствии это одеяло послужило мне материалом для театрального занавеса постановки «Путешествие Вениамина III» в Еврейском Государственном Камерном театре. У нашей кухарки я познакомился с первой коллекцией живописи: на внутренней стороне крышки ее сундучка, где она бережно хранила все свое имущество, были наклеены пестрые лубочные картинки, обертка от туалетного мыла, рекламные этикетки. Я мог часами их рассматривать. Это пестрое собрание бесконечно радовало мой детский взгляд. Ничего столь красивого и привлекательного я не находил в обстановке у моих родителей и их знакомых! (Это была вполне приличная обстановка буржуазной семьи, все, как полагается, «как у людей, как принято».) Примерно к 11-ти годам увлечение рисованием перебило увлечение музыкой. К 16-ти годам я изрядно играл на рояле и готовился поступить в Консерваторию, но летом 1903 года мне подарили масляные краски, и я снова страстно увлекся живописью. По целым дням я проводил со своим этюдником где-нибудь у пруда, на солнечной полянке леса, на огороде у плетня, с необыкновенным старанием я старался передать все подробности полюбившегося мне пейзажа. Это был, может быть, единственный счастливый период, когда я был вполне доволен своими произведениями. Я решил бросить совсем музыку и стать во что бы то ни стало художником. Отец очень протестовал против этого, предлагал мне выбрать профессию юриста, зубного врача или иную положительную, респектабельную профессию. Он уверял, что у меня вовсе нет живописного таланта и что я всегда буду посредственным художником. «Пусть я буду совсем плохим художником, но я хочу быть только им»,— твердил я. 18-ти лет я поступил в высшее художественное заведение — Московское училище живописи, ваяния и зодчества. По конкурсу (вступительный экзамен) я прошел одним из первых, и это несколько примирило моих родителей с избранной мною профессией. Среди моих учителей были известные русские живописцы — Архипов, Ап. Васнецов, Пастернак (отец поэта Пастернака). По классу мастерства я кончал у знаменитых русских художников Серова и Коровина. В это время в школе чувствовались веяния разнообразных направлений, характерных для русского искусства начала ХХ века. Там я сдружился с художниками новых течений, такими, как Машков, Кончаловский, Куприн, Лентулов, Рождественский. Эта группа послужила ядром общества «Бубновый валет», которое образовалось в 1910 году и просуществовало до 1917 года. На выставках «Бубнового валета» неоднократно участвовал ряд таких французских художников, как Пикассо, Брак, Дерен, Фриез, Ле Фоконье, Леже, Глез, Матисс, Ван-Донген и др. На первой выставке «Бубнового валета» участвовали также Ларионов, Гончарова, Сюрваж, которые впоследствии обосновались в Париже. В этот период я любил яркие, контрастные сочетания, обобщенные выразительные контуры, даже подчеркивал их темной краской. Теперь мне кажется, что я изживал в то время мои детские впечатления от сундучка и одеяла кухарки. Но вместе с тем и тогда, как всю жизнь, любил серый колорит, серебристую гамму пасмурного дня. В какой-то мере я отдал дань кубизму: многие вещи мои того времени отличаются сдвигами формы. Но это не был логический прием конструктивизма, а я стремился сдвигами формы акцентировать эмоциональную выразительность. Вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции я начал активно работать в Народном Комиссариате просвещения был членом Всероссийской Коллегии изобразительных искусств (то есть организационного центра перестройки художественной деятельности и профессионального образования на новых социальных основах). Примерно к этому времени я стал на более реалистические позиции в искусстве. С 1918 года я профессор Высшей Художественной Школы. Должность эту я исполнял до 1928 года. В 1928 году я получил творческую командировку в Париж, где пробыл до конца 1937 года. Я вернулся на родину в канун 1938 года. Во время войны я эвакуировался в Среднюю Азию, в Самарканд, где прожил до 1943 года. В годы войны Самарканд был средоточием высших учебных художественных заведений, эвакуированных туда из Москвы и Ленинграда, и я там снова, после долгого перерыва, вел педагогическую работу. Я сейчас живу в Москве. Зимой работаю в той мастерской, где Вы меня посетили. А летом выезжаю в деревню и пишу, главным образом, пейзажи и полевые цветы. Мои художественные «предки» и современники Вы спрашиваете о художниках, которые оказали на мое творчество наибольшее влияние. Из старых мастеров наибольшее воздействие оказал на меня Рембрандт. В юности я его не любил и не понимал. Мне казалось, что все у него написано красным, коричневым соусом. Теперь же он для меня — вершина искусства всех времен и народов. «Возвращение блудного сына» (Эрмитаж) и «Евангелист» (Голландия), которого я видел на днях на выставке в Москве, ряд портретов и много других вещей меня потрясают. Наш замечательный писатель Чехов сказал в одном из своих писем, что лучшим сочинением о море он считает школьное сочинение какого-то мальчика, состоящее из трех слов: «Море было большое». Вот о Рембрандте я тоже могу сказать только три слова: «Как он велик!» Иногда во время работы я вспоминаю Брейгеля Мужицкого. Из современных мастеров мой основной мэтр — Сезанн. Для меня это максимальный реалист, художник потрясающей правды, а не иллюзорного правдоподобия. Я хочу Вам, французам, бросить упрек в том, что вы его еще недостаточно оценили. Вы поверили на слово его жалобам, что будто бы он не в силах воплотить (realiser) того, что он видел. Его видение мира было таким мощным, он прозревал такие тайны света и цвета, что имеющаяся в его руках техника его удовлетворить не могла. Воля гения побеждала, однако, косность мертвого материала: его холсты — живая цветовая ткань, пластические события возникают из глубин пространства, как бы роящегося цветовыми атомами. Его произведения — не подобия жизни, а сама жизнь в прекрасных драгоценных зрительно-пластических формах. Кубисты считают себя его преемниками. С моей точки зрения — они узурпаторы его наследства. Я не люблю, откровенно говоря, абстрактную живопись. Абстракция даже у самых талантливых художников ведет к схеме, к произволу, к случайности. Здесь начинает большую роль играть личный вкус художника, а это всегда обедняет пластическую форму, вызывает повторяемость, однообразие. Элементарно говоря — я реалист. Реализм — очень широкое понятие. Вульгарный реализм не может быть целью искусства. В моем понимании реализма мне особенно близок Сезанн. Из более поздних имен меня особенно притягивает Руо. Привлекают также: Модильяни, Боннар, Сутин, Пикассо, Матисс. Среди художников ХIХ века мне очень близки: Коро (не пейзажи, а фигурные вещи), Домье и Монтичелли. Таких французских художников ХIХ века, как Курбе, Коро, Домье, Дега, Мане, Ренуар, я называю новыми великими мастерами. Когда в 1911 году я видел изумительную эллинистическую живопись в музее Ватикана, а затем в вилле в Мазере под Венецией великолепные фрески Поля Веронеза, я понял, что, хотя между двумя этими явлениями искусства лежат 1,5 тысячелетия, они оба исходят из единой зрительно-пластической традиции, пластической культуры Средиземноморья, куда можно включить: Египет и Микены, Грецию, Рим и Византию, Италию, Испанию и Францию. Я тут же вспомнил Ренуара с его женскими головками, вылепленными наподобие статуэток Танагры, я вспомнил отношение к форме Сезанна, Боннара. Через Византию волна этой культуры дошла и до Древней Руси (древнерусская иконопись до ХVII века). Петр Великий привил к засыхающему в XVII веке древу иконописи побеги европейской культуры, и оно зацвело пышным и самобытным цветом. Самый нежный, самый тонкий цветок ХVIII века — художник Рокотов, портреты которого я очень люблю. В ХIХ веке я очень люблю маленькие и драгоценные вещи Федотова, особенно последнюю картину: «Анкор, еще анкор!». Люблю Венецианова, Врубеля. Из моих современников больше всех люблю великолепного армянского художника Сарьяна, творчество которого совершенно противоположно моим тенденциям. …В юности я совершил путешествие по Италии (в 1911 году). Деньги на это путешествие я получил от первой продажи моей картины с выставки. Так как сумма была невелика, то я почти весь маршрут по Италии проделал пешком, останавливался на ночлег в придорожных тавернах, обедал в самых дешевых трактирах и не мог позволить себе никаких удобств или излишеств. Но это имело свои преимущества: я увидел Италию не глазами туриста из окна отеля или автомобиля, а заглянул в эту чудесную страну, так сказать, с черного хода, в интимную, скрытую от посторонних глаз жизнь. Так я обошел следующие города: Ассизи, Рим, Орвьето, Пиза, Сиена, Флоренция, Равенна, Феррара, Падуя, Венеция, Верона, Виченца, Парма, Мантуя и Милан. На Южную Италию денег не хватило. Те города, в которых наиболее сохранился аромат тех времен, в которые они создавались, особенно очаровали меня. Я без конца ходил по улицам Венеции, то есть вдоль каналов. Мне даже не хотелось заходить в музеи, специально осматривать памятники скульптуры и архитектуры — город сам был музеем прекрасного, великолепным памятником, но еще живым, неувядающим, дышащим. В те годы мои художественные вкусы были иные, чем стали впоследствии. Сейчас Рембрандт мой любимый художник, тогда я испытывал к нему отвращение. К Высокому Возрождению я относился почти враждебно. Правда, меня поразили фрески «Страшного суда» Микеланджело и незаконченная статуя Джорнандино ди Ботелли; но «Моисей» раздражал тем, что детали резко нарушали общий мощный силуэт этой фигуры. Зато я восхищался статуей Гаттамелаты Донателло. Отношение к Донателло и Микеланджело у меня и по сию пору осталось приблизительно таким же. Что же тогда особенно привлекало меня в Италии? Примитивы, мозаики в Равенне, Джотто, сиенские мастера. Даже Боттичелли вызывал у меня оппозицию своим чересчур явным совершенством формы. (Сейчас же я очень люблю Боттичелли.) Рафаэль по-настоящему стал мне доступен лишь в 30-е годы в Париже по лаврскому собранию. Сикстинская мадонна, которую я видел в Дрездене проездом в Италию, показалась мне чужой и скучной, а в 1950 году в Москве, на выставке сокровищ Дрезденской галереи я был поражен величием и красотой этого божественного произведения. На родине великолепных венецианцев, в Венеции, я их как бы и не заметил. Но когда в первые годы революции я стал искать новых путей своей живописи, меня поразила и увлекла конкретно-чувственная живопись этих могучих художников. Я любовался ею по собранию Эрмитажа. Очаровательны города-музеи Италии, но больше всего я люблю два города — Ленинград и Париж. Ленинград — это величественный пафос великолепно организованного пространства. Париж — это не город, а целая страна. Кварталы Парижа — это отдельные города, часто совсем не похожие ничем друг на друга. Париж так полюбился мне, что я почти все время во Франции провел в Париже и за 9 лет, я 13 раз менял квартиру, чтобы пожить в разных городах, то есть в разных кварталах Парижа. Однажды я провел лето в Бретани с ее суровым колоритом, где небо влажно, как море, а океан безбрежен, как небо. Я побывал и на Корсике, но работал там мало, так как пришлось пережить там настоящие приключения с разбойниками и контрабандистами. Трудные годы войны я провел в Средней Азии, и красота этого древнего города побеждает все остальные воспоминания. Здесь и Библия, и сказки «Тысячи и одной ночи>, и в то же время настоящая советская действительность гармонично входит в древний пейзаж. А современные люди, похожие и на библейских патриархов и на Али-бабу, великолепно утверждают себя в жизни сегодняшнего дня. Р.Р.Фальк. Беседы об искусстве. Письма. Воспоминания о художнике. Советский художник. 1981. Источник [url]http://avanage.ru//url]

-=-