Хочется надеяться, что Валерий Леонтьев уже отошел от суматохи петербургских концертов, и еще есть в запасе несколько дней для отдыха на майамском побережье перед туром по Америке.
Три года не был здесь с гастролями Певец. И тогда был юбилейный повод по случаю круглой даты, и сейчас вот снова очередной Юбилей и очередные гастроли по стране, ставшей уже давно не чужой для него.
Пока не знаю, что будет напечатано в американской прессе по этому случаю, а вот то, интервью, которое было опубликовано там три года назад я очень хорошо помню. Я нашла его и с удовольствием перечитала. Оно для меня навсегда осталось одним из лучших. И до сих пор радуюсь тому, что оно чудом стало доступным хотя бы узкому кругу пользователей Интернета. Eго всегда можно перечитать и побыть наедине с Валерием Леонтьевым.
ЗНАМЕНИТЫЙ АРТИСТ ВЗЯЛ У СЕБЯ ЭКСКЛЮЗИВНОЕ ИНТЕРВЬЮ ДЛЯ АМЕРИКАНСКОЙ ПУБЛИКИ.
Они снова стояли в финале концерта сплошной стеной возле сцены и без конца отбивали ладони, и кричали «браво», и протягивали мне охапки дорогих цветов. Они – мои зрители, зрители Валерия Леонтьева: благодарные, чуткие, верные, не изменяющие мне все эти годы. Как назвать наши взаимоотношения? Романтическая влюбленность? Роман? Скорее уж гражданский брак…
Сегодня вечером был очередной концерт, очередной аншлаг… Интересно, а какой он по счету: сотый, тысячный, десятитысячный?.. Я выхожу на эту сцену 37 лет, каждый месяц у меня по двадцать концертов, да еще сборные концерты, да еще телесъемки… По самым грубым прикидкам получается, что нынешний аншлаг – десятитысячный…
Сегодня вечером был очередной аншлаг, а значит, сегодня будет очередная бессонная ночь. Потому что отдачи сил и эмоций на концерте такова, что уснуть после этого невозможно. Но я не стану, как обычно, ждать, когда под утро придет долгожданное восстанавливающее сил небытие. Сегодня ночью я хочу поговорить с моей публикой, но не со сцены, как я обычно это делаю, а тет-а-тет… Поговорить, миную вечного посредника – журналиста, поговорить без третьего лишнего - только я и они.
А сейчас я сяду перед зеркалом и задам самые разные вопросы звезде и человеку Валерию Леонтьеву. Те вопросы, ответы на которые, как мне кажется, действительно интересны моей публике.
- Скажи мне, Валера, - говорю я своему отражению, - а ты помнишь, как все это начиналось?
По зеркальной глади проходит волна и в его глубине появляется мальчишка в старомодных брюках и байковой рубашке.
- Еще бы! – несмело улыбается мне мое отражение сорокалетней давности. – Я приехал поступать в ГИТИС, но не решился. Там были такие важные, такие крутые абитуриенты, почти сплошь москвичи, золотая молодежь, будущая элита общества. А я парень из рабочей семьи, провинциал, бедный и немодный. Я забрал документы и пошел работать. И пел в самодеятельности…
- А потом «Золотой Орфей», успех и вот она – слава…
- Ишь ты какой быстрый… А работа в ресторанах Воркуты? Забыл? А на танцплощадках?
А выступления в деревнях, где не было даже сельских клубов? Ты что не помнишь, как мы однажды топили печь в заброшенной церкви, чтобы хотя бы снег на стенах оттаял, и забыли открыть вьюшку? А потом еще три часа проветривали помещение, затянутое дымом?
- Зато какая в той церкви была акустика… Но слава таки пришла же. Скажи, ты помнишь тот момент, когда осознал себя знаменитым?
Отражение в зеркале меняется вновь. Тоненький нервный юноша в черном костюме с бабочкой.
- Наверное, это случилось однажды ночью, когда я возвращался с очередных телесъемок, и на меня возле подъезда налетел незнакомый мужик и заорал в лицо: «Она меня бросила, потому что любит только тебя. Я убью тебя, если ты не перестанешь петь». Я понял, что стал знаменитым, потому что мифическую Её я даже не знал.
- Ты не подозревал тогда, что эта ситуация будет повторяться в том или ином варианте в последующие четверть века?
- Если бы подозревал, наверное, поменял бы работу…
- А ты не врешь? Тогда у тебя не было даже своей квартиры, зарплата твоя была соизмерима с доходами дворника, ведь вся прибыль от твоей славы шла в доход советскому государству. Что, если не любовь сидящих в зале женщин, толкала тебя сутками работать, искать свои песни, репетировать, выкладываться вживую на концертах, которые в твоем графике значились два раза в день, итого шестьдесят в месяц, шестьсот пятьдесят в год?
- Что же еще, если не любовь…
- А ты помнишь, как злоупотреблял этой любовью, не пропускал хорошеньких поклонниц?
- Каюсь, было.
- Все женщины тебя любили?
- Все.
- И что они в тебе находили?
- Наверное тоже самое, что находят сегодня в тебе. И ты лучше меня знаешь, что именно, ведь тебя они любят на двадцать с лишним лет дольше… Я думаю, они искали тогда и ищут сейчас, ждали тогда и ждут сегодня того, чего им вечно не хватает в жизни – любви…
- «Маргарита, окно открыто, ведь ты не забыла»… Как тебе была тогда эта песенка?
И отражение в зеркале вновь меняется, и из зазеркалья смотрит затянутый в обтягивающий костюм эксцентричный парень с длинными, зачесанными назад волосами.
- Я помню, как мы писали на неё клип. Я тогда еще не умел водить машину, мне показали две педали – тормоз и газ, я сел – на миру и смерть красна! И поехал…
- А как тебе сегодня эта песенка? Ведь ты еще её поешь?
- Мы на неё сделали новую аранжировку, и она неизменно вызывает аншлаг в зале.
- Слушай, ну и костюмы у тебя тогда были!
- Ты же знаешь, что я надевал то, что запрещали носить в стране, где не было секса. Те костюмы не были самоцелью, были скорее протестом строю, социалистическому обществу. А как еще я мог тогда протестовать? А у тебя сейчас какие костюмы?
- Очень разные. Но сейчас я больше стремлюсь к естественности. Хотя появился тут один костюмчик. Очень даже американский! Костюм индейца. Я специально ездил в индейские резервации, смотрел, как его надо носить, какие детали обязательны, чтобы, упаси Бог, не выглядеть неправильным вождем краснокожих! И покупал все тоже у настоящих индейцев. Так что надеюсь, что в США его по достоинству оценит публика. Между прочим, это не легко носить на голове убор из перьев весов в десять килограммов! В этом костюме я пою «Полет кондора», ритуальную песню перуанских индейцев. Они, насколько я знаю, вызывали с помощью горлового пения этой мелодии дождь… Так что как бы мне не спровоцировать в США очередной шторм.
- Говорят, что ты еще иногда показываешь на концертах стриптиз?
- Ну, это слухи. Всего лишь иногда раздеваюсь до пояса. Когда зал уже совсем заведется и меня этой отдачей заведет. А вот ты, помнится, очень сексуально выглядел, когда пел в телепрограмме песню «Исчезли солнечные дни», страна тогда сошла по тебе с ума, ты стал настоящим первым секс-символом в СССР. А помнишь, как тебе эта песня сначала не понравилась?
- Да, мотивчик мне тогда показался слишком простоватым, но я подумал: «Запишу, ведь все-таки Паулс!». Кто же знал тогда, что она станет такой популярной. Ты поешь её сегодня?
- Совсем в другой аранжировке. Ты бы, наверное, её и не узнал. Но публике, между прочим, очень нравится!
- А «Дельтаплан»? Раньше ведь её никогда не было в концертах.
- Разве ты забыл? Ты записал её, потому что об этом тебя просила Джульетта. Женщине с таки именем ты не смог отказать. Записал после фильма и действительно никогда не пел на концертах.
- И все эти годы сначала мне, а потом и тебе орали из зала: «Дельтаплан»!
- И докричались-таки. Так что сейчас пою. Можно сказать, впервые за всю свою творческую карьеру. Зато, как публика довольна! Как бисирует, кричит « «Браво!».
- А помнишь запись диска в США?
- Еще бы. «По дороге в Голливуд».
- Я тогда влюбился в Америку. А ты сегодня?
- Америка стала для меня вторым домом. Причем, в буквальном смысле этого слова. Потому что здесь у меня имеется свой дом, здесь живет моя жена, сюда я приезжаю отдыхать от назойливого внимания российских папарацци и бесконечного творческого процесса. Здесь набираюсь сил и терпения.
- Что ты обычно делаешь в Америке?
- Ничего. Просто наслаждаюсь бездельем. Хожу по магазинам. Покупаю красивые вещи и продукты. Брожу по супермаркету и выбираю, скажем, баночки с вареньем: малиновым, черничным. Купаюсь в океане – это ни с чем несравнимое удовольствие. Для меня вода по-прежнему родная стихия. Я, кстати, вернул в свою программу песню «Пароходы» и получаю огромное удовольствие от её исполнения. Путешествую иногда. Был на Гавайях,
Был в Кауи, был на одном из американских верджинских островов. Посетил недавно Ки Уэст, зашел в музей Хемингуэй. Общался с людьми, там, как оказалось, бывает много русских. Они подходили ко мне, здоровались, рассказывали, как попали в США, интересовались моими делами.
- Да, кстати, а как дела-то?
И отражение становится обычным. Показывает красивого спортивного артиста, по-прежнему любимца женщин, получившего за безупречный внешний вид от обычно недобрых журналистов вполне заслуженное прозвище Вечного Казановы.
- Очень много работы, но ведь это и есть счастье – быть любимым зрителем, быть востребованным. Много планов, хватило бы сил все это реализовать
- Выглядишь ты отлично.
- Ты мне никак льстишь.
- Нет! Зачем? Впрочем, ты всегда был спортивным. Придерживаешься каких-то новых диет?
- Нет, просто периодически перестаю есть - закрываю рот, вот и вся диета. Много занимаюсь спортом, качаюсь, бегаю. Между прочим, в Америке даже катаюсь на велосипеде. Купил тут себе такой классный, спортивный, с переключением скоростей. Ты же знаешь, артисту иначе нельзя. Что будет, если к зрителям выйдет растолстевший, обрюзгший мужик?
- Не переживай, они будут любить тебя и таким.
- Нет уж! Пусть любят красивым!
Я отошел от зеркала и лег обратно в постель. Завтра будет очередной концерт, и я – верю в это! - очередной аншлаг. Ведь артист и публика, как любовники. Иногда бросает она его, иногда он её, но по-хорошему не расстаются никогда.
А зачем расставаться, если у нас уже давно гражданский брак, проверенный жизнью?
ВСЕГДА ВАШ, ВАЛЕРИЙ ЛЕОНТЬВ