к юбилею - спектакль не нашедший понимания у журналистов по словам актрисы...

Воскресенье, 05 Октября 2008 г. 20:36 + в цитатник

ЮРИЙ_КОСАГОВСКИЙ все записи автора

для тех кому некогда читать и смотреть видео - можно послушать аудио

Вершина в пустыне - Инна Чурикова- Юрий Косаговский

СПЕКТАКЛЬ РАДОВАВШИЙ ИЛИ ШОКИРОВАВШИЙ КОГО-ТО

ИЛИ ОДНА ИЗ ВЕРШИН ИСКУССТВА Инны ЧУРИКОВОЙ

Спектакль этот уже больше никогда не повторится, во всяком

случае с Чуриковой. Во всяком случае, так она сказала в телефонном

разговоре. А что спектакль без нее? Он и с ней вызывал недопонимание...

недопонимание... – у журналистов. Впрочем без нее спектакль

может быть будет благопристойней в их глазах (эротические

откровения в манере «Песни песней» да еще и в исполнении

выдающейся актрисы имели особую яркость и обнаженность).

Но какое дело искусству до мнения «курилки-журналиста»?

Сам ли Пушкин породил такой образ или это выражение было входу

в его время? Не знаю. Но хорошо: дыма много, а истины не видно.

Чурикова не раз вздыхала, что спектакль не понят, что писали

всякую галиматью. Я удивлялся, спектакль-то гениальный — и вдруг.

Но вот стало ясно, что он больше не повторится. Я и раньше о нем

хотел написать, а теперь не написать — преступление. В нем было

столько величия искусства! И вдруг исчезнет без должного понимания.

Не знаю, как его понимала сама она. Но мое понимание она не отвергла,

а поражалась, что он меня восхищал - видимо наслышалась много чего

иного или начиталась иного вдоволь. Теперь тогда самое время писать.

Сюжет библейский и в то же время житейский: две сестры, один объект

любви, старшая похищает любовь у младшей (беззащитной перед

коварством со стороны родного существа).

(сцена пуста, слегка желта - хотя на мой взгляд слишком - изображая

пески Иерусалимской пустынной земли, костюмы просты по библейски,

как будто простыни накинуты на персонажи, а декорации скупы, как

в притче: то лавка, то заборчик из повисших лент или веревок на двух-трех

столбиках, то стул, изображающий королевский трон)

В центре внимания драматурга, беззащитность, чистота, страдания

младшей сестры и страдания ее возлюбленного. Но Чурикова перевернула

слегка замысел, и в центре оказалась любовь конечно и страдания,

но не счастливой «овечки» (кстати, спектакль назывался «Овечка»),

а в центре внимания отрицательная героиня, укравшая любовь, но

не потому, что она более обольстительна и смела и дерзка, это было

бы пошло и совсем не так драматично. Это было бы так же, как

если у Раскольникова – студента оставить топор, но убрать переживания

и борьбу совести и ума — получился бы американский боевик или

не обязательно американский, а любой другой, просто американский

сорвался с языка, как слово нарицательное. Вот что в центре стало

пьесы - глубина переживаний отрицательного персонажа. По тексту

для такой цели материала мало. Но тем лучше для актера, тогда

только вся сила его искусства может проявиться, когда мало средств

текстовых, а задача есть.

Странно? Странно. Казалось бы наоборот: сильный текст, плюс

мощь искусства актера и конечный результат восхитителен.

Но нет, вдруг текст, сценически, слаб, искусства много и результат

еще сильнее. Странно? Странно, но только на первый взгляд.

Пример. Игорь Ильинский читает на эстраде Чехова. Рядом стул,

он в костюме с бабочкой, но несколько штрихов — то приподнял

воротник, то покачался на стуле, потрясываясь, вздрагивая, а кое-где

чуть подпрыгивая... то интонации, то лицо, то жесты и персонажи

сменяют один другого, и один другого характерней. Все в восторге.

Более того, уходишь, понимая, что никакое кино, или живописные

картины или пьеса многоактная не передадут этого волшебства,

только что виденного тобою. А вот и снимают фильм с чтением

того же рассказа, и эстрадный костюм заменили: то на костюм

землемера, то на костюм возничего, и актер все тот же гениальный.

Но результат слабее. Искусство нуждается, оказывается, в неком

довоображении.

И вот в чем сила, кстати, анекдота перед рассказом. Анекдот имеет

слабости с точки зрения щедрости литературной палитры, но

недостаток становится достоинством. Это в рассказе можно

подробно описывать персонажа и место действия, а в анекдоте

все довоображается и слушателем и рассказчиком, и краткая

миниатюра равна по силе рассказу или повести. Гениальные

писатели, это чувствуют и пишут много, и рассказы, и повести,

и романы, оставляя многое для довоображения, все время,

взвешивая эту недосказанность, чем и держат внимание читателя,

и его ощущение блаженства от искусства почти совместного.

На самом деле это не совсем точно, когда говорят о сотворчестве

читателя, зрителя и слушателя. На самом деле это общение на

глубинном языке древнего человека, а может даже и еще на более

древнем языке. Поэтому такое восхищение. Человек-культурный

имеет возраст нескольких тысячелетий 5... 10 ... 30... тысяч лет ...

- пусть ученые спорят. Но человек-древний это сотни

тысяч лет наверняка - и может быть миллион лет и более. .

Этот язык доходит до самых глубин человеческого естества

и дает самое глубокое ощущение восторга и счастья от общения.

Итак, хотя текстовая часть пьесы мало имела материала

для трактовки Чуриковой, это не ослабило ее трактовку, а усилило.

Зритель, вернее читатель, воображающий эту постановку, вообще

должен представить, что текст вовсе не сценический, текст

библейский по стилистике. В Библии нет ремарок — сказал

в сторону, шарит по карманам, напевает... нет и особенностей речи

каждого персонажа и т.д. Вот эта бедность драматургического

текста и провоцировала огромное компенсирующее участие

актерской работы. И эта бедность таила богатство, как таит это

притча в сравнении с рассказом. Там тоже эта бедность (литературных

живописных средств) и это богатство (довоображения).

Конечно, только Чурикова с этим справлялась, другие актеры так

и смотрелись библейскими схемами, а Чурикова среди них бродила,

как оживший персонаж среди древних руин или декораций.

Как всегда Чурикова меняет мелодии голоса: то она нежная старшая

сестра, потому что действительно сестра и любит свою младшую

кровинку, то она нежна, потому что прикидывается таковой, потому что

не может открыть своей страшной тайны - любви к жениху беззащитной

младшенькой сестренки, то нежности к возлюбленному, то показной

нежности, притворной и льстивой к тому же возлюбленному, за которой

стоит страсть горькой любви, которую ему простодушному нельзя

обнажать и ужас одиночества, вернее, ужас возможной потери его любви,

которую пережить невозможно. И все это разные нежности:

по мелодии голоса, по скорости говорения, по паузам и силе громкости,

жестам и т.д.

Младшую сестру играла красивая молодая актриса с ангельскими

манерами, что так подходило по роли. Черты ее радовали любой

мужской взгляд из зрительного зала. Ее беззащитность и чистота

трогали. И ужасало злодейство сестры. Но постепенно они менялись

местами. Наконец зритель падал в пропасть драмы совсем другой

и прямо противоположной: младшая красива и молода, и у нее все

впереди, любовь ее чиста, но поверхностна (увы, актриса была

больше красоткой чем актрисой), а стало быть и все впереди —

и это оказывается благостный фон из роз и ангелов, а на этом

фоне беззащитность подлинная увядающей старшей сестры,

любящей так страстно, как страстно хватается утопающий за соломинку,

более того она совершила тяжкий грех совращения чужого жениха.

И, кажется, ниже не может упасть человек, но вместо того,

чтобы от нее отвернуться мы только ей и сочувствуем, потому

что у нее ничего нет кроме любви. Нет, не страсть ее толкает,

а любовь. Хотя может вначале и страсть, и жадность, но это

неважно — к падшей появляется сострадание, когда открывается

сила ее любви: нет ничего на свете у нее кроме любви и она

на все готова, защищая ее. Экая невидаль, увидеть любовь среди юности

- она естественна и прекрасна, и закономерна до будничности,

хотя это и волшебство. Но увидеть подлинную любовь в лохмотьях

увядания, в падении достоинства, утонувшего во лжи, ради спасения

и своей жизни, и любви (что у нее одно), но так страдающую и

тоскующую в этом черством мире среди юных, влюбленных

и слепых к чужим одиноким, несчастным и страдающим...

Происходит чудо, которое может совершить только искусство:

лохмотья перестают быть лохмотьями, они сами становятся розами,

т.е. внешними знаками для нашего внимания, влечения и любви,

но конечно за то, что притягивает нас в глубине. Я сравнивал

актерскую работу Чуриковой с ее замыслом поменять полярно

героев, что не входило в замысел автора, и стало быть это уже

драматургическая мысленная работа самой Чуриковой, это то

дописывание роли, о котором я уже однажды писал в другой

заметке посвященной Чуриковой... так вот я сравнивал ее героиню

со студентом Раскольниковым Достоевского, где топор не играет

уголовной мелодии, а играет философскую или нравственную или

теологическую драму благодаря мыслям студента. Гениальный роман.

Но Чурикова усилила контраст до невероятного, это можно было

бы только сравнить с тем, когда бы мы полюбили за страдания

Раскольникова. Но нет мы ему сострадаем. А вот героине драматургии

Чуриковой не только сострадаем, мы плачем зале и от сострадания

к ней, и от любви к ней беззащитной и падшей, но любящей. Так же

как мы любим Виолету из «Травиатты» (в любом боевике мы проходим

мимо женщин легкого поведения и чуждаемся инстинктивно их,

а у Верди любим и плачем от любви к ней). Или так же любим,

как любит отец блудного сына, вернувшегося в лохмотьях у

Рембрандта. И когда весь зал любит, любовь помноженная

магнетизирует весь воздух в зале, и слезы восторга все льются и

льются, не смотря на то, что замысел был у автора пьесы иной,

несмотря на то, что актриса гениальная только мысленно внесла

исправления в пьесу, не прибавив слов и не убавив, не смотря на то,

что декорации смешны и убоги, как уличная автобусная лавка

в пустыне, да и Чурикова не юна, а по авторскому замыслу роли

прямо-таки увядающая и не привлекательная (обычно, из-за

отсутствия таланта, больше любят актрис за юность). Нет именно

по всему поэтому, любовь и достигает невероятной силы. Жадно

смотришь на сцене только на нее. И даже с чисто мужским

восхищением порой... До самого последнего мгновения спектакля.

И все время сквозь слезы любви и сострадания, а иногда и

от зависти светлой истинной любви.

Почему это вершина искусства актерского? «Начало» с ролью

Жанны Де Арк тоже вершина? Конечно, вершина с удивительным

перепадом регулярных перевоплощений от простой провинциальной

девушки, приглашенной в столицу на съемку до великой героини

Франции. Они так далеки друг от друга, но так убедительны.

Это может быть лучшая ее работа в кино. А «Чайка» Чехова

с Чуриковой, а «Филомена Мартуране»!? Тоже вершина,,.

Но эти вершины естественно возвышаются по всем законам

искусства: и текст и сценарий, и режиссура собственными

высокими качествами подготавливают невероятную вершину

актерского искусства. Но в «Овечке» - где текст скромен,

режиссура скромна, скромны и декорации, и они все вместе

дают некий ровный без возвышенностей горизонт, так вот

на этом ровном месте, вдруг возникающая, вершина актерства

особенно поражает. А поскольку все относительно, так относительно

всего эта вершина и явилась особенной в ее искусстве.

Я уверен, что так же как молва доносит до нас славу Щепкина,

когда-то отыгравшего пару веков назад свои роли, не оставив

ни видео съемки ни кино, ни фотографий, и до сих пор поражает

нас через восхищенные реплики письменные ее современников,

так же и Инна Чурикова, будет озадачивать и будить воображение

горделивое в нашем Отечестве.

Р.S.

Прошу читателей, видевших постановку «Овечки», сделать милость и прислать свои восхищенные или критические впечатления (все равно драгоценно по ряду причин) - чтобы не растерять их свидетельства для потомков.

============================================================

(435x376, 58Kb)

недавно Инна Чурикова была сбита машиной - слава богу жива...
если Вы хотите проголосовать за безопасность на дорогах - то здесь