ЮРИЙ_КОСАГОВСКИЙ все записи автора

 

Наталья Ли ОКНА   ИСТОРИЯ КОРЕЙСКОЙ СЕМЬИ ЛИ В РОССИИ         6 часть       Это было их последнее место жительства и последняя его работа. Когда заболела жена, в служебном сельском доме он провел канализацию, оборудовал ванную комнату, поставил унитаз, чтобы больной жене не надо было выходить за удобствами на улицу. Мы с мужем и детьми приехали в поселок на третий день после повторного инсульта. Вечером того же дня приехал и брат, Костя. Маша была без сознания и неподвижная. Сгорбленный и совсем растерянный муж сидел подле ее кровати и все время пытался влить ложечкой ей в рот растопленный шоколад, говорил, что у неё же совсем пусто в желудке. Три раза в день приходила фельдшер сделать укол. Юра, живший неподалеку от родителей, прибегал по несколько раз на дню.   Мы решили везти ее в Алма-Ату, в больницу. Фельдшер возражала. Она уже в коме. Даже если случится чудо и мы сумеем ее довезти до больницы живой, шансов у нее нет. Мы это понимали, но не сидеть же и ждать, когда она умрет! Уложив её в откинутые кресла в машине, муж то ли спросил, то ли сам себе сказал: - Ты уже не вернешься домой, Маша!   До больницы мы её довезли. Вечером госпитализировали. Но ночью нам позвонили, что она умерла. После похорон у свежей могилы муж её налил по обычаю водки, вылил частично на свежий холмик, отпил остаток, поклонился и сказал: - Ну что, жена. В первый раз я с тобой вместе пью, первый раз в жизни кланяюсь тебе. Жди меня, я скоро буду.   Слово свое сдержал. Той же осенью, буквально через пару месяцев он разбился на мотоцикле. Может, это была не случайная авария… Похоронили его рядом с женой в сельском кладбище, неподалеку от могил моих родителей.   На могиле матери и отца безутешно беззвучно плакал их единственный сын Юра, поодаль молча с серьезными детскими лицами стояли, прижавшись друг к другу, юрины дочери, которых их бабушка успела понянчить.   Моя сестра, пережившая смерть семерых младших братьев и сестер, сотни раз рассказывавшая мне историю, как они с маленькой сестрой Валей в послевоенный голод ехали в кузове попутной машины, груженной огурцами, и она не посмела взять для плачущей от голода маленькой сестры хоть один государственный огурец, моя бездетная сестра, в конце жизни была окружена сыновней заботой, любящими внучками и безмерно преданным ей мужем.   Ей я обязана памятью об отце, дедушке с бабушкой, маме и всем, кто не дожил, кого я даже не видела. Именно она, моя старшая сестра, в короткие редкие встречи мне рассказывала и рассказывала обо всём, что помнила сама. Словно торопилась передать мне память о них.   Шестидесятые. Человек в космосе.   Ватага детей разного возраста вприпрыжку несется вдоль центральной улицы поселка с истошными воплями - Урааааа!!! Человек в космосеееее!! Мы запустили в космос человекааааа!!! Урааааа!!!   Я бегу в этой толпе и из-зо всех сил кричу, стараясь перекричать других. Бешено колотится в груди, ликование переполняет меня. Мы первые! В космосе советский человек! Меня переполняет гордость за свою страну, я чувствую свою причастность к происходящему, словно имею самое непосредственное отношение к запуску космического спутника. Из всех радиорубок вещают подробности первого полета человека в космос. Гагарин. Юрий Гагарин – вот имя героя, облетевшего земной шар за 89 минут и прославившего СССР на весь мир! Скоро все желающие смогут летать в космос, когда захочется! Облетишь земной шар за пару минут в большую перемену и еще времени в столовую сходить до урока останется! Вот это даааа!   Всех родившихся в тот и последующие ближайшие годы мальчиков родители называли Юрами. Не одно поколение мальчишек в детстве мечтало стать космонавтами. В нашей семье было аж три Юры: так звали приемного сына моей сестры, сына моего брата Кости и сына его свояченицы Розы.   Вслед за Юрием Гагариным были Герман Титов, Андриан Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский, Валентина Терешкова, Борис Егоров, Владимир Комаров, Константин Феоктистов, Павел Беляев, Алексей Леонов… Список советских космонавтов пополнялся все новыми и новыми именами, их знали наизусть и взрослые, и каждый ребенок, их лица мелькали на экранах малюсеньких допотопных телевизоров, которые были далеко не в каждом доме. Соседи семьями собирались там, у кого был телевизор, чтобы посмотреть репортажи с Байконура о запуске очередного спутника с космонавтом на борту.   Мы были преисполнены чувством гордости за достижения державы и постоянным непроходящим чувством голода в желудке. Страна, которая и так до этого сыто никогда не ела, переживала тяжелейший продовольственный кризис.   Особенная трапеза.   В летние каникулы Таню с Юрой, моих племянников, детей Кости, отправляли к нам в деревню к моим родителям, то есть для них - бабушке и дедушке, получается. Здесь в деревне было не так голодно, потому что фрукты и овощи с огорода, яйца несушек, которых выращивала мама. А когда изредка в выходные приезжали сын с невесткой, мама резала одну курицу, варила ее, приглашала тётю Надю, жившую неподалеку папину сестру с двумя детьми (теми самыми Людой и Леней, моими двоюродными сестрой и братом, с которыми я когда-то делила свою бабушку) и мы вдесятером садились вокруг стола, терпеливо наблюдали, как на середину стола ставили вначале две тарелки вареной рисовой сечки вперемежку с шелухой каких-нибудь зерновых или крупно нарезанными кусками картофеля. Пару тарелок наскоро заправленных овощей. Затем перед каждым останавливалась передаваемая по конвейеру из рук в руки чашка с горячим и ароматным куриным бульоном. Мы вдыхали чарующие пары из своей чашки и продолжали наблюдать за мамиными руками, она доставала курицу из накрытой чашки, стоявшей подле нее, спрятанной от наших глаз. Руками начинала разделывать её. Оторвав одну ножку, она опускала её в костину чашку с бульоном, другая ножка доставалась Юре. Грудку мама делила на четыре части и складывала в чашки с бульоном мне, Тане, Люде и Лёне. Остальное, поделенное на равные части, получали отец, Соня, тетя Надя. В свою чашку мама всегда опускала печень и легкие. Получив полагающиеся каждому куски куриного мяса, мы начинали есть. Ложками набирали в чашки с бульоном рисовую сечку, отправив в рот порцию бульона с сечкой, густо обмакивали полученные куски вареной куры в соевый соус и обсасывали этот соус, само мясо еще долго оставляя целым, не съеденным, приберегая к самому концу сказочной трапезы. Тёте Наде доставалось крылышко, я видела, как она отдавала его Лёне. До сих пор отчетливо помню, как он, вначале обглодав его до мельчайших мясных кусочков, долго-долго затем, даже встав со стола, продолжал сосать совершенно чистую косточку.   В очереди за хлебом.   Очередь за хлебом у продовольственного магазина выстраивалась еще затемно. Утром папа будил меня и Таню с Юрой, кормил завтраком и по дороге на работу отводил в магазин сменить в очереди маму, она уходила домой на хозяйство. Почти до полудня очередь стояла на улице. Мы, не отходя от своего места в очереди, коротали время, бесконечно придумывая стоячие игры, в которые можно было играть, не покинув своего места в длинной веренице очередников. Детей в очереди было много, поскольку многие взрослые, занимавшие очередь спозаранку, утром уходили на работу. Но никто из детей местоположения своего не менял, понимая, что это грозит катастрофой – потерей очереди, а значит, и невозможностью купить хлеба в этот день.   Хлеб привозили уже после полудня. Пока машина разгружалась, первые несколько десятков человек в очереди стояли, плотно прижавшись к закрытой еще двери магазина. Это был самый ответственный момент. Здесь от слаженности и бдительности наших действий зависело, сохраним мы очередь или нет. Замешкайся хоть на секунду, можешь быть отброшен из толпы плотно прижавшихся к друг другу тел в конец очереди. Я была за старшую, потому что являлась тётей маминых внуков. На мне была главная ответственность. Напрягая все силы, крепко держала совсем еще несмышленого Юру перед собой за плечи и плотно прижималась к впередистоящему очереднику, Таня, всего на год младше меня, прижималась ко мне сзади, обхватив за туловище обеими руками.   Так мы проходили в дверь открытого магазина и занимали свое законное место уже внутри торгового зала, до отказа набитого стоящими впритык друг к другу людьми. Здесь было душно и тесно. Около часа уходило на то, чтобы мелкими шашками медленно по сантиметру продвинуться к прилавку. На каждого члена семьи полагалось по буханке черного хлеба и дополнительно на семью продавали один белый батон. В тот день Таня уже почти у прилавка упала в обморок, потеряла сознание от духоты и усталости. Люди принялись обмахивать её, привели в чувство и разрешили взять без очереди. Продавщица, пожалев нас, дала нам целых два белых батона. Мы, счастливые, бежали домой. Юра все пытался на бегу погладить доставшийся чудом сверх нормы батон, словно пытаясь удостовериться, что это случилось на самом деле. Еще издали, с улицы, он стал кричать: - Бабушкаааа! Бабушкааа! Таня в обморок упалаааа! Два батоооонаааааа!   Мама выбежала навстречу с испуганным лицом. Увидев Таню, шедшую своими ногами, успокоилась, затем, когда поняла смысл того, о чем, захлебываясь от радости, рассказывал внук, к величайшему нашему разочарованию отчего-то, вместо того, чтобы кричать вместе от радости и похвалить нас, беззвучно заплакала.   В следующие дни пятилетний Юра все уговаривал Таню опять упасть в обморок. Но она на провокации не поддавалась. Ей было уже восемь, а мне - девять лет, мы-то понимали, что такой номер еще раз, да еще и понарошку, не пройдет.   На фасаде продовольственного магазина, места, наиболее посещаемого сельчанами, висели два огромных портрета. Под каждым из них крупными буквами было подписаны фамилии и должность.   А.Н.Косыгин Председатель Совета Министров СССР Л.И.Брежнев Первый секретарь ЦК КПСС   В радиорубках по всему поселку вещали о том, что ряд недочетов, допущенных Никитой Сергеевичем Хрущевым, привели страну к продовольственному кризису, вещали о мерах и планах государства под руководством людей, серьезно смотревших на нас с огромных портретов, которые в ближайшее время приведут СССР к процветанию. Разношерстная ватага сельских ребятишек тихо стоит перед магазином. Незнакомые люди из портретов обещают им счастливую обеспеченную жизнь. Я стою в этой толпе в замешательстве и совсем не понимаю, радость это или что. Дети, рядом со мной, похоже, тоже ничего не понимают. Вот с первым космонавтом было всё понятно, была радость и ликование от грандиозных побед нашей великой державы. А тут?   Вечером папа вполголоса объяснял маме про какие-то перегибы, говорил, что скоро пойдет к лучшему. Я засыпала с приятной надеждой на светлое будущее. На следующий день в школе и толпе соседских детей я чувствовала знакомую надежду, видела, что их родители тоже разговаривали дома о грядущих переменах. Мы не бегали по улице, не кричали во всю глотку о приближающемся счастливом будущем, но каждый из нас верил, что совсем скоро в магазине белого батона будут давать не по одному, а по два, а может, даже по три…   Газификация.   По дворам ходили люди из конторы, осматривали дома, что-то записывали, наскоро чертили схемы расположения домов и участков. На слуху новое слово газификация. Все соседи обсуждали между собой только эту тему, суть которой состояла в следующем. В каждом доме будет установлена газовая плита. Газ в баллонах будут привозить по мере надобности на машинах. Но для того, чтобы газификацию провести, необходимо было решить несколько проблем. Нужно подготовить согласно инструкции по технике безопасности место установки плит в домах. Каждый должен был в своем доме провести эту работу самостоятельно. Кроме того, семьи должны внести в кассу конторы деньги за стоимость плиты и двух баллонов, работ по установке плит и еще ежемесячно оплачивать услуги по обслуживанию плит, употребленный газ и его доставку. Получалась весьма круглая сумма. Далеко не все сельчане могли позволить себе эту самую газификацию. Решение её растянулось на несколько лет. Но, в конце концов, газификация в нашем поселке всё же была осуществлена.   Нам плиту установили не в доме, а во временной отдельной постройке с громким названием летняя кухня.   Папа сам построил маленький домик в поселке в двадцати минутах езды от Алма-Аты, хотя поначалу мои родители переехали из Уштобе в город.  В тот год у Кости случилась беда. На заводе затянуло правую руку в станок, раздробило кисть, он долго лежал в больнице. Мама с папой, планировавшие когда-нибудь перебраться поближе к сыну, вдруг решили, что нужно ехать немедленно. Быть рядом с сыном. Продали дом, лошадь с телегой, корову и на вырученные деньги купили домик в Алма-Ате.   Костю оперировали несколько раз, руку сохранили, восстановили даже подвижность кисти, он ею мог работать, писать, но внешне она осталась изуродованной. Мы-то привыкли, а люди незнакомые смотрели на нее с ужасом, с сочувствием, кто просто с любопытством. Помню, что брат мой всегда старался держать правую руку незаметно для посторонних глаз. С завода он ушел, устроился на работу в проектный институт химического машиностроения, где уже работал до самой пенсии.   Когда у Кости все устроилось, папа вновь задумал переезд. Родители мои, сельские жители, привыкшие вести хлопотное домашнее хозяйство, не могли прижиться в городе. Папа устроился плотником в поселке, где ему дали земельный участок, построил за лето малюсенькую времянку, куда мы переехали, а купленный дом отдал дяде Алексею, своему младшему брату, тому самому с детства непутевому брату, жена которого уже давно пилила мужа, мечтая перебраться в город.   Затем мой отец потихоньку основательно стал строить дом. Из двух комнат, в одной из которых соорудил традиционную систему отопления с теплыми полами – подарок маме. Украсил дом деревянной резьбой, которую кропотливо и любовно вырезал по вечерам после работы. Насадил сад плодовыми деревьями. Откуда-то привез рассаду ландышей, любимых маминых цветов, посадил в саду. Они разрослись по саду, и каждую весну можно было наблюдать жемчужные белоснежные капельки их нежных цветов, наполнявших сад удивительным благоуханием. С тех пор и я больше всех цветов на свете люблю ландыши, нежную память о маме, папе, дарившем ей по весне полный сад ландышей.   Домик в Абае, уютное маленькое последнее семейное гнездышко родителей, где я провела свои школьные годы, была счастлива, несмотря ни на какие хлебные очереди. Они умерли в один год еще совсем не старыми, когда я училась на первом и втором курсах института. Папа в январе, а мама в ноябре. Было им по шестьдесят пять по паспорту. Наверное, на самом деле – около семидесяти. Они и сами не знали своего точного возраста.   Летняя кухня так и осталась недостроенной. Зимой в ней держали всякие вещи по хозяйству, а летом действительно использовали в качестве кухни. В этой кухне и установили газовую плиту. Маленький Юра был ранней пташкой, вставал очень рано. Завтракал вместе с дедом и сидел в летней кухне рядом с плитой. Ждал, когда проснемся мы, девочки, чтобы идти играть на улицу.   Рано утром, когда папа ушел на работу, а мама возилась еще в кухне у плиты, случился взрыв. Страшно подумать, если бы Юру накануне вечером не увезли домой в город! Вечером, уже поздно, вдруг неожиданно приехала Соня на такси и забрала детей домой. Непонятно зачем, но приехала и забрала. Тогда я впервые услышала из уст убежденного коммуниста папы: - Бог спас Юру. Взрыв был страшный, даже в соседних домах повыбивало стекла на окнах. Маму с ожогами по всему телу увезли в реанимацию. Спасли. В больнице она пролежала до поздней осени. Перенесла несколько операций по пересадке кожи. Выписалась со шрамами на лице, руках, практически на всем теле. К нам домой и в больницу к маме приходили бесконечные инспекции, проверяли, дознавались, искали виновных в аварии. Так для нашей семьи газификация чуть не обернулась страшной трагедией. Даже уже после того, как нам установили новую плиту, отец еще долго запрещал ею пользоваться. Готовили на керосинке или растопленной печи.   Тётя Надя.   Неподалёку от нас, через несколько домой на одной и той же улице жила тётя Надя, папина младшая сестра, с детьми: дочерью Людой, старше меня на три года, и сыном Лёней, моим ровесником. Их тоже перевез в Абай из Уштобе папа, после того, как тётя Надя осталась одна с двумя детьми. Её муж, работавший водителем грузовика, погиб во время аварии.   По невниманию стрелочника железнодорожный переезд не был перекрыт. Поезд на полном ходу врезался в кабину грузовика со стороны водителя. Бензобак, находившийся слева, прямо под дверью водителя, взорвался от удара, и грузовик вспыхнул за считанные секунды. Водитель сгорел заживо. Тётя Надя хоронила черный обуглившийся кусок человеческого тела, всё, что осталось от мужа. Это случилось в конце шестидесятых, через несколько лет, после смерти матери, моей бабушки и переезда семей старшего и младшего братьев, моих родителей и дяди Алексея, в Алма-Ату. Она осталась одна с маленькими детьми в большом недостроенном доме. Муж собирался закончить строительство к весне. Не успел.   Ей тогда не было ещё и тридцати. По ночам она не могла уснуть, проводила ночи, не сомкнув глаз, прижав к себе троих спящих детей: в каждой зияющей темнотой недостроенной комнате ей мерещилось обугленное тело мужа. Было очень страшно.   Вскоре внезапно умер младший Виталик. С вечера вдруг появились сильный жар и одышка. Добежала до больницы с уже мёртвым ребёнком на руках.   Тогда папа поехал в Уштобе, пробыл там около месяца. Вернулся с сестрой и оставшимися её двумя детьми. На деньги, вырученные от продажи недостроенного дома, купили маленький старенький домик, поблизости от нашего. Папа поначалу заходил к ним по утрам и вечерам: по дороге на работу и с работы. Тётя Надя пошла работать. Дети пошли в школу.   Папа умер в январе от рака пищевода, когда Лёня, сын тёти Нади, был в армии. Ему об этом не сообщали, чтобы не расстраивать, новобранцам в армии и так нелегко. Осенью этого же года умерла от сердечной недостаточности мама. Лёня узнал об их смерти только после демобилизации. Помню, как он плакал навзрыд, словно ребенок, на могиле моих родителей, повторяя, как же мы ему об этом не сообщили. Мой отец не мог, конечно, заменить Лёне отца, но был для него опорой, надёжным тылом.     продолжение следует   -=-   .