Девяностые.

 

Другое государство.

 

 

В девяностые стали приезжать южнокорейские миссионеры. Наши корейцы потянулись в церкви, открываемые ими, потому что это были люди оттуда, из Кореи, из той далекой, недосягаемой родины предков, которую мы не видели, куда так хотели, но не смогли вернуться наши давно умершие родные. Пастор, вещающий перед собравшимися, воспринимался чуть ли не отцом родным. Он говорил такие правильные слова о любви к ближнему, о равенстве всех перед богом. Говорил на языке, на котором, казалось бы, говорили наши родители. Но непонятном, чужом. Лишь отдельные слова, обрывки фраз долетали до уха, так и не собираясь в единый смысл.

 

Как оказалось, чужим был не только язык, чужим был образ мыслей, взгляды на жизнь, все то, что называется менталитетом. Наши кореянки тётеньки, рванувшиеся в первом порыве радости помогать пастору, пытались что-то переводить, мыли полы, готовили, ходили в магазины, ухаживали за детьми пасторской семьи и за всем за этим не заметили и не сразу поняли, что пастор-то смотрит на них, как на прислугу. Большинство из церквей ушло.

 

Ушлые остались. Присосались, воспринимая пасторов только как объект выколачивания денег. Уж, всяко, лучше, чем рыбой на рынке торговать. Легко, очень непыльно можно было зарабатывать весьма приличные деньги. Посмышленее вообще гребли на этой волне, потому как миссионеры при всей своей разборчивости относительно классовой принадлежности наших обслуживающих тётенек в социальной лестнице по отношению к ним, в других делах, связанных с российскими юридическими и бухгалтерскими вопросами, были полными профанами.

 

Так в течение ряда лет сложилось обоюдное не самое лестное мнение друг о друге. Миссионеры уверены, что российские корейцы в большинстве своем необразованные, падкие на деньги, нечестные люди, в свою очередь, мои соотечественники корейцы смотрят на миссионеров, как на людей высокомерных и невежественных, от недостатка образования и кругозора ставящих себя выше живущих в России корейцев.

 

Такая вот получилась евангелизация.

Нечто похожее произошло с конца девяностых и с нашими ВУЗами. В Корее родители, чьи чада в силу не самых больших способностей не дотягивали до престижного образования в Европе или штатах, стали посылать своих ненаглядных в Россию. Благо, для этого ни языка не надо знать, ни даже особо учиться.

 

Главное - плати, и через положенное время получаешь нужный документ об образовании. Наши ВУЗы, и без того небогатые, обнищавшие до крайности за годы перестройки, принимали всех желающих учиться из Южной Кореи и других стран, латая таким образом образовавшиеся финансовые дыры в бюджете. Естественно, это не были технические ВУЗы. Там без знания языка и мозгов ни за какие деньги учиться-то невозможно. А вот художников и музыкантов, не говорящих по-русски ни слова, выпускать стали.

 

Как результат - обоюдно искаженное мнение сторон. Один из знакомых

преподавателей ВУЗа сказал мне как-то:

- Какие южно-корейские студенты тупые и ленивые! Вообще удивительно, как с

таким народом они страну развивают!

 

А корейцы, в свою очередь, считают, что наши ВУЗы и наша система образования – совершенное надувательство. Даже вступительных экзаменов не существует. Главное заплатить, учиться совсем не обязательно! Я как-то пыталась одному корейцу объяснить, что это не так, что в Санкт-Петербургскую Государственную консерваторию поступить могут только очень и очень одаренные и способные, равно как и в Художественную Академию. В ответ я получила насмешливую улыбку.

 

Хочется воскликнуть – за отчизну обидно! Вот только какую? Ту, что есть, или ту, которая была у моих предков. За ту и другую.

 

Темень. Про такое говорят, хоть глаз выколи. Стойкий запах нечистот, впитавшийся в стены. Хозяева пытаются показать нам квартиру. Света нет, разглядеть что-либо в такой темноте бесполезно, на словах описывают расположение комнат. Условия аренды ну очень заманчивы. Ремонт за свой счет и платим на порядок дешевле, чем стоит такое Они приобрели её за бесценок у прежних владельцев, законченных алкоголиков, и сдают в аренду. Вложили деньги. Тогда, в мутной волне перестройки, очень многие так зарабатывали, даже сколотили первоначальный капитал для открытия своего дела, иные создали риэлтерские фирмы, некоторые из них на сегодняшний день серьезно зарекомендовавшие себя и преуспевающие. Нередко такие квартирные сделки попахивали криминалом, но так мы тогда жили.

 

Квартира, об аренде которой мы договорились практически вслепую, оказалась достаточно просторной, с длинным коридором буквой Г, как будто специально предназначенная в качестве учебного помещения. Но стоит представить себе наше состояние, когда мы, пригласив электрика, включили свет. Неизвестно, сколько десятилетий она служила притоном для бомжей и наркоманов. Сказать грязь, не сказать ничего. Всё, что можно было продать или, скорее всего, просто выменять на бутылку водки или очередную дозу, было «выдрано с мясом», что называется. Двери вместе с дверными коробками, электропроводка, отчего и не было света, вся сантехника и даже унитаз, вместо которого в полу зияла дыра сливной трубы, обросшая вокруг широким кольцом засохших человеческих экскрементов и разводами въевшейся засохшей мочи. Подобную картину еще и сейчас можно наблюдать в общественных уличных туалетах какой-нибудь захолустной железнодорожной станции. Зайти в них невозможно по той простой причине, что некуда наступить. И потому обычно вокруг таких туалетов бывает полно стихийных одиночных кучек. Здесь было то же самое. Вообще самой стены, отделявшей туалет от коридора, не было. Кирпичная кладка давно разобрана и, видимо, тоже продана как стройматериал. Лишь на самом верху у потолка остались торчащими несколько кирпичей, которые сохранились лишь оттого, что их невозможно было достать и отковырять.

 

Это была квартира в старинной доме с резными перилами на лестничной площадке в историческом центре Петербурга на пяти углах на улице Рубинштейна. Оправившись от шока, мы с энтузиазмом принялись мыть, скрести, выносить.

 

Принесли из дома, кто, что мог: куски обоев, краску, кисти. Советское воспитание, научившее нас работам всяким, как у Маяковского:

помогло нам своими силами справиться с ремонтом. Даже отсутствующие двери установили, притащив кем-то выброшенные в мусорную свалку во дворе. Отмытые и свежеокрашенные, они выглядели весьма прилично. Там же, на мусорке, разжились двумя шкафами. На где-то раздобытые нашим руководителем деньги купили и наклеили в самой большой и маленькой комнатах даже новые одинаковые обои, на пол постелили ядовито-зеленый, зато дешевый, нам по карману, ковролин, купили книжный стеллаж.

 

Поговорка «глаза боятся, руки делают» как нельзя лучше подходит и к описанному факту в истории молодежного корейского центра. Следует заметить, что это был первый, но далеко не последний факт такого точного попадания поговорки к жизненной ситуации.

 

Не евроремонт, конечно. Даже не профессиональный. На стенах вкривь и вкось досадно морщатся по углам и изгибам обои разных мастей, но чисто, уютно, готово к началу изучения корейского языка.

 

Соседям мы, не моргнув глазом, врём, что я здесь живу, а ко мне в гости приходят (толпами!) мои многочисленные племянники и родственники. Договорились, чтобы  ученики меня звали тётей Наташей. С тех пор для многих я до сих пор так и осталась тёть Наташей".

 

Учитель, у которого я, уже разменявши пятый десяток, начала учиться корейскому языку, вложивший в наши головы и души патриотические идеи возрождения утраченных языка и культуры предков, с которым мы сняли в аренду это первое пристанище тогда скромных начинающих, еще очень немногочисленных курсов корейского языка, уехал по семейным обстоятельствам. Неожиданно, как-то вдруг, бросив нас на произвол судьбы.

 

Думаю, он тогда вряд ли надеялся, что мы выживем. Поначалу помогал, уж каким-то образом находил возможность посылать деньги, коих у него самого, как мы знали, никогда не водилось. Отправлял к нам разных американо-корейских миссионеров в надежде, что они станут спонсорами. Мы с детьми выкручивались, разбивались в лепёшку, чтобы встретить их достойно. Они, как правило, уезжали, суля золотые горы, прощаясь, сунув для приличия несколько купюр, которые в сумме зачастую даже расходов на организацию их встречи не покрывали. И исчезали навсегда. В определённый момент они надоели до тошноты. Но и уехавший учитель наш к тому времени уже всё реже и реже напоминал о себе.

 

 

Лето 2001-ого выдалось необычайно жарким. Обливаясь в три ручья, я каждое утро, груженая до зубов различными продуктами, бегу в школу. Уже издали слышу барабанный грохот. В душе заныло. Хоть бы никто не пожаловался…

 

В рекреации первого этажа полным ходом идет репетиция: полукругом вдоль стен на чистом полу, разутые, сидят студенты и дети помладше – ученики школы.

 

В конце рекреации тапочки для туалета, в туалете непривычно вычищенные унитазы, туалетная бумага, у чистых раковин бумажные полотенца и мыло. Всё это мы драили, чистили, готовили целую неделю. Ну а как принять учителей из Кореи в замызганной рекреации, предложить им пользоваться вонючим нечищеным туалетом. Боялись, что от одного вида унитазов они сбегут. Потом наши школьные нянечки очень удивлялись:

- Как вы смогли вычистить так унитазы!? На них же накипь от мочи была сантиметровая…

 

Тем временем, параллельно, наши девочки из центра мыли и отскребали от многолетней грязи лестничную площадку и кабину лифта на Рубинштейна. Жильцам парадной было невдомёк:

- Что случилось? Кто так чисто помыл лифт?

 

Иные даже не на шутку забеспокоились, уж не купил ли какой-нибудь новый русский весь дом и не собирается ли их выселить.

 

С тех пор отношение жильцов к странной тёте Наташе и её многочисленным племянникам изменилось. С нами приветливо здоровались, благодарили за лифт и говорили:

- Ой, ну какие же вы молодцы!

 

Кабинет труда служит на время кухней и столовой, тоже заранее отмыт, начищен. Я выкладываю продукты, начинаю готовить обед на 26 человек. Со мной мама одного из школьников. Её дежурство сегодня. Она режет овощи, подтанцовывает в такт барабанной дроби, иногда бежит к двери и, стоя в дверном проеме, размахивает руками, в одной из которых нож, танцует уже всем туловищем. Жарко, весело.

 

Обедаем дружно, усевшись вокруг поставленных в длинный ряд школьных парт, уставшие, потные, но все в приподнятом настроении, с завидным здоровым аппетитом.

 

Просят добавки. Особенно мальчики. Белокурый кудрявый мальчишка, пожалуй, самый маленький из всех, ест с аппетитом наравне со взрослыми, периодически широко открывает рот и шумно дышит:

- Аааа, уууу, как остро! Но вкуусноооо!

 

Расходимся поздно вечером. Старшие еще остаются поговорить, позаниматься индивидуально. Школьников отпускаем, но они не сразу расходятся, под любым предлогом стараясь еще немного задержаться.

 

Наши заморские учителя совещаются, подводя итог прошедшего учебного дня. Больше и громче всех говорит единственная среди них девушка: профессиональный музыкант, и без того натура активная, а тут, подогретая обстановкой всеобщего энтузиазма, строит планы Барбаросса, энергия через край. Хрипловатый голос её без устали что-то доказывает, спорит, уверяет.

 

Один из учителей, худощавый моложавый, но старше остальных, со слегка ироничным улыбающимся прищуром глаз сквозь стекла очков, внимательно и молча выслушивает всех и затем негромким голосом, не спеша, выражает свое мнение.

 

Аргументировано, основательно. Остальные кивают. Соглашаются. Он из Германии. Именно к нему мне посоветовал обратиться мой учитель, видя, как я тщетно стучусь в различные фонды и общества с просьбой помочь в приобретении инструментов и обучении наших студентов игре на национальных корейских инструментах. Письмо к нему в Германию я писала несколько дней, всё казалось, что получается неубедительно и коряво. Ответ пришел почти сразу. Пока ничего обещать не может, но подумает, поговорит с людьми, постарается. Затем в короткий срок организовано было всё: сбор средств, покупка инструментов, подбор преподавателей.

Названы точные сроки приезда. Как в сказке.

 

Я наблюдаю за тем, как он ведет собрание с учителями, вспоминаю, как долго писала ему первое письмо, как привозу инструментов, покупку которых он организовал, содействовал ответственный работник Посольства Кореи. Не по долгу службы, просто по велению души люди, разные по общественному статусу, берутся помогать нам, всячески поддерживая. Не имею я права оставить это дело, чтобы ни случилось…

 

Первая учебная программа чуть не сорвалась из-за жалобы соседей на шум, но усилиями родителей школьников успешно завершилась отчетным концертом.

 

Грандиозным, как мне тогда казалось. Так образовался в нашем центре фольклорный ансамбль ударных инструментов «Ханнури».