определить_ограничить все записи автора Любимым ее занятием была игра на пианино. Каждое утро она с неохотой просыпалась и шла на работу, где до 17.00 перебирала бумажки и поминутно смотрела на часы в ожидании вечера. Вечером надевалось черное платье, открывалась крышка мерцающего в темноте пианино и белые пальцы скользили по волнующимся клавишам. Печаль отвечала рвущимся из пианино звукам. Грусть находила ответы в мелодичных, замирающих голосах неживого существа, покоящегося в глубинах заснувшей комнаты. Звуки захватывались и уносились в даль пролетающим ветром. Они горели и метались, плакали и освобождались, освободившись, радовались, кружились, смеялись. Когда девушка играла на пианино, она знала, что вокруг нее нет стен. Она играла, и на ее ресницы падал снег, стекавший на лицо дождем. Посреди снежной равнины, с ее мерцающими кристалликами алмазов росло дерево, старое, засохшее. Его плоть лишь иногда вспоминала о том, что когда-то на нем росли листья. Льдинки звенели на морозе, но вот дождь просачивался в глубину снега, зарывался в его мягких складках, девушка закрывала глаза от яркого света, исходившего от солнца, и все дрожало от звука набухших почек засохшего дерева, внезапно расправившего ветки. А дождь все стекал по лицу девушки… Она знала, что находится посреди леса с его запахами, проникающими в мысли, с его шорохами и скрипами, с его зеленью и чистотой. Иногда она оказывалась у самого края воды, и ее ноги находились в холодной реке, но эта река двигалась, шевелилась, и свет луны озарял лицо девушки. Иногда в выжженной солнцем пустыне начиналась гроза, и воздух разряжался током, электричество скапливалось у самого лица девушки, и сверкала молния. Но, разбившись о песок, молния сотрясала землю, и из треснувшей земли прорастала трава. Уже через минуту все было заполнено цветами и ягодами, и разноцветные бабочки кружились вокруг цветов и пили нектар. И пальцы танцевали на бледных клавишах. Это дворец короля. Мраморный пол, музыка, букеты и ароматы. Звон бокалов и блеск улыбок. Маленькие ножки кружатся в танце на белом мраморе и убегают по бледной поверхности лунной реки, чтобы танцевать с мотыльками на лесной поляне…


Девушка снимала пальто, расстегивала молнию на сапогах и, не включая свет, шла в ванную, где она погружалась в воду и замирала. Когда люди видели это выражение отрешенности на ее лице, им казалось, что она думает о чем-то. Людям казалось, что она так часто о чем-то думает, ведь ее глаза останавливались и не следили за действительностью. Но в такие моменты она не думала ни о чем и наслаждалась пустотой в мыслях. Ей казалось, что сама вечность прикасается к ней в такие минуты, что бездна, на дне которой ничего нет, бездна пустоты, в которую она проваливается – это и есть вечность.
В доме девушки обитал довольно упитанный кот, не беспокоивший ее по пустякам. Бывало, ему взбредало в голову прыгать на колени своей хозяйки, когда она играла на пианино, укладывать свои мягкие лапки на ее ноги, оборачивать свое тело пушистым хвостом и мурчать, сопровождая мелодию мурлыканьем. Лес наполнялся звуками, по камням стекал ручеек и трепыхались сонмы звезд, мурлыкавших луне.
Иногда в окна дома девушки заглядывали люди, и, каждый раз, замечая это, все растворялось, словно сон при пробуждении. Девушка сидела за пианино в темной, давно не убиравшейся комнате и смотрела в запыленное настоящее. Она хлопала крышкой своего инструмента и задергивала поплотнее шторы. Но глаза людей снились ей, и сон переходил в реальность в ее сознании.
Два года девушка вспоминала одни глаза. Она не увидела их в окне, не обратила на них внимания, когда они следили за ее игрой, но увидела их в воде, когда посмотрела себе под ноги. Глаза смотрели прямо на нее, и в них отражалось такое тепло, что ночью прилетали жаворонки и пели сладким голосом непонятные для нее песни. С тех пор эти глаза сопровождали ее всюду. Они не имели ни цвета, ни формы, но в них присутствовало такое тепло, от которого щемило сердце и дышалось глубже и ощутимее. Глаза так часто сопровождали ее, что девушка уже не могла посчитать, сколько песка высыпалось в песочных часах времени, и по истечению каждой ночи, как только дневной свет проникал в окна ее дома, надежда сменялась отчаяньем. Девушка одевалась, завтракала и шла на работу перебирать бумажки. У нее были документы, жилье и кот. Она брала трубку телефона и разбиралась с этой реальностью.
«Я одинока и вынуждена нести бремя своего одиночества до конца жизни», - думала девушка, перебирая пальцами клавиши. Один человек как-то говорил ей, что годы не сделают ее лучше, что с каждым годом на нее будут обращать все меньше и меньше внимания мужчины и что она не сможет годами сидеть за закрытыми дверьми и ждать, когда кто-то придет и освободит ее. И эта мысль уязвляла ее. Не желая думать об этом, девушка невольно возвращалась к этой мыслью, и в ее сердце поднималась злоба на мир, на свою жизнь. Иногда злоба почти слышно сбивала на своем пути прекрасные картины мира звуков, садилась ночью у изголовья девушки и шептала о ее жизни. «Женщина может быть счастлива только в любви… Если в жизни женщины любовь не имела места быть, она не реализовалась как личность… Существование женщины – это существование ради мужчины», - сплетались в голове девушки обрывки разговоров разных людей, встречавшихся на ее жизненном пути.
Однажды, придя с работы, и облачившись в свой вечерний наряд, девушка опустила пальцы на гладкие клавиши и услышала, как ее друг ответил ей нестерпимым скрежетом. Звуки не только не создавали новый мир, но и уничтожали существующий. Казалось, что это покойник скребется отросшими ногтями в ее окно, что кто-то злобный хохочет над ней. Девушка бросилась прочь от инструмента, но всюду царила ночь и только кошачьи зрачки смотрели на нее из темного коридора.
Огни на улице уже потухли, деревья спали тяжелым сном и никакие звуки не колыхали воздуха. Девушка сидела в легком платье на замерзших качелях, обхватив голову руками, и не замечала холода. Звуки исчезли из природы и из души. Качели не раскачивались, но девушке мерещилось, что все вокруг нее плывет, что сама она движется куда-то, падает в какую-то темную пропасть. Пропасть, которая все приближается и приближается, и скоро она увидит, что же находится на дне пропасти. Может, там лежит ее кровоточащее сердце, потерянное давным-давно, так давно, что не у кого уже спросить, когда это случилось, да и видел ли это кто-нибудь. Тело ее покачнулось и соскочило на холодную землю.
– Девушка, вам плохо? Что с вами? – раздавалось что-то далекое, какие-то мерзкие звуки вновь вторгались в ее душу.
– Сколько же вы выпили, дорогуша? А такая молоденькая.
Кто же это там оскверняет ее слух?
Девушка с усилием подняла голову и увидела какого-то мужчину, наклонившегося над ней и бормочущего всю эту ересь. Полуусмешка подернула ее лицо.
– В эту ночь пьяны только звёзды. Они так пьяны, что даже не вышли станцевать со мной, – с горькой улыбкой произнесла девушка.
– Где вы живете? – допытывался мужчина.
– У меня пианино умерло. Звуков больше нет, а вот вы сейчас хоть и звучите, но всё как-то хрипло и скверно.
– Бог ты мой, вставай-ка и пошли, – покачал головой мужчина.
– Куда? – удивилась девушка.
– Туда, где у тебя умерло пианино. Где оно умерло?
– Вон там, – девушка показала на свой дом.
– Вот и прекрасно.
Мужчина помог встать девушке и повел ее по указанному адресу. Из темноты зеленым светом мерцали кошачьи глаза.
– Ну, приглашай меня сесть, наливай мне чай-кофе, – заговорил мужчина, – и включи свет, хочу посмотреть на тебя.
Девушка включила свет и почувствовала, как ее пробирает холод.
–Да, чай сейчас не помешал бы. И погорячее. Если не можешь обрести тепло самостоятельно, нужно приобрести его искусственно, – произнесла она и удалилась на кухню.
– Где там твое мертвое пианино? – спросил после чая мужчина.
– В зале, – с грустью ответила девушка.
Мужчина поднялся и направился в зал, поднял крышку пианино, дотронулся до клавиш и заключил:
–Ну знаешь, хоть я и не музыкант, но слышу, что пианино расстроено.
– Оно очень расстроено. Ему очень плохо, – закивала девушка.
–Да ты та еще дурочка! У тебя что, никогда не расстраивалось пианино?
–Я не помню.
–Ну позвони мастеру, он настроит твой инструмент, – холодно посоветовал мужчина.
–Угу, – не раскрывая рта, согласилась девушка.
– Ну я пошел, проводи меня, – заявил мужчина.
–Угу, – девушка поднялась и пошла к двери.
–Не ласковая ты, холодная, – мужчина помолчал. – Ну прощай.
–Да, да, прощайте.
Девушка захлопнула дверь и почувствовала, как что-то душит ее. Не звуки вовсе, а какой-то хрип или плач. Чей-то плач сидел внутри нее и не мог вырваться наружу. Она выключила свет и звуки полились слезами.
Утром девушка вызвала мастера по ремонту пианино и, не в состоянии смотреть на скелет инструмента, удалилась в другую комнату. На работу она решила не ходить в этот день. По неестественно пылающим щекам и слабости в теле можно было заключить о наличии какой-то болезни.
Она не прикоснулась к пианино. Вместо этого девушка бродила по улицам, пока не почувствовала, что находится у дома человека, беседовавшего с ней прошлой ночью. Она долго стояла на улице, пока чья-то тень не мелькнула в окне. Девушка вздрогнула. Тень вздрогнула вместе с ней. Девушка поспешила уйти, но тут до нее донеслись звуки открывшегося окна и приглашение войти.
На светлых шторах плясала тень от огня, горящего в камине. Из-за множества ковров шаги становились совсем призрачными. В комнатах ощущался переизбыток света, но звуки отчего-то пропадали, не успев возникнуть. В клетке на окне девушку с любопытством оглядывала канарейка, но и та казалась немой.
– Странно видеть тебя здесь, – легкая улыбка пробежала по лицу мужчины.
– Я гуляла где-то, – ответила девушка, осматривая комнату.
– Как твоё пианино? Ожило? – засмеялся мужчина.
– Должно ожить, – попыталась улыбнуться девушка.
– Вот и хорошо. Садись, выпей чай-кофе, – продолжал смеяться мужчина.
Девушка продолжала осматривать комнату. Она не могла понять, куда исчезают звуки, не успев возникнуть. И всё же после чая она улыбнулась и произнесла:
– Будем ходить друг к другу на чай. А потом уходить. Моё время чая закончилось. Теперь проводите меня.
Мужчина вскинул бровь и загадочно улыбнулся:
– До двери?
– Нет, до дома, – улыбнулась в ответ девушка.
– Что ж, это уже лучше. Может, и на чай меня пригласишь?
– Приглашу, – кивнула девушка.
Она сидела на скучной работе и ждала, когда у нее появиться возможность увидеть его. Несколько недель промчались в какой-то непонятной пляске дня и ночи. Ей хотелось видеть его улыбающимся и довольным, и поэтому она только и размышляла о том, чтобы добиться этого. Пианино покрыл толстый слой пыли, но ни она сама, ни ее инструмент давно не занимали ее. Все пролетало мимо и только на одном задерживался ее взгляд. На улыбающихся глазах. Девушку беспокоило, что последнее время эти глаза все чаще выглядят усталыми, в них читается какая-то скука и иногда просвечивается немой огонек, не отражающий ее лица, убегающий прочь. Девушка наступала на поглощающие звук ковры и шла к канарейке.
– Почему ты не отпускаешь ее полетать? Может, она научилась бы петь? – спрашивала девушка.
– Она не умеет петь и никогда не научится. А если выпустить ее, она испортит мне ремонт, – зевал мужчина.
– Зачем же ты тогда заводи себе канарейку, чтобы держать в клетке? – удивлялась девушка.
– Глупые ты вопросы мне задаешь. Впрочем, как всегда.
Но девушке мерещилось, что канарейка поет, а глаза улыбаются.
Она сидела на работе и ждала, когда раздастся телефонный звонок и странный, не понятный ей голос скажет:
– Собирайся, я жду тебя.
Но телефон молчал. Пальцы ее стучали по ненавистному аппарату и вот не выдержали и стали набирать знакомые цифры.
– Да? – раздался знакомый голос.
– Мое рабочее время уже закончилось, – задрожал голос.
– Я не могу к тебе приехать. Я в другом городе.
– В другом городе? Ты мне ничего не сказал, – голос осекся.
– Ну что тебе было говорить, ты ведь ничего не понимаешь, – натянутый смех донесся из трубки.
Девушка отстранила трубку от уха и положила ее на корпус телефонного аппарата.
– Я не понимаю, ты не понимаешь…– раздался чужой голос.
Девушка встала и подошла к окну. Свет тускло освещал проходивших по черной улице людей.
Утром по рабочему факсу мужчина прислал ей письмо, в котором сообщал о необходимости расставания. Сотрудница принесла это письмо девушке, предварительно изучив по дороге.
Девушка прочитала его без особого участия и отложила в кучу ненужной бумаги.
– Ну и свинья же он у тебя, даже не удосужился сказать тебе лично, – заключила сотрудница.
– Он не умеет разговаривать. Он не умеет произносить звуки, – не отрываясь от проверки рабочих бумаг, ответила девушка.
– И что ты теперь собираешься делать? – поинтересовалась сотрудница.
Девушка подняла голову и немного отодвинула кресло от стола, чтобы иметь возможность свободно разговаривать.
– Вечером я выключу свет, зажгу свечи и выпью бокал красного вина. Я услышу, как за окном вздохнул ветер и как на его вздох ответило старое засохшее дерево, едва заметно кивнув. И мотылек прилетит на отражающийся в окне свет, чтобы рассказать о своём путешествии по складкам дня и о своём долгожданном возвращении к таинственному зеркалу ночи. Он прилетит, вот увидите. И не говорите, что на улице холодно и что мотыльки уже спят. Вино разольётся по моим венам теплом. Сердце сожмётся и выпрямится. Я подниму чёрную крышку пианино и прикоснусь к холодным клавишам.
– Как же так? Можешь ли ты так говорить? Ведь ты же…ты же… – недоумевала сотрудница.
Глаза девушки блеснули, лицо озарилось открытой улыбкой.
–Всё хорошо, что хорошо заканчивается, – заключила она и принялась изучать лежащие на столе бумаги.