Ellain все записи автора

 

ПЕТР ФЕДОРОВ: «Не хочется думать о зрителе как о законченном придурке»

 

С исполнителем роли Штыка в «России-88» актером Петром Федоровым, известным народу по телесериалу «Клуб» и фильму «Обитаемый остров», где он сыграл Гая Гала, поговорил корреспондент OPENSPACE.RU Игорь Лисник

— Скажи, пожалуйста, идея презентовать фильм про российское ультраправое движение на Берлинале — это какой-то хитрый концептуальный ход или просто так совпало, что Берлинале оказался первым фестивалем, к которому вы успели «собрать» свой фильм?

— Мне кажется, у нас получился симбиоз. Если честно, я и понятия не имел, когда проходит Берлинский фестиваль. Но тема фильма и Германия очень хорошо «монтируются». И мне казалось, да и всей нашей группе, что это правильно — представить фильм в Берлине. И тут оказалось, что он как раз проходит в феврале и туда можно попасть.

Мы предпринимали разные попытки, чтобы попасть в программу Берлинале. Еще во время съемок держали кулаки. Потом отправляли со знакомыми какие-то полуготовые копии, которые потом пришлось отзывать. Только после того как мы сплотились со старшими товарищами-продюсерами, мы уже смогли подать официальную заявку. Доделывали картину буквально перед отлетом в Германию. Копию напечатали за несколько дней до начала фестиваля. Пленка прямо горячая полетела, потому что мы на ней субтитры выжигали. И я рад, что мы успели. Это для нас большая честь. Надеюсь, все это пойдет впрок прокатной судьбе нашей картины.

— А как принимали «Россию-88» немецкие журналисты, публика? Мне кажется, что тема фашизма для немцев такая болевая точка и такая тема, на которую они рефлексируют очень подробно. Опять же и они сами с неонацизмом постоянно сталкиваются… Неужели им интересен взгляд из России на эту тему?

— Меня очень сильно поразило отличие немецкой публики от русского зрителя. Они как-то лучше осознают себя в пространстве, что ли… Они люди с абсолютно выдержанной позицией по отношению к истории, к культуре. Когда у нас было первое интервью, немецкие журналисты отвезли нас в Трептов-парк к памятнику советским воинам-освободителям, к памятнику Т-34. Не могу представить себе такого в Москве. Это просто другой уровень понимания и собственной, и всеобщей истории, на который даже нам следует ориентироваться. Это круто.

В залах были страшные аншлаги. На нашу премьеру было невозможно купить билет, несмотря на то что показы начинались в 22.30. Люди просто сидели друг у друга на головах. Мы очень волновались, как примут наш фильм, волновались по поводу языка в кадре: там субтитры, а у нас очень много ненормативной лексики — fuck, fuck, fuck… Казалось, что это будет зрителя раздражать. Ну и плюс какие-то ментальные моменты, поскольку разные культуры. Но сам месседж фильма, его тему они приняли настолько близко к сердцу! И первые пару дней были очень большие дискуссии со зрительным залом, потому что в рамках программы «Панорама» так принято. Нам задавали очень глубокие вопросы, местами даже более глубокие, чем мы предполагали. Просто само кино в этой ситуации немного ушло на второй план, и появилось очень много политики. Хотя, если честно, я буду рад, если у нас будет хотя бы почти так же, хотя бы почти такой же уровень восприятия и реакции.

— Какие из «глубоких вопросов» немецкой публики тебя особенно поразили? Ну или реакции, может, какие-то?

— Главный вопрос, собственно, на поверхности. Мы его тоже перед собой ставили, когда начинали снимать «Россию-88». Нас об этом в Германии спрашивали самые взрослые журналисты. Они не понимали, каким образом фашизм, нацизм могут существовать в России. Для них это часть истории, они понимают, откуда у них это берется. Но как это возможно в нашей стране? Как это соотносится с нашей историей? Это поражало их в первую очередь. И ответить на этот вопрос и правда очень сложно. Нам остается только культурный обмен, культурная провокация. Наш единственный инструмент — это кино. И только с его помощью мы можем действовать.

— А из чего у вас вообще возник интерес к этой теме — острой, провокационной, актуальной? Вы же не просто художественный фильм сняли, а заложили туда еще и мощный социальный заряд, который неизвестно как рванет.

— Тут у каждого, безусловно, своя история. У моего друга Паши Бардина (сына известного мультипликатора Гарри Бардина. — OS) свой путь, у меня как у актера свой. Мы с ним познакомились на съемках эмтивишного сериала «Клуб», начали там общаться, потом был какой-то перерыв. Но какие-то зерна зрели в каждом из нас. В конце концов, это действительно актуально, у каждого есть какой-то личный опыт, связанный с историями на эту тему. И в период, когда я закончил сниматься в «Обитаемом острове», а Паша сдал очередной сезон «Клуба», появилось какое-то свободное время, когда мы смогли объединить свои усилия.

К сожалению, наше кино в последнее время отказалось от гражданской позиции. Даже больше, это стало просто противоположными понятиями — кинематограф и гражданская позиция. Поэтому нам очень хотелось приобрести такой опыт, объединить опять эти две вещи. Конечно, у нас не было средств, не было денег, только амбиции. И мы понимали, что если мы хотим заявлять о чем-то социальном, то нам, скорее всего, не удастся привлечь к этому каких-то продюсеров. «Россия-88» — это откровенно антипродюсерское кино. Так что мы сначала собирали по 500 долларов со ста друзей, хотели снимать на видео, потом поняли, что будем все-таки снимать на пленку, и в результате собрали группу, которая работала за идею. Мы тратили свои личные деньги, деньги Васи Соловьева, нашего третьего сопродюсера, известного спортивного комментатора, телеведущего. В итоге съемочный период обошелся нам в сумму порядка 80 тысяч долларов. И уже со смонтированным материалом мы пришли к совсем уж большим продюсерам. Мы принципиально решили не обращаться ни к кому до окончания съемок и рассчитывали только на себя.

— Как в этой истории возникла фигура Александра Роднянского? Просто если для людей, связанных с кинематографом, его заслуги хорошо известны, в том числе и в области серьезного игрового или социального документального кино, то для обывателя, который привык видеть в Роднянском продюсера развлекательного, кассового кино вроде блокбастеров Федора Бондарчука или легких, сентиментальных драм вроде "Питер FM", его участие в судьбе "России88" смотрится достаточно неожиданным шагом.

— Честно говоря, я сам приятно удивлен. Александр Ефимович очень разносторонний человек. И история с ним случилась как-то сама по себе. Я смонтировал диск с черновой копией и носил его по разным продюсерам, которые в конце концов говорили: «Нет, это слишком радикально» — и соскакивали с телефонов. И этот диск попал к Анне Никитичне (Михалковой. — OS), она посмотрела, и ей очень понравилось. Она захотела участвовать в судьбе этого фильма, хотела нам помочь, но тут грянул кризис. И тут уже возникла фигура Александра Ефимовича, который собрал нас всех и сказал: «Да, это здорово. Я вам помогу». Думаю, что у них свои мотивы, по которым они это делают. И думаю, что это в первую очередь какие-то идеологические причины, потому что как бы мне ни хотелось, чтобы фильм увидело как можно больше зрителей, его можно и не продать в прокат. Деньги тут на шестой позиции. Здесь нет никакой коммерции. Но именно благодаря этим людям состоялся весь период постпродакшна, фильм зажил какой-то своей жизнью, и у него еще до выхода в открытый доступ стала складываться какая-то своя судьба. У нас даже прокатного удостоверения пока нет. Вся прокатная история, надеюсь, начнется весной.

— То есть Роднянский в подробностях не объяснял свой интерес к «России-88»? Если его мотивы по поводу «Обитаемого острова» ясны и без расшифровок, то здесь хочется услышать какую-то историю.

— Прекрасно понимаю тебя. Но я думаю, что он сам это расскажет. Или не расскажет. Но мне бы хотелось, чтобы его участие в судьбе «России-88» объяснялось его интересом к нашей ленте, именно интересом к кино в чистом виде. Как к искусству. Вот для меня как для актера, как для одного из соавторов и создателей это было бы самым приятным, самым главным. Так что — респект.

— Может, и к Михалковой, и к Роднянскому «Россия-88» попала благодаря тому, что ты сыграл в «Обитаемом острове», к которому и Анна Никитична, и Александр Ефимович имеют прямое отношение?

— Наверное, это сыграло какую-то роль, потому что мы вместе работали. Они знают меня, я знаю их, и какой-то процент внимания с их стороны это обеспечило. Но в целом мы делали «Россию-88» автономно от наших основных занятий. И к Михалковой диск попал вообще не из наших рук. Я даже уже не помню, кто ей отдал фильм, там слишком много людей было. Мы даже одно время думали забить на поиск продюсеров, и тут случился такой интерес.

— Ты мне еще в прошлом году рассказывал, что вы чуть ли не сняли в своем фильме участников реальных ультраправых группировок… Это правда? Они же все предпочитают «не палиться», да и вообще с точки зрения обывателя кажутся сверхзакрытыми тусовками, формированиями, куда человеку с улицы, а уж тем более человеку с кинокамерой, не попасть.

— Мы принципиально не привлекали к фильму ни одного из действующих участников правых движений. Но когда мы изучали материал, писали сценарий, нам приходилось с ними общаться. В переулках. Конечно, мы прежде всего работали с материалом, который доступен в интернете. Всякие ролики на YouTube, взломанные переписки нацистов. Когда же нам пришлось встречаться с этими людьми, то мы сразу заявляли о своей позиции. Что мы против насилия. Но они все равно с нами общались.

Честно говоря, нам даже не нужно было что-то придумывать, для того чтобы общение состоялось. Потому что, например, все работники московских магазинов, где продается атрибутика и одежда, которую носят ультраправые, они сами из «движения»… И вот когда мы просто покупали реквизит для фильма, у нас случались какие-то дискуссии. Потому что любой фашист, который узнает, что про них будет сниматься кино, сразу понимает, что это фильм — вряд ли агитационный. Думаю, что вся «правая часть» очень однозначно воспримет этот фильм. Они еще до выхода картины его в сети обсуждали.

— Слушай, а ты не боишься, что «Россия-88» станет рекламой правых взглядов, скиновского образа жизни и так далее? Ну, как Romper Stromper, к примеру.

— Romper Stromper же на момент своего выхода вызвал бурю негатива со стороны скинхедов. Они негодовали. Просто сейчас прошло слишком много времени, и это выглядит рекламой. К тому же RS — это единственный художественный фильм, посвященный именно субкультуре. Во всех остальных фильмах тема скинов не более чем фон для какой-то человеческой истории: и «Фанатик», и «Американская история Х». А тут — субкультура, реальный олд-скул, какие-то фэшн-скины. У нас немного другие правила игры. Мы хотели снимать кино о жизни. И у нас тоже человеческая история, нам хотелось избежать простой и прямой плакатности, вроде «скины — это кровь, мясо, грязь и прыщавые юнцы». Герои фильма, даже отрицательные, должны были быть реальными, вызывать какое-то сопереживание, должен быть момент самоидентификации. Это опасно, безусловно. Но это необходимо. Для совсем непонятливых мы расставили все точки над i, пустив на титрах статистику погибших от рук скинов. Может, для кого-то это немного пошло. Но это жест для широкой аудитории, которая, может, не сразу поймет месседж фильма. Хотя кино, конечно, романтизирует даже отрицательных персонажей. И тут можно спастись, только четко придерживаясь своей позиции.

Более того, не хочется думать о зрителе как о законченном придурке. Люди уже перестали верить кино. И хочется какого-то интерактива, неореализма, диалога. И мне кажется, это должно появиться у нас в стране. Тем более сейчас, когда вокруг бушует кризис, малобюджетное и авторское кино может сыграть на своих сильных качествах.

— Слушай, но у нас же полно и так называемой бытовой ксенофобии. Слишком много людей симпатизирует каким-то националистическим идеям — по сути, некоторым фашистским доктринам. У тебя самого в процессе этих встреч, общения с правыми не возникало, может, какой-то невольной симпатии к ним, не думал ли ты, что они в чем-то, извини за каламбур, правы? Что для них это защита Родины так, как они это понимают?

— Нет. Наша позиция была уже сформирована к тому моменту, как мы взялись за фильм. У нас достаточно и какого-то человеческого опыта, и понимания, что это очень опасная вещь.

Более того, я тебе могу рассказать про свой актерский опыт. Для меня Штык — это первая однозначно отрицательная роль. И вот когда я в костюме, в образе ездил по городу, на метро, вживался в шкуру своего персонажа, я видел, что люди старались не смотреть мне в глаза. И я чувствовал присутствие этой чужой силы, которая на самом деле тебе не принадлежит. Но ты ее чувствуешь сразу, как только просто надеваешь бомбер и тяжелые ботинки. Сильные эмоции. Потрясающий соблазн. И было важно в этот момент чувствовать внутри какой-то стержень, чтобы не поддаться на эту приманку. Думаю, я справился. Поэтому однозначно — нет. Никакой правоты этих людей я не почувствовал.

— Но и как решить проблему ксенофобии, не понял. Хотя бы у нас в стране.

— Для нашей страны это вообще парадокс. И ты прав, когда говоришь о том, что у нас очень много ксенофобии на бытовом уровне, среди обывателей. Это, собственно, и есть первичная форма фашизма. Мы даже делали документальные съемки, подходили к людям с кинокамерой и спрашивали, поддерживают ли они лозунг «Россия для русских»! И 85% опрошенных отвечали нам, что, конечно, да, поддерживают. И ведь все эти люди никогда не задумывались об этом! Они рассуждали о том, о чем не имеют представления!

Конечно, настоящих идеологов правых взглядов пока немного. Таких, как герой Рассела Кроу в Romper Stromper. В основном у всех скинов — это какая-то грубая социальная история обиженных людей. Они просто обиженные пацаны со двора, которым нечем заняться, у которых в жизни все очень хреново, у которых перед глазами примеры, которым они завидуют. И часто это какие-то этнические товарищи. Те же армяне, у которых есть машины, у которых есть красивые девушки… А они всего этого лишены. И подавляющий процент людей в «движении» — это именно такие простые ребята. И как это решать? Мне самому бы хотелось задать этот вопрос целому ряду людей, но у меня есть только кино. Я не знаю, как наладить кровеносную систему страны, чтобы она была здорова. Но я надеюсь, что наше кино в этом поможет. Быть правым в нашей стране — это такая глупость, это переворачивает всю историю нашей страны с ног на голову! Это самый серьезный, самый болезненный раскол между поколениями, который существует в России: когда на одной кухне должны уживаться ветеран Великой Отечественной войны и юнец-фашист. Как это возможно? Это клубок, который одной теорией не распутать. Выход один — выдерживать свою позицию, потому что пока, кроме позиции, у нас ничего нет. И рассчитывать мы можем только на себя.

— Извини, но я все равно не понимаю, как вы со своей антифашистской позицией приходили к скинам и говорили: вот мы будем снимать кино. Неужели они спокойно на это реагировали? Давайте, мол, снимайте.

— Ты знаешь, в основном слова «а х*ли я вам, пидарасам, буду обо всем этом рассказывать» довольно быстро сворачиваются перед искушением славой, какого-то самолюбования. И всё рассказывали и про себя, и про субкультуру. Но вот когда они нам всё это рассказывали, они ступенька за ступенькой спускались в какое-то исступление, глаза у них желтели, становились маленькими. И мы в эти моменты понимали, что видим перед собой в общем-то больного человека, который готов брызгать слюной. Смотришь, перед тобой здоровый с виду, очень крепкий, спортивный парень, возможно, даже талантливый, но в этом и трагедия. Как нашего фильма, так и скин-сообщества. Да, они — крутые пацаны, на которых в физическом плане хочется ориентироваться, но вся эта крутость обнуляется в момент, как только они начинают «вещать».

Мы и с продавцами, как я уже отмечал, говорили. Причем у нас фильм выдержан в эстетике 90-х, когда в моде у скинов были бомберы, тяжелые ботинки, подтяжки, весь олд-скул. Сейчас они все приоделись. И это все выглядит палевом в их глазах. Они отрастили себе волосы, носят обычную одежду… Поэтому когда мы всё скупали, над нами посмеивались: вы чего, кино собрались про скинов снимать? — «Ну да. Может, расскажете чего?» — «Ну чё рассказывать? Ну чё, блин? Ну кто ща так ходит? Это все клоунада и мазафака!» И всё — через пять минут мы опять видим человека, брызгающего слюной. Но всё продавали, все рассказывали.

— А у вас внутри съемочной группы не было каких-то противоречий — как показывать все это «правое дело», с какого идейного ракурса?

— Ну, мы же всю историю затевали вместе с Пашей. Сценарная канва уже была у него в голове. И мы с ним еще до съемок все успели обсудить. Так что когда мы начали снимать, по творческой части не было никаких разногласий. Единственные поправки вносились уже в монтажный период, когда мы думали, что выкинуть, что оставить. Это был самый болезненный момент, но без особых осложнений.

— Интересно, а был ли у вас коллективный просмотр «России-88» в рамках съемочной группы, творческого коллектива? Случился ли такой внутренний сеанс рефлексии по поводу того, что вы все-таки сделали?

— У нас были просмотры во время монтажного периода. Пока он длился, мы собирали какие-то внутренние фокус-группы из людей, которые имели отношение к этому фильму, просто из наших друзей. Нам был очень важен взгляд со стороны как раз в тот момент, когда еще можно что-то исправить. Кинематограф же очень дотошная вещь. А я вообще впервые прошел весь этот путь, начиная от сценария, заканчивая монтажом и озвучкой, подкладкой шумов, которую я делал своими руками. Это такое колоссальное количество эмоциональных этапов, моменты горения сменяются усталостью и наоборот! Если сложить все просмотры фильма, то, думаю, я посмотрел его пару тысяч раз… Приходилось даже паузы делать, потому что в какой-то момент мы настолько уставали, что не понимали, куда идти дальше, что делать. В этот момент и важен взгляд со стороны.

Вообще, первыми людьми, которые увидели этот фильм без какой-то подготовки, чье мнение нас интересовало и с профессиональной, и с человеческой точки зрения, — были Пашины родители. Гарри Яковлевич Бардин, наш очень уважаемый аниматор, с супругой. Мы для них организовали первый просмотр. Первые десять минут Гарри Яковлевич не говорил вообще ничего. А потом сказал, что для него это бомба. Ему понравилось. И нас это очень вдохновило. Понятно, что мы с тобой люди более молодые и у нас такого шока не будет. Я считаю, что у нас вообще получилась достаточно спокойная картина. А вот для взрослых людей, для моей мамы, это очень сложный, взрывной фильм. И, если честно, мне бы хотелось, чтобы именно старшее поколение оценило наше кино. Я вот очень волнуюсь, что скажут по этому поводу мои бабушка с дедушкой и вообще все те, кто имеет отношение к истории нашей страны и к нашей победе.

материал взят с http://www.openspace.ru/