На круги своя….III

«Солнце ползет из синей пасти ночи.
Волна выгибает хребтину, змей раздвигает веки.
Остров форштевнем взрезает створы раковины,
брызнула кровь и омыла корабль каменный,—
и своды распахиваются, исходят сиянием
над белым огнем глубины. Отчалила лодка
и погнала к земле косяки лучей.»

Jóhann Hjálmarsson - «Malbikuð hjörtu/Рассвет на Фаррерах»

Питка открыл глаза, непостижимым чутьём индейца почувствовав на себе взгляд….
Взгляд источал испуг….
Исходил он из полатей над печкой в углу комнаты….
Взгляд принадлежал той самой Поле с макового поля….
Сквозь заиндевевшее оконце мягко сочились розово-алые лучи рассвета, выхватывая из
темноты довольно простое убранство, состоящее из русской печи, грубо сколоченных из лиственницы
стола, пары табуреток, кованого сундука и кровати...
В помещении явственно пахло вулканической серой и кровью….
Вынув из кармана огниво и запалив лучину, плавающую в медной маслёнке посреди стола,
Питка привычными с детства движениями набрал охапку дров у двери и подбросил в едва тлеющие печные угли….
Через несколько секунд за заслонкой послышался весёлый треск….
Едва не подскользнувшись в тёмно-красной луже посреди комнаты,
юноша нацепил висящие над печкой валенки, ушанку с рукавицами и, выдернув из
стены огромный тесак, вышел, хлопнув дверью и оставив после себя облако стелящегося по полу
морозного воздуха…
Нарезав висящую в сенях строганину, Питка направился к псарне и покормил встретивших радостным визгом собак.
Назад он вернулся с котелком, наполненным колотым голубоватым речным льдом,
держа подмышкой большой кусок строганины….
Лужи крови посреди комнаты не было, остался лишь слабый её запах…
На верёвке над печкой висела выстиранная белая девичья блузка, а из темноты полатей
блестели - уже почти не испуганно - огромные Полины глаза...
Питка молча поставил котелок в печь, нарезал в деревянной миске строганины, достал из печурки луковицу и раздавил её над блюдом, густо посыпав солью…
Выудив из "потайного" ящика Мэйса пинту"бурбона"и внимательно изучив
сургучную печать на горлышке бутыли, Питка резким взмахом тесака отбил горлышко и,
разлив половину содержимого в две медные кружки, произнёс первую фразу за утро:
–  Извольте к столу, Полина, не бойся, еда есть - я Тебя не съем:-))
С полатей показалась одна босая ножка,вслед за ней другая,
и через пару секунд завёрнутая в плюшевый плед девушка уютно присела на свободной
табуретке, сложив ножки по-турецки…
Достав обнаруженный на сундуке почти свежий хрустящий номер«Los Angeles Times» за 29 ноября 1899 года
и указав на единственный атрибут праздника - пихтовый венок над дверью - Питка, вздохнув,
произнёс краткий тост:
– С Рождеством и новым двадцатым веком нас,  
и благословит мысли и дела наши Господь Бог, Аминь…
Поля, смешно зажмурившись, выпила залпом...
Оленья строганина под виски показалась настолько вкусной, что
Питке через некоторое время пришлось сбегать на мороз за новой порцией...
– Куда мы дальше?, –  наконец, прервав трапезу, спросила Поля... 
– Завтра поговорю со старейшиной этого племени, а потом - на мою родину,
поселение союза атабасков - племени ингаликов - в Николай….
Что-то подсказывает мне, что я должен в последний раз увидеть свою мать,
пусть она ещё и в младенческой колыбели….

В слегка оттаявшее окно глянула освещённая скупым зимним солнцем ослепительная горная стена....

(продолжение сказки - в следующих эпизодах;-))