В темноте у окна,
на краю темноты
полоса полотна
задевает цветы.
И, как моль, из угла
устремляется к ней
взгляд, острей, чем игла,
хлорофилла сильней.
Оба вздрогнут — но пусть:
став движеньем одним,
не угроза, а грусть
устремляется к ним,
и от пут забытья
шорох век возвратит:
далеко до шитья
и до роста в кредит.

Страсть — всегда впереди,
где пространство мельчит.
Сзади прялкой в груди
Ариадна стучит.
И в дыру от иглы,
притупив остриё,
льются речки из мглы,
проглотившей её.
Засвети же свечу
или в лампочке свет.
Темнота по плечу
тем, в ком памяти нет,
кто, к минувшему глух
и к грядущему прост,
устремляет свой дух
в преждевременный рост.
Как земля, как вода
под небесною мглой,
в каждом чувстве всегда
сила жизни с иглой.
И, невольным объят
страхом, вздрогнет, как мышь,
тот, в кого ты свой взгляд
из угла устремишь.
Засвети же свечу
на краю темноты.
Я увидеть хочу
то, что чувствуешь ты
в этом доме ночном,
где скрывает окно,
словно скатерть с пятном
темноты, полотно.
Ставь на скатерть стакан,
чтоб он вдруг не упал,
чтоб сквозь стол-истукан,
словно соль, проступал,
незаметный в окно,
ослепительный Путь —
будто льётся вино
и вздымается грудь.
Ветер, ветер пришёл,
шелестит у окна.
Укрывается ствол
за квадрат полотна.
И трепещут цветы
у него позади
на краю темноты,
словно сердце в груди.
Натуральная тьма
наступает опять,
как движенье ума
от метафоры вспять,
и сиянье звезды
на латуни осей
глушит звуки езды
по дистанции всей.

‹1961

Стихотворение И. Бродского,  датированное 71-м, посвящено  Л.В. Лифшицу, близкому  другу поэта, человеку, оказавшемуся способным понять и принять поэта таким, каким он был. Это философское размышление о месте человека в мире, стране, собственной жизни, тема протеста против нивелирования человеческой личности. Каждый человек уникален, и выравнивать всех под единый стандарт, как это угодно любому правительству во все времена, просто убийственно для эго.

Бродский  является  новатором  стиха не только в тематике, но и в ритме, в рифмах, в метафорах, у Бродского содержание и форма становятся равными самому себе, то есть той неотъемлемой структурой, которую мы прежде ставили в кавычки.

               Одной  из ярких  особенностей поэзии Бродского  является  использование стилистического  приема  парафразы  - явления, в общем, не характерного для русской поэзии (лес - часть полена, вся дева - колено). Парафраза  обычно определяется как стилистический прием замены простого слова или фразы описательной  конструкцией, а семантически - как  выражение окольным путем  того,  что  могло  бы  быть  сказано  просто,  общепринятыми языковыми средствами. Главное   требование  к  слову   у Бродского -  точность, экспрессивность  и  полная  адекватность  выражаемым  мыслям   и   чувствам.

               Сложнейшие речевые конструкции, разветвленный синтаксис, причудливые фразовые периоды опираются на стиховую музыку, поддержаны ею. Не вяло текущий лиризм, а высокая лирическая волна, огромная лирическая масса под большим напором.

С этим и связано представление поэта о ценностях: они усматриваются не в жизни, а, может быть, в душе поэта. С земными «ценностями» дело обстоит неважно. Оттого и вульгаризмы, грубость, соседство высокого и низкого, чересполосица белого и черного.

Здесь видна одна из отличительных черт лирического героя – полное, едва ли не болезненное отсутствие самолюбия и самоуверенности. Все существо героя так или иначе подчинено вечным и абстрактным категориям, будучи в то же время окруженным и подавленным бытовыми проблемами:

Я сижу у окна. Я помыл посуду.

Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Но именно эту ношу, намеренно или бессознательно, накладывает на него Бродский – справляться со всеми неудачами путем достижений не физических, но духовных:

Гражданин второсортной эпохи, гордо

признаю я товаром второго сорта

свои лучшие мысли, и дням грядущим

я дарю их как опыт борьбы с удушьем.

Он выбрал этот путь для своего героя, а стало быть, для самого себя – ведь Бродский как никто был близок своему alter ego, тот служил ему кем- то вроде проводника по миру Слов. Результатом этой связи стало глубокое, но не беспросветное одиночество:

Моя песня была лишена мотива,

но зато ее хором не спеть. Не диво,

что в награду мне за такие речи

своих ног никто не кладет на плечи.

…

Я сижу в темноте. И она не хуже

в комнате, чем темнота снаружи.

               Лирический герой смиряется с этим – уж таково свойство его души, - но не от бессилия, а от сознания всей целесообразности такого одиночества, обусловленного ожиданием чуда (чуда искусства – позже Иосиф Бродский четче сформулирует это). Оно являет собой логичный и безболезненный выход, дорогу дальше. Путь же вперед Бродский не считает изменой прежним убеждениям, прежним чувствам, хотя эволюция лирического героя на протяжении стихотворения хорошо нами просматривается:

Я писал, что в лампочке – ужас пола.

Что любовь, как акт, лишена глагола.

Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,

вещь обретает не ноль, но Хронос.

Вот это уже отражение одного из главных жизненных принципов героя - ведь «пространство для меня действительно и меньше, и менее дорого, чем время. Не потому, что оно меньше, а потому, что оно – вещь, тогда как время есть мысль о вещи. Между вещью и мыслью, скажу я, всегда предпочтительнее последнее». А мысль всегда выражается в словах, тем более, что все его произведения объединяет идея о превосходстве языка над временем.

               Важно  отметить,  что  Бродский  избегает  употребления прилагательных и почти никогда их не рифмует  - вещь наиредчайшая в русской литературе (школа Цветаевой, которую он в этом превзошел). Здесь мы видим такое же ускользание буквального, рационально постигаемого смысла, который растекается в потоке ассоциаций. При этом стихотворение практически лишено эпитетов.

"…Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем…»
            Иосиф Бродский - Поэт, имеющий скромность утверждать, что его гениальные стихи - "товар второго сорта", но он дарит их своим читателям, настоящим и будущим, «как опыт борьбы с удушьем».

Интересными показались и эти строки: "…готический стиль победит как школа,
как способность торчать, избежав укола…». "Бывают странными пророками Поэты иногда" (Кузьмин) – Бродский предвосхитил движение "готов": в наше время, действительно, в молодежной культуре появился «готический стиль… как способность торчать, избежав укола».

               Современность этого стихотворения, актуальность его темы подтверждает тот факт, что уже в 21 веке слова положены на музыку известной культовой группы «Ночные снайперы».  Диана Арбенина -  прекрасный исполнитель,  ее песни – настоящие,  без фальши, может,  потому ее и заинтересовали стихи Бродского.

               Музыка передает  боль человека, изнемогающего от непонимания и одиночества, такая же предельно собранная и откровенная, резко-брутальная, как стихи. Что-то безвозвратно ушло, что-то неожиданно открылось…В этой песне Арбенина под одинаково упругий, жесткий аккомпанемент гитары одинаково безапелляционно поет о пустынном одиночестве, холодном непонимании. Ритмичное, но тихое гитарное вступление нарастает и переходит в крик.  Плавные, тягучие звуки сопрано саксофона в конце куплетов подчеркивают одиночество и какую-то обреченность.

Исполнителем был изменен текст: припевом стали финальные строки каждой строфы стихотворения (Я сижу у окна. За окном осина. /Я любил немногих. Однако - сильно. /Я сижу у окна. Я помыл посуду. /Я был счастлив здесь, и уже не буду и так далее). Благодаря такой перестановке появляется песенное начало, становится более четкой и логичной песенная композиция.

               По эмоциям и силе выражения чувств лирического героя стихи Бродского сильнее звучат в исполнении Дианы Арбениной, ведь музыка способна «досказать» всё, дополнить ощущения, «дорисовать» образ, созданный поэтом. Хотя, честно говоря, мне очень нравятся эти стихи в исполнении самого Бродского, благо сейчас есть возможность услышать их.

(анализ выполнен Скороходовой Людмилой)