В перерывах дыхания прячу свою печаль. За хохотом, бешеным, стираются слезы. Как далеко сейчас и как много отдал бы за тот снег, который так и останется нетронутым догорать. А подъемные краны, едва ли услышав мой крик, начинают петь. И красивей дельфинов, я в гавани, где рифы, зализывал раны, дрожащими пальцами цеплялся за небо. Подъемные краны кружили вальс, затмили грацией, какой там щелкунчик. Я вижу в них душу. Подъемные краны.

Искать под ногами небо, жить вспять, забинтовывать порезанные о снежинки пальцы, наверное, так грустно. 20000 миль в час слишком мало, чтобы долететь до полярной звезды. Собирать частями, раскрасив, мир.
Шкалят нервы, зеркалами разбиваясь, кучкуются мечты. На грани взрыва, нажав на курок, я забыл, что было дальше. Чернилами закрасила заглавную страницу моей жизни всю судьба-шлюха. Потом пропала сниматься в кино. Cкоро дадут свет, обнажив мои трепетные мечты и робкий взляд в твои расширенные зрачки.
Останься, не уходи!

Сегодня ночью собираю все свои осколки и уезжаю за океан.

 

Взрывая вены неумолимой тоской, продолжаю верить.

Тысячетонными ракетами взлетают в небо мои мечты. Теряются в синей, белесой глади, я их теряю. Слышно , как кометы возмущаются, врезавшись в них, моей дерзостью. Помятые письма и стертые номера - это все, что осталось от моей весны. Я так сожалению о своих отчаянных словах, которые так и остались непОнятыми валяться у
перрона.  Лишь сухая грязь не дает им воскреснуть и мой страх, мой жалкий страх перед высоким. Боюсь, как овца, тебя. Немножко стыдно за свое ущербное "я" с претензией на эксцентричность. Перебирать пальцами воспоминания и не мыть руки перед едой, не ухаживать за собой, как капризный принц, решивший сделать забастовку. Мой отреченный протест будет знаком малейшей надежды, которая до сих пор теплится где-то в недрах моей личной бездны...

 

С распростертыми объятьями ждал тебя, а ты пришла, разбила мне лицо, раскрасила. Теперь довольна? Да, теперь мое лицо стало похоже на твое сердце, на! держи, ты забыла его на пороге, осыпая меня гнусными, грязными, холодными проклятьями. Как прекрасна весна, знала бы ты, дура! Ты не заметила, как она пришла, и в сотый раз начала насиловать меня за то, что я знаю, почему ты чуть не застрелилась в 1961 году, за то, что я знаю, кому ты пишешь письма дрожащими руками, за то, что это ты похоронила меня заживо, не дав проблевать мне свое сердце и швырнуть тебе его в морду. Много бы я отдал за твои красивые пальцы, но ты, как дорогая парижская проститутка, смотришь на меня, маленького и больного, убегая вдаль по Елисейским Полям.

Тебя боюсь я больше смерти, проклятая зима.

И, все-таки, черт побери, я стану тем самым человеком, который продал мир, чтоб за все деньги купить то чувство, которое мы называем любовью.

Либо это я никого не понимаю, либо мир не хочет понять меня.

 

 

Пыльные, скучные, тесные, полуосвещенные бары, где завис я на неделю. Дешевый виски, неудачники за стойкой и бармен, успевший стать психологом, совсем споил. Твои слова больнее всего врезаются в вены, на меня никто и не смотрит, кому уж до крови на ладони, а может, и выше. Как сладкая вата, облака уже не разлипаются, я забыл, какого цвета небо. Знаю, что в один день, какого-то там ноября, уходя, кто-то забрал его с собой. Но я привык, я буду жить, пока город до конца не озвереет и не затопчет меня в асфальт, заплюет меня, совсем и не любит. Для тебя это сказки, а для меня уже реальность, мне никогда не верят.  А ты ведь просто труп, кусок бетона, а может быть и воздуха. 

Как же тошнит от вас, господа, стою во фраке. Хочу в отпуск из жизни или вовсе уволиться, это как покажет время. А твои дурацкие Битлз достали, из года в год меняю кассеты, даже магнитофон устал, я с ним говорил об этом. Нет! Знаешь, просто не мое время, не мое место и не мои люди. Так резко оборвал, всю лирику (была ли?) Я не умел писать никогда, на самом деле, никогда и не буду. Потому что никого нет и никому не нужно, хочу рукопили отсылать в Одессу. Денег нет на телефоне, да и в кармане тоже. Одни, совсем одни, кому-то должен я чего-то, кому-то должен я сказать всю исповедь, чтобы было можно. Я буду ждать, может она приедет и отогреет, а может, затушит сигарету о мое рыхлое сердце. Главное, она и ее руки,  я знаю, слышишь! может, ей я нужен, а может она просто врет. И никогда уже не придет.

 

А что сделаешь ты? Упрешься головой в подушку и будешь делать вид, что не слушаешь меня. Утром пойдешь на свою блядскую ферму и даже забудешь ключи у меня в постели, в тот день я буду спать на полу. Как в то знаменательное утро, когда нас было пятеро и все молчали, когда было уютно просто молчать и все курили одни сигареты. Когда из окна синий свет, шесть часов, свет выключен, на втором лэвеле звук от радио, почти не слышно. Почти тишина, только наше радио на батарейках и звук воды на кухне. Никто не спал, даже ты, все молчали, а дым пластами. Такое утро могло быть испорчено только тобой, твоей блядской фермой и левыми, ржавыми ключами, которые всегда валялись у меня на постели, когда я спал на полу.

 

 

Я пропустил очередное лето. Спохватился в середине осени, когда ржавое солнце давится лучами, не выпуская их наружу. Как ненасытная жаба, возомнившая себя принцессой; я б убил солнце. Кому оно нужно? В запасе пара сотен фонарщиков и целая вечность - вам хватит, чтобы отогреться. А нынче привыкли греться парочками за просмотром тупых фильмов. Так посредственно и совсем не мое. Я же привык греться Джеком, сердешный друг, всегда выслушает. Еще желтые страницы старухи-книги, которая матерится на меня с предпоследней полки пыльного книжного шкафа, который стоит в углу моей заспанной квартиры. Кто-то топит ими печи, чтобы отогреться. А кто-то злобно угрожает моей люстре, отбивая сверху ритм на кровати. И в сотый раз я распрощался со сном, сбивая время, секундной стрелкой останавливал. Колпаки готовил на праздник и много спиртного, но..

Я обожаю тебя. Можно купить тебя за все песни и холодные руки, за все океаны и бухты? Можно купить тебя за все небо? Мне не жалко, только чтобы грелись вместе за просмотром тупых фильмов. Так посредственно...

 

 

Я ждал целую вечность, чтобы уйти из этого осточертевшего мне города с прокуренным небом. Жестокая правда еще одной пропавшей жизни, в подвале которой рыдает надежда. Как несчастная шлюха, я каждую ночь брожу по проспектам и подъездам, ища вдохновения. Жадный разум уже высосал последние капли изнасилованной музы из костлявых опавших листьев. Валяясь на снегу со слезами на глазах, я орал последнюю песню, чтобы никто не услышал, такой раздавленный и пьяный. Город ласкал меня снегопадом, и голодные собаки кружили со мной вальс. А где-то за горизонтом умирали полярники. И проклятый маяк все бил по глазам, портовый город за всю жизнь ни один раз не проснулся.

Эти дни запеленали нас в туман, такой холодный и печальный. Ты не видел ничего дальше нескольких дней, нескольких оборванных телефонным звонков мыслей и размеренных стуком старых настенных часов, которые , казалось, просто не могут остановиться, хоть на мгновенье, чтобы дать вздохнуть. Но даже самый густой туман рассеиваться. Рано или поздно. Ты сильная. посмотри в свои глаза. в них звезды. Так зажги их так, как ты зажигаешь свои фонари..и все будет. Знай. Никто: ни один монстр, ни один злобный карлик, ни один тасманский дьявол не отберут у тебя надежду. А пока есть она, мы будем жить.Я закрыл глаза и посмотрел на солнце. 
Солнце, которое я не замечал, солнечные зайчики, за которыми я не бегал, смех, который я забыл и надежда, которую я потерял. Чтобы сново найти. Через неделю, год, через десять лет, но обязательно найти. Ведь надежда - самое важное, что есть в нашей жизни. Король говорил, что единственное, что заставляет нас встать на ноги после поражений, горя и потрясений и начать заново двигаться вперед - надежда.
Гастролирующий цирк давал повод выйти из дома. Гастролирующий цирк из Парижа, чтобы сново среди глаз клоунов искать твои. Ты можешь быть кем угодно: французским кондитером , парижским клоуном, марсельским наркодиллером или просто бедным сорбоннским студентом.  А может, живешь в Исландии. И когда я попаду туда, то проведу за свой счет твои похороны. Я буду прыгать на могиле и смеяться. Потому что ты точно так же смеялся , когда хоронил мое сердце. Ты вообще знаешь, кто я?
Ты подозреваешь о существовании больного существа в черном пальто? С лохматыми волосами и заспанным видом? С дорогими сигаретами и без гроша в кармане? Если хочешь, я пройдусь по волнам и не утону. Если хочешь, упаду с обрыва и научусь летать. Если захочешь, кинусь под поезд и остановлю его. Просто ты ничего не хочешь. Просто не от меня.
Если я сейчас засну, то проснусь только через десять лет. Пожалуйста, не дайте мне спать.

 

Посмотри мне в глаза. Наверное,  это и правда очень глупо и наивно, может безрассудно и неправильно, может по-детски. Но суть ведь одна. Что бы я ни говорил, что бы ни делал, истина будет одна и никогда не поменяется. Сколько бы миль я не прошел и через сколько бы горных хребтов не перевалил. Моя истина, моя правда будет жить . Я клянусь, я убивал ее, я мучил ее, сдирал с нее кожу, высасывал последнюю кровь, но она никогда не умирала, она зализывала раны, словно дворовая собака, и снова выходила на охоту. Ее не могли затопить мои слезы, сжечь мои гневные порывы, задушить ласковые объятья; она бессмертна. Я бы хотел.. я бы так хотел убежать.
Сейчас я бы пересекал океан, обливая слезами твою руку. Или глядел бы в окно последнего экспресса, смотря в твои глаза и нежные пальцы, ласкающие платок. Всю жизнь бы за тебя отдал.
Я бы сидел на бесконечном шоссе посреди оранжевой пустыни и провожал солнце. Я бы плыл по морю, не зная , куда забросит меня это судно и на какой бухте придет конец скитаниям. Я бы сидел на балконе альпийского домика и писал стихи. Я бы лежал на крыше дома и следил за созвездиями. Я был бы далеко. Где меня никто не знает. Я бы забыл всех, кроме тебя. Только потому что меня помнили бы все, кроме тебя.
Зачем я пишу об этом? Ведь ты никогда не узнаешь и никогда не придешь.
Пойду спать, не буду выдумывать трагедию.

Мальчик с соседнего подъезда сегодня в 6:00 совершил свой последний прыжок в небо.
Мне так мало надо. Какие-то пустые три взгляда и теплый запах твоих волос. Я никого не держу, просто мне немного тоскливо и будет тебя очень не хватать. Наверное, ты знаешь, что такое тоска. Я не буду лишний раз объяснять.. Просто дай мне руку.
Не дал. И его поцеловал ангел.
Почему-то меня никто не хочет слушать. А пьяный волшебник плакал у меня на коленях. Я гладил его по седым волосам, немного помог ему поплакать и напоил чаем с лимоном без сахара. Потом он сел  на полярный экспресс и обещал вернуться. Но меня так легко обмануть... А я верю эльфам, всяким гномам, звездочетам, часовщикам, верю , как ребенок, которому обещали показать настоящего льва. Верю слепо, даю бескорыстно, дышу, но всегда натыкаюсь на гильотину. Постепенно взбираюсь на эшафот и через пару мгновений обретаю свободу. Как на смертной казни: ты со всеми, но все - против тебя. И так много раз, пока я не закроюсь совсем и не сяду с Джеком играть блюз. А я не хочу закрываться, я хочу дышать. Только жаль, что мой воздух очень тяжел для восприятия. Вы думаете, что дышите, а на самом деле только захлебываетесь.
Сам же я могу дышать полной грудью только в одном месте. Но оно далеко, забыто, потеряно и безумно много выплаканно. Оно никому не нужно, кроме меня... Но знаете, я был там недавно... И даже там воздух испортился. Почему? Потому что... Потому что только меня оказалось мало...
Прости меня за все. Ты же знаешь, как мне тебя не хватает. Хотя, нет. Ничего ты не знаешь.

 

Мое сердце имеет грустное свойство разлагаться. Чем больше оно разъедается, тем острее я чувствую всякое негативное влияние на него, и скоро оно совсем перестанет кровоточить. Но тем не менее, оно обладает просто магическим свойством забывать, стирая горбатые силуэты, размазанные улыбки и тонущие корабли. А еще сердце имеет грустную привычку бешено колотиться, когда играет любимая песня, и равнодушно стучать, подобно метроному, когда вершатся судьбы. Но есть также грустная особенность у этого печального органа: в самые тяжелые моменты оставаться пустым, останавливаясь.
Оно пустое, когда ты провожаешь последний поезд и знаешь, что человек в нем никогда уже не вернется.
Оно пустое, когда ты понимаешь, что жизнь уже никогда не примет другого поворота, оставив тебя прозябать в темной квартире с неоткрывающимися ставнями.
Оно пустое, когда у тебя есть все, но нет никого.
Мокрые ладони закрывают лицо, которое постарело за два дня, покрылось глубокими морщинами и стало так же жалко, как дворовая собака.
Просто тяжело очень. И не говорите, что все будет хорошо. Это же неправда. И мы с вами прекрасно это знаем. Лучше не раздражайте моего и без того раздраженного героя. Пусть он немного поплачет.

В тот вечер я махнул на все рукой и пошел на карнавал. Наверное, странно видеть одного среди множества веселых, ярких людей худого молодого человека с запутанными волосами в выцветшем коричневом пиджаке. Но меня это нисколько ни смущало. Где-то с час я сидел в парке и вдруг увидел вывеску о гастролирующем цирке. До начала оставалось пять минут, и я помчался, бросив все конфеты, к красному сооружению. Представление уже началось, и пришлось сесть рядом с костлявым пареньком, который, кажется, спал, и женщиной, держащей его под руку. Происходящее мне казалось странным: клоуны плакали, акробаты, взявшись за руки, молча стояли на арене, укротители львов отсылали животных в заповедники, а фокусники исповедывались в церкви за обман.
Вдруг я резко взглянул на паренька слева. Он смотрел на меня своими зелеными глазами, которые обжигали меня, и без того дрожащего всем телом.
-Такое представление. Но они не видели ее,-его тонкий голос.
-Чего не видели?-и мой дрожащий.
-Обратной стороны этого гребанного представления.
Он костлявыми руками обхватил голову и истошно закричал. Потом все эта суматоха с ним закончилась только тогда, когда его вывели из цирка. С минуту длился шум, но после ко мне подбежала та самая женщина, которая сидела с ним:
-Простите, если он напугал вас, я вызвала врача.
-Да.. да нет, что вы... не стоит..
-Это трудный ребенок.
-Ребенок?.. Я просто...
-Понимаете, он больной мальчик. У него развитие на 5 лет, и он не умеет разговаривать.
Мои нервные пальцы начали дрожать.

Никогда бы не представил, что так рано придется закрашивать седину. Встаю каждое утро со взлохмоченными волосами, захожу в ванную и смотрю на свое отменно некрасивое лицо. Некрасивое до такой степени, что мне становится себя жалко. Потом я начинаю смеяться... почему-то всегда смеюсь, когда смотрю на себя в зеркало... это настолько некрасиво, что кажется смешным. Да что я о лице.
Утром в 9 он каждое утро встает и смотрит на свое отражение, смеется, запирается на кухне с сигаретой и кружкой. Большой кружкой кофе со сливками. А потом.. а потом начинается новая глава его жизни. Он измеряет время зимами, читает каждое утро Moscow Times, перебирает нервными пальцами струны только спокойных, душевных песен, молчит так часто и много, что иногда мне становится не по себе. Любит звонить мне в 2 часа ночи и молчать в трубку с полчаса. Потом он обязательно вздохнет, скажет спасибо и пойдет спать. Я так люблю, когда он спит. Он спит так красиво. И когда просыпается, смотрит в зеркало и смеется.
А еще я часто ухожу в себя, невнимательно слушаю людей, и на меня из-за этого многие обижаются... я не хочу, это само так выходит. Вы уж не подумайте. Да, мне интересно с вами. Думаю просто много. Есть много о чем думать.
Пора открыть глаза. You're just too good to be true.

Перед рассветом эти синие улицы в своей мертвой тишине встречают меня поцелуем обреченности, пряча петлю в складках моего шарфа. Они ведут меня прямо в бесконечность серых зданий, но внезапно заворачивают в тупик. Заставляют кричать, уверяя, что меня никто не услышит. Заставляют стучаться в двери, уверяя, что никто не откроет. Заставляют ждать, уверяя, что никто не придет. Они кидают меня на нары и забрасывают ко мне соседа, который считает себя Богом. Они заставляют меня дрожать от холода в этих тесных серых подвалах, но из жалости к "Богу", отдавать свое пальто ему, получая взамен информацию о том, что неделю назад построили антенну для общения с умершими; вчера поняли, что улыбка седьмого гнома затмила улыбку Моны Лизы, а сегодня маяки передали, что у тихоокеанских пиратов закончился ром. Кстати, это я от него узнал об Островах Потухших Маяков, которые погасли , когда убили великого капитана самого большого пиратского судна, и закопали его сердце у одного из маяков. Раздалась сирена, маяки потухли, а Острова уже имеют право посещать только пассажиры полярного экспресса, но билеты на него, как вы помните, достаются не всем. Я был там.
Потом сосед поведал мне о плачущей морской звезде, о русалке-самоубийце и о тибетских монахах. Устав рассказывать, он замолчал, и мы сидели в этой тишине так долго, что я потерял счет времени. Мне было холодно, страшно, я хотел спать, но все никак не мог дождаться рассвета.
Вдруг, нарушив гробовую тишину, "Бог" заплакал. В голос. Я не стал его утешать, я просто заплакал вместе с ним. И как только моя слеза упала на каменный пол подвала, прояснилось небо.

Когда нет возможности сказать, я выхожу на пустое шоссе и кричу в бесконечность, надеясь, что ветер донесет слова.
Когда нет возможности видеть, я выхожу с бутылкой на балкон и собираю мозаику из звезд.
Когда нет возможности прикоснуться, я обнимаю бутылку и целую последние сигареты.
Никогда нет возможности. И так мало людей, которые смогли  понять исповедь самоубийцы, который увидел образ из звезд, донес до слуха тех нескольких свою исповедь, унесенную ветром, и в компании Друга и сигарет нажал на курок. В мгновение от спуска курка до щелчка он увидел запредельную мечту, цена которой - жизнь.
Сколько весит моя душа? Больше твоей, ведь я слишком много думаю, она слишком много видит, я слишком много переживаю за других. Даже простой фонарщик понимает больше твоего, потому что читает дешевые детективы в бумажном переплете. Он всегда ждет моих работ и я уже неделю забываю ему принести обещанного Вольтера. На этой же аллее, месте работы фонарщика, я встретил как-то раз художника. "Береги то, что у тебя внутри и не давай никому. Не поймут, плюнут, затопчут, а тебе будет больно".
Тысячи пустых слов, тысячи бессонных ночей. И ты думаешь, кто-то смотрит на эту луну вместе с тобой и вы ближе? Ты думаешь, кто-то думает о том, что ты не спишь и хочет не спать вместе с тобой? Ты один на один с ночью. Тебя все бросили.
Он умер от разрыва сердца, когда узнал, что Вторая Мировая Война давно закончилась.

 

 

В комнате горел старый торшер и новогодние гирлянды и, смотря на радующихся детей из окон, смешных снеговиков, вкусных кенди-кейков в форме ангелов, взаимном обмене подарками, я все острее чувствовал свое одиночество. В холода меня греет только мой полосатый свитер, пропахший табаком, хотя так хочется другого, но я никогда не признаюсь себе в этом. Я парень-мачо, музыкант-одиночка, поэт-авантюрист и мне не нужны фольклорные мотивы в идейной линии жизни, я же такой независимый и неприступный мужчина, черт побери. Я слаб обманом себя в самые критические моменты: когда поможет лишь твое сердце, я помогаю себе Джэком и заставляю переключиться на другую тему, которая ничтожество по сравнению с твоей темой, теряющую философское начало в безумии моего трусливого сердца:
-Они меня убьют вконец. Я б собрал их слова, высушил, размельчил и ввел бы им в вену, чтобы этот словесный яд остановил их ржавые, прогнившие от злобы сердца,- я включил Элвиса Пресли и швырнул коробку от кассеты в свою собаку, потом закурил и начал записывать в ежедневник планы на завтра, повторяя вслух каждое слово,-заехать к Тому за книгой, купить молоко, сходить с ребятами в бар, взорвать Даффа. Ты слышишь?
Я громко расхохотался и не заметил, как мой пес помочился на ботинки, а когда заметил, то сравнил его с моими многочисленными друзьями, которые мочатся мне в душу.
-Они всегда срут и всегда говорят "прости". Срут друг другу в лицо, в спину, переводя все в шутку и отмазываясь этим до черта надоевшим словом. А им это нравится, им это смешно, они смеются, смеются, шутят, веселятся, срут, смеются.. Да блядь, тут плакать надо.... Убогие падонки, я не хочу иметь с ними дело, меня тошнит от них... А единственный человек, которого я ценю, давно сдох.
После этих слов я понял, что моя собака ничего не понимает и лег спать с целью зарезать их всех завтра. Но, разумеется, я этого не сделал и мне пришлось снова выслушивать этот омерзительный смех.
Кстати, мне так и не удалось думать об отвлеченном. Я не смог заснуть до пяти часов, встал и ,разбудив собаку, начал рассказывать ей про тебя, потому что даже она больше поймет, чем все мои друзья вместе взятые. Настолько пусто и плохо, что кажется, что меня проклял сам Господь Бог... мне надо к психологу

Моя трагедия не имеет ни начала, ни конца, где-то в прострации, в галактике моих жизней и померкшем свете солнца, которое я ненавидел всей своей изъеденной душой. Это трагедия секунды, решающей сУдьбы; встречи, перевернувшей жизни; места, в котором я увидел небо. Секунда, и ты уже в аду, на пороге телесных терзаний, но как блаженны они по сравнению с душевными пытками героя моего романа... Секунда, и ты самый счастливый человек в мире, ласкающий воздух свободы. Встречи... Так много встреч под сводом улиц центра и домами-музеями поэтов.. так много встреч в ранний час в кофеинах, белых аллеях.. так мало встреч на мостах.. такой кульминацией будет встреча в крематории.. А места, где ты впервые открыл остров потухших маяков, будут самыми светлыми и больными. Место, где ты увидел меня, будет восьмым чудом света. Я не вижу развязки. Мой занавес никогда не опустится. И я играю под тихими огнями рампы свой спектакль один, в моем пустом театре нет никого.. И так больно.. так хочется кричать, но у меня пропал голос. Поэтому я упаду и буду играть роль мертвеца, потерявшего всё, потерявшего веру в жизнь, слабого и очень несчастного....

-Черт побери, какие танцы! Опомнись, ковбой! Никому нет дела ни до тебя, ни до твоих гребанных танцев. Давай, подойди ко мне! Спляши мне! Понимаешь,-я тут резко встал и схватил его за плечи ,- просто осточертело мне притворяться веселым, когда чертовски плохо. Я живу тридцать с лишним лет, и я вот понял.. что бесполезно одевать маску равнодушия, когда тебе хочется послать к чертям собачьим весь этот мир. Это выглядит так фальшиво.. И, черт побери , каким бы ты был славным малым, если бы был хоть чуточку искренним.. Танцы.-тут я его отпустил. - Да чего ты смеешься? Тут плакать надо! Смеешься, что я... что я пьяный?! Уйди, уйди отсюда с глаз долой! Иди к черту!-покачиваясь, сел на место.- Вы ничего... вы ничего не понимаете!-я схватился за голову и подождал, пока юный незнакомец уйдет подальше.
через месяц я увидел этого паренька. он теперь каждый вечер вместо танцев кантри в клубе, дает бесплатные акустические вечера для детей, больных раком.

Мои вечные тридцать два года.
Остается только пронзать желтый свет глазами и смотреть на небо, уподобляясь звездочетам, выдыхать всю горечь тоннами никотинового дыма и заглушать боль глотками виски. Смотреть на лица, вызывающие отвращение, и ничего не видеть.
Я пьян. Я пьян своими мечтами, своим больным разумом, способный видеть в толпе только тебя. Я пьян тобою.
Я когда-то расскажу тебе о моей психической болезни, о моей любви и трагедии, которая имела место только в театре теней, выдуманная мною. О, как люблю я вас. Все мои стихи только ваши, все песни и постановки. Я ваш актер, играющий Нью-Йорк. Я буду идти с вами по улице окраин и срывать розы с окон. Дарить вам. Любить. Нежно целовать, держать под колпаком своего пальто, как розу держал Маленький Принц. Я буду вашим принцем, маленьким, буду любить свою планету Разбитых Улыбок, потому что смогу встречать закаты с вами 23 раза в сутки. Я расскажу вам о клоунах, которые тоже умеют плакать. Вы прижметесь ко мне, и я подарю вам свое тепло, которое я хранил 32 года только для вас. Но это сюжет не вашей сказки? Я так и знал.
Я больше не люблю вас. Я один пью виски, захлебываясь дымом сигарет. Один,  я просто чертовски пьян.
Закат над домом восходящего солнца..

Придет время, и небо поменяет свой цвет. Я буду жить вечным актером на маяке и, встретив свой первый рассвет, наконец-то вырвусь на свободу. А может уйду в море, буду ходить по волнам, и моряки будут слагать обо мне легенды. А возможно я присоединюсь к экспедиции алхимиков и буду искать философский камень. Когда я найду его, то буду жить вечно и вкрадываться по ночам к детишкам, говорить, что я ангел сна, прилетевший из той, самой яркой звезды и рассказывать им сказки о том, как принц похоронил свое сердце далеко в тридевятом царстве, чтобы не мешать счастью принцессы с тем, кто лучше. Тогда они будут представлять себя тем самым благородным принцем, протягивать ко мне ручонки и засыпать у меня на груди. А под утро они расскажут все маме, которая улыбнется и скажет, что ребенку приснилась сказка. А малыш будет верить в то, что ангел сна придет к нему ночью и будет пораньше ложиться спать. А я буду заходить и снова и снова рассказывать сказки о смешных гномах, добрых феях, милых принцессах. Они станут добрее, вырастут благороднее, будучи взрослыми они будут чувствовать сильнее. И будут любить меня таким, какой я есть. Несмотря на мою травмированную душу, израненное сердце, неказистое тело и некрасивое лицо. Даже будучи взрослыми, они будут ждать меня в офисах, квартирах, поездах. Но я буду лишь давать знать о себе тайными посланиями на стеклах. Времени для них у меня уже не будет, я научил их быть людьми с Душою, очередь за остальными. Если вы вдруг увидите маленькую яркую звезду, летящую вниз, знайте, это я. Быть может я приду и к вам, только не забудьте оставить форточку открытой.
А пока я буду ждать день, когда небо поменяет свой цвет.

"Не знаю, дотяну ли до лета. Меня съела бессонница, и я стал чертовски нервным в последнее время. Я ищу повсюду, но нигде не нахожу, натыкаясь за дверьми на кирпичные стены. Они смеются, когда я плачу, они спят, когда я мучаюсь от этой боли. Им всего мало, зачем говорить словами?  Порой, пока мы ищем истину где-либо внутри, глубоко, она покоится прямо на поверхности. Знаешь, я не успел сказать самого главного. Почему-то оно всегда остается недосказанным, а когда наступает время и мы говорим это, бывает уже слишком поздно. Помоги мне."
Джош, 1998 год, г. Даллас.
 

Я даже спать разучился.
Я бы взорвал себе вены этой тоской, я б взлетел до звезд, я б заставил поверить вас в свою мечту.
Я стал бы лучше,добрее, красивее для вас. Я б срывал вам звезды, играл бы для вас на крышах противоположных домов, поил бы вас росой по утрам, грел бы вас пламенем на своей ладони, когда холодно, целовал бы вас перед сном, чтобы слаще спалось, помогал бы вам плакать, когда плохо. Я б читал вам стихи, освященный огнями рампы, я б закопал свою гордыню и был бы всегда рядом. Я б приручил для вас Феникса, я б играл Шекспира в маленьком темном театре только для вас. Я бы прижимал вас к себе, чтоб вы знали, что не одни в этом мире. Мы б валялись на облаках, сидели на радуге, спали на крыше самого высокого небоскреба.
Я бы умер за вас.
Простите за все.