В ревности больше самолюбия, чем любви.
Ничто так не мешает естественности, как желание казаться естественным.
Опаснее всего те злые люди, которые не совсем лишены доброты.
Как мало на свете стариков, владеющих искусством быть стариками!
Показная простота - это утонченное лицемерие.
Зависть еще непримиримее, чем ненависть.
В характере человека больше изъянов, чем в его уме.
Ум служит нам порою лишь для того, чтобы смело делать глупости.
Горячность, которая с годами все возрастает, уже граничит с глупостью.
Боится презрения лишь тот, кто его заслуживает.
100 афоризмов
Наше здравомыслие так же подвластно случаю, как и богатство.
Иные безрассудства распространяются точно заразные болезни.
У людских достоинств, как и у плодов, есть своя пора.
Мы редко до конца понимаем, чего мы в действительности хотим.
Люди слабохарактерные не способны быть искренними.
Можно излечить от безрассудства, но нельзя выпрямить кривой ум.
Невелика беда - услужить неблагодарному, но большое несчастье - принять услугу от подлеца.
Не может долго нравиться тот, кто умен всегда на один лад.
Дуракам и безумцам весь мир представляется в свете их сумасбродства.
Многие презирают жизненные блага, но почти никто не способен ими поделиться.
Восхвалять государей за достоинства, которыми они не обладают, значит безнаказанно наносить им оскорбление.
Пока человек в состоянии творить добро, ему не грозит опасность столкнуться с неблагодарностью.
Мы не можем вторично полюбить тех, кого однажды действительно разлюбили.
Величайшее чудо любви в том, что она излечивает от кокетства.
Верность, которую удается сохранить только ценой больших усилий, ничуть не лучше измены.
В волокитстве есть все что угодно, кроме любви.
Признательность большинства людей порождена скрытым желанием добиться еще больших благодеяний.
Величайший подвиг дружбы не в том, чтобы показать другу наши
недостатки, а в том, чтобы открыть ему глаза на его собственные.
Разлука ослабляет легкое увлечение, но усиливает большую страсть,
подобно тому как ветер гасит свечу, но раздувает пожар.
Нередко женщины, нисколько не любя, все же воображают, будто они любят:
увлечение интригой, естественное желание быть любимой, подъем душевных сил,
вызванный приключением, и боязнь обидеть отказом - все это приводит их к
мысли, что они страстно влюблены, хотя в действительности всего лишь
кокетничают.
Люди редко бывают довольны теми, кто от их имени вступает в деловые
переговоры, так как посредники, стараясь стяжать себе добрую славу, почти
всегда жертвуют интересами своих друзей ради успеха самих переговоров.
Когда мы преувеличиваем привязанность к нам наших друзей, нами обычно
руководит не столько благодарность, сколько желание выставить напоказ наши
достоинства.
Доброжелательность, с которой люди порою приветствуют тех, кто впервые
вступает в свет, обычно бывает вызвана тайной завистью к тем, кто уже давно
занимает в нем прочное положение.
Гордость часто разжигает в нас зависть, и та же самая гордость нередко
помогает нам с ней справиться.
Ложь иной раз так ловко прикидывается истиной, что не поддаться обману
значило бы изменить здравому смыслу.
Нам легче полюбить тех, кто нас ненавидит, нежели тех, кто любит сильнее, чем нам желательно.
Для того, чтобы воспользоваться хорошим советом со стороны, подчас
требуется не меньше ума, чем для того, чтобы подать хороший совет самому
себе.
Великодушие довольно точно определено своим названием; кроме того,
можно сказать, что оно - здравый смысл гордости и самый достойный путь к
доброй славе.
Мы находим несколько решений одного и того же вопроса не столько
потому, что наш ум очень плодовит, сколько потому, что он не слишком
прозорлив и, вместо того чтобы остановиться на самом лучшем решении,
представляет нам без разбора все возможности сразу.
При некоторых обстоятельствах, точно так же, как при некоторых
болезнях, помощь со стороны может иной раз только повредить; требуется
большая проницательность, чтобы распознать те случаи, когда она опасна.
Умеренность не имеет права хвалиться тем, что она одолевает честолюбие
и подчиняет его себе. Умеренность - это душевная бездеятельность и леность,
тогда как честолюбие - это живость и горячность, и они никогда не живут
вместе.
Можно сказать, что у человеческих характеров, как и у некоторых зданий,
несколько фасадов, причем не все они приятны на вид.
Мы всегда любим тех, кто восхищается нами, но не всегда любим тех, кем восхищаемся мы.
Трудно любить тех, кого мы совсем не уважаем, но еще труднее любить тех, кого уважаем больше, чем самих себя.
Соки нашего тела, совершая свой обычный и неизменный круговорот, тайно
приводят в действие и направляют нашу волю; сливаясь в единый поток, они
незаметно властвуют над нами, воздействуя на все наши поступки.
Почти все люди охотно расплачиваются за мелкие одолжения, большинство
бывает признательно за немаловажные, но почти никто не чувствует
благодарности за крупные.
Мы лишь тогда осмеливаемся проявлять неверие в силу и влияние небесных
светил, когда речь идет о делах несущественных.
Какие бы похвалы нам ни расточали, мы не находим в них ничего для себя нового.
Мы нередко относимся снисходительно к тем, кто тяготит нас, но никогда
не бываем снисходительны к тем, кто тяготится нами.
Своекорыстие винят во всех наших преступлениях, забывая при этом, что
оно нередко заслуживает похвалы за наши добрые дела.
Воздавать должное своим достоинствам наедине с собою столь же разумно,
сколь смехотворно превозносить их в присутствии других.
Умеренность провозгласили добродетелью для того, чтобы обуздать
честолюбие великих людей и утешить людей незначительных, обладающих лишь
скромным достоянием и скромными достоинствами.
Есть люди, которым на роду написано быть глупцами: они делают глупости
не только по собственному желанию, но и по воле судьбы.
Бывают в жизни положения, выпутаться из которых можно только с помощью
изрядной доли безрассудства.
Если и есть на свете люди, которые никогда не казались смешными, то это
значит лишь, что никто не старался отыскать в них смешные черты.
Любовники только потому никогда не скучают друг с другом, что они все
время говорят о себе.
Необычайное удовольствие, с которым мы говорим о себе, должно было бы
внушить нам подозрение, что наши собеседники его отнюдь не разделяют.
Нашей полной откровенности с друзьями мешает обычно не столько
недоверие к ним, сколько недоверие к самим себе.
Нам ненадолго хватило бы добрых чувств, которые мы должны питать к
нашим друзьям и благодетелям, если бы мы позволяли себе вволю говорить об их
недостатках.
Нередко нам пришлось бы стыдиться своих самых благородных поступков,
если бы окружающим были известны наши побуждения.
Любой наш недостаток более простителен, чем уловки, на которые мы идем, чтобы его скрыть.
Каким бы тяжелым позором мы себя ни покрыли, у нас почти всегда
остается возможность восстановить свое доброе имя.
Тот, кто излечивается от любви первым, - всегда излечивается полнее.
Молодым женщинам, не желающим прослыть кокетками, и пожилым мужчинам,
не желающим казаться смешными, следует говорить о любви так, словно они к
ней не причастны.
Мы можем казаться значительными, занимая положение, которое ниже наших
достоинств, но мы нередко кажемся ничтожными, занимая положение, слишком для
нас высокое.
Нам часто представляется, что мы стойки в несчастии, хотя на самом деле
мы только угнетены; мы переносим его, не смея на него взглянуть, как трусы,
которым так страшно защищаться, что они готовы дать себя убить.
Больше всего оживляет беседу не ум, а взаимное доверие.
Любая страсть толкает на ошибки, но на самые глупые толкает любовь.
Нам нравится наделять себя недостатками, противоположными тем, которые
присущи нам на самом деле: слабохарактерные люди, например, любят хвастаться
упрямством.
Проницательность придает нам такой всезнающий вид, что она льстит
нашему тщеславию больше, чем все прочие качества ума.
Величавость так же к лицу добродетели, как драгоценный убор к лицу
красивой женщине.
лесть новизны и долгая привычка, при всей их противоположности,
одинаково мешают нам видеть недостатки наших друзей.
Большинство друзей внушает отвращение к дружбе, а большинство людей благочестивых - к благочестию.
Мы охотно прощаем нашим друзьям недостатки, которые нас не задевают.
Влюбленная женщина скорее простит большую нескромность, нежели маленькую неверность.
На старости любви, как и на старости лет, люди еще живут для скорбей,
но уже не живут для наслаждений.
Слабость характера нередко утешает нас в таких несчастьях, в каких
бессилен утешить разум.
Смешное наносит чести больший ущерб, чем само бесчестие.
Признаваясь в маленьких недостатках, мы тем самым стараемся убедить
окружающих в том, что у нас нет крупных.
Иногда людям кажется, что они ненавидят лесть, в то время как им
ненавистна лишь та или иная ее форма.
Пока люди любят, они прощают.
Труднее хранить верность той женщине, которая дарит счастье, нежели
той, которая причиняет мучения.
Женщины не сознают всей беспредельности своего кокетства.
Непреклонная строгость поведения противна женской натуре.
Женщине легче преодолеть свою страсть, нежели свое кокетство.
В любви обман почти всегда заходит дальше недоверия.
Бывает такая любовь, которая в высшем своем проявлении не оставляет
места для ревности.
Иные достоинства подобны зрению или слуху: люди, лишенные этих
достоинств, не способны увидеть и оценить их в окружающих.
Слишком лютая ненависть ставит нас ниже тех, кого мы ненавидим.
Счастье и несчастье мы переживаем соразмерно нашему самолюбию.
Ум у большинства женщин служит не столько для укрепления их
благоразумия, сколько для оправдания их безрассудств.
Равнодушие старости не более способствует спасению души, чем пылкость
юности.
Ум и сердце человека, так же как и его речь, хранят отпечаток страны, в
которой он родился.
Чтобы стать великим человеком, нужно уметь искусно пользоваться всем,
что предлагает судьба.
Многие люди, подобно растениям, наделены скрытыми свойствами;
обнаружить их может только случай.
Только стечение обстоятельств открывает нашу сущность окружающим и,
главное, нам самим.
Не может быть порядка в уме и сердце женщины, если ее темперамент с
ними не в ладу.
Мы считаем здравомыслящими лишь тех людей, которые во всем с нами
согласны.
Когда человек любит, он часто сомневается в том, во что больше всего
верит.
Наши поступки подобны строчкам буриме: каждый связывает их с чем
ему заблагорассудится.
Наша искренность в немалой доле вызвана желанием поговорить о себе и
выставить свои недостатки в благоприятном свете.
Нам следовало бы удивляться только нашей способности чему-нибудь еще
удивляться.
Одинаково трудно угодить и тому, кто любит очень сильно, и тому, кто
уже совсем не любит.
Как раз те люди, которые во что бы то ни стало хотят всегда быть
правыми, чаще всего бывают неправы.
Глупец не может быть добрым: для этого у него слишком мало мозгов.
Мы охотнее признаемся в лености, чем в других наших недостатках; мы
внушили себе, что она проистекает из наших миролюбивых добродетелей и, не
нанося большого ущерба прочим достоинствам, лишь умеряет их проявление.
Людям иной раз присуща величавость, которая не зависит от
благосклонности судьбы: она проявляется в манере держать себя, которая
выделяет человека и словно пророчит ему блистательное будущее, а также в той
оценке, которую он невольно себе дает. Именно это качество привлекает к нам
уважение окружающих и возвышает над ними так, как не могли бы возвысить ни
происхождение, ни сан, ни даже добродетели.
Достоинствам не всегда присуща величавость, но величавости всегда
присущи хоть какие-нибудь достоинства.
Чтобы возвысить нас, судьба порой пользуется нашими недостатками; так,
например, иные беспокойные люди были вознаграждены по заслугам только
потому, что все старались любой ценой отделаться от них.
По-видимому, природа скрывает в глубинах нашей души способности и
дарования, о которых мы и сами не подозреваем; только страсти пробуждают их
к жизни и порою сообщают нам такую проницательность и твердость, каких при
обычных условиях мы никогда не могли бы достичь.
Мы вступаем в различные возрасты нашей жизни точно новорожденные, не
имея за плечами никакого опыта, сколько бы нам ни было лет.
Кокетки притворяются, будто ревнуют своих любовников, желая скрыть, что
они просто завидуют другим женщинам.
Когда нам удается надуть других, они редко кажутся нам такими дураками,
какими кажемся мы самим себе, когда другим удается надуть нас.
В особенно смешное положение ставят себя те старые женщины, которые
помнят, что когда-то были привлекательны, но забыли, что давно уже утратили
былое очарование.
