На самом деле появление техно-музыки я пропустил. Путч 91го для меня существовал только в виде новостей на экране телевизора. И я совершенно не представлял себе в тот момент, что вот этот вот далеко немолодой мужчина, с пухлым лицом и сединой в волосах, размахивающий триколором стоя на бронетранспортере, на фоне обгоревшего белого дома, и есть наш будущий президент. Не задумывался я в тот момент и о том, что страна была на грани гражданской войны. Скорее всего, это происходило в силу моего малого возраста. Деревья и дома были большими, я маленьким, и мне было глубоко фиолетово до политики - можно сказать, что я был абсолютно счастлив. Зато мне очень нравилось смотреть новостные выпуски на центральном канале, потому что там часто показывали, как танки едут по Москве. Особое впечатление на меня произвели кадры ползущего по асфальту оператора какого-то телеканала. У него были простреляны обе ноги, а он куда-то полз и толкал перед собой видео камеру. В школе одноклассники говорили, что его подстрелил снайпер. И что какую-то старушку снайпер даже убил - она услышала шум на улице, выглянула в окно. Пуля попала ей прямо в голову. Самым смешным для меня казались кадры, где толпа пыталась остановить танк, едущий по улице. Они походили на маленьких собачек прыгающих вокруг слона. Худой мужчина, с авоськой в руках бежал перед танком и ложился под него. Танк медленно подъезжал, мужчина резво вскакивал, снова бежал несколько метров перед танком, и снова ложился. Так повторялось несколько раз.

   Намного позже я разговаривал с одним петербургским анархистом. Он во время описываемых событий был в Москве. Строил баррикады, и швырял в военных камни и куски арматуры. На второй день боёв, какие-то коротко стриженые молодчики пробили ему голову обрезком трубы. После этого он полгода провалялся в больнице, переживая “как же там без него…”. В каком-то документальном фильме “про то время”, я узрел его грустную физиономию. Он сидел на поребрике в рваной, забрызганной кровью куртке. Незнакомая мне девушка, перевязывала его разбитую голову. А вокруг орущие и бегущие в разные стороны люди, дым….

   Потом когда первая истерия свободной жизни прошла, наступило жесткое похмелье реальности. Большинство людей оказалось без работы и средств к существованию. Появились пресловутые челноки. Сборный образ которых, у меня сформировался в виде толстой немолодой тётки, которая обливаясь потом и пыхтя от натуги, тащила в обеих руках огромные, туго набитые клетчатые сумки. На голове у неё одета съехавшая набок меховая шапка. Позже многие телевизионные “авторитеты” утверждали, что наши челноки подняли экономику Турции. А ещё родителям перестали платить зарплату, при том, что они продолжали каждый день исправно ходить на работу. Многие предприятия закрылись, которые же работали, не платили своим рабочим ничего. Или же предлогали зарплату взять продукцией, которую предприятие выпускало. Так моей тётке заплатили кирпичами, сразу за полгода просрочки…. Тем же, кто не хотел брать продукцию, а хотел уволиться, чтобы уйти на более выгодное место, начальство грозилось вообще ничего не дать и уволить просто так. В связи с такой ситуацией в стране, многие начали осваивать бартер. То есть большинство не подозревало, что это именно “бартер”. Они просто менялись между собой, чем-то на что-то. У меня есть утюги и я уже не знаю, куда их ещё сбыть, а у тебя нет утюгов, зато есть глушители от автомобиля. Примерно так всё и выглядело….

    Потом я пошёл в десятый класс. Просто потому что не хотел становиться экономистом, как большинство одноклассников. Которые, поддавшись ветру нового течения, после девятого класса подали документы в разные учебные заведения, именно на экономические факультеты. Новые лица…. Странно…. Со многими людьми я учился в школе с первого, в параллельных классах. А увидел впервые только через восемь лет….

   Год пролетел как-то не заметно. На летние каникулы родители отправили меня в деревню под Саратовом. В деревне было скучно. Мой двоюродный брат в основном лежал на диване, смотрел телевизор и лузгал семечки. Практически на все мои просьбы о том чтобы куда-нибудь сходить, он отвечал отказом. Поэтому я всегда один ходил купаться на местную речку.  В один из дней, на речном пляже я познакомился с двумя девушками. Их звали Алина и Олеся. Они обе были из Москвы. Поэтому  держались немного высокомерно. Алина, высокая крашенная блондинка с плоской грудь. Она смотрела на меня как на пустое место. Общалась какими-то заученными фразами, и поэтому немного раздражала. Олеся, миниатюрная шатенка с пухлой попой, и вечной блаженной улыбкой на лице, покрытом веснушками. Всегда ходила в красной широкополой шляпе-панаме от солнца. Но всё равно, кончик её чуть вздернутого носа обгорел. И она каждый день смазывала его каким-то кремом. Через неделю я вместе с Алиной и Олесей пошёл на местную дискотеку. На самом деле, я не хотел туда идти, потому что знал, чем это закончится. Но Олеся упросила, чтобы я сопровождал её, потому что не хотела отпускать подругу одну. К этому моменту, мы с Олесей уже несколько раз потихоньку от Алины бегали вдвоём на речку. Ели плоды шелковицы растущей на берегу. Брызгались прохладной речной водой. А после, уставшие и довольные, ложились на разогретый солнечными лучами песок полуголыми телами, и прерывисто целовались, вздрагивая от каждого шороха.

   Деревенский ДК, был окружён сетчатым забором, в котором местные наделали отверстий, чтобы было удобней пролезать. Перед входом в ДК стоял пустой гранитный постамент. Именно на таких когда-то стояли памятники В.И. Ленину. Около постамента стояли несколько деревенских парней с бутылками пива в руках. На головах парней были надеты одинаковые приплюснутые белые кепки. Заметив нас, парни загоготали и стали показывать в нашу сторону грязными пальцами. Через полчаса, один из них, в полутемном помещении ДК попытался ухватить Олесю за попку. Я оттолкнул его от перепуганной девушки и вышел “поговорить” на улицу. На улице, он сдвинул свою белую кепку на затылок, и больно тыкая меня пальцем в грудь, дыша перегаром в лицо, начал объяснять “политику партии”. Мне не нравился его тон. Не нравилось, то, что его пятеро друзей окружили меня плотным полукольцом. На крыльцо перед ДК вышла Алина, она смотрела на происходящее равнодушным взглядом. В этот момент парень сильно толкнул меня в грудь. От неожиданности я попятился и сделал два шага назад. Гопники вокруг меня пьяно заржали. Вы когда-нибудь видели, как слетает с головы белая кепка, если по ней ударить ногой? Видимо парень, который со мной разговаривал, этого тоже не ожидал. Потому что сел на землю, а потом, встав на четвереньки, быстро пополз в сторону ДК забыв про кепку. Пятеро друзей повалили меня на землю. Я подтянул ноги к животу, а локтями закрыл лицо. Я почувствовал, как кто-то неистово колотит меня пивной бутылкой по рёбрам. А потом наступила тьма….

Когда я пришёл в себя, парней рядом не было. Напротив меня, на корточках, сидела местная девушка в обтягивающей белой футболке. Сквозь тонкий материал проглядывали кончики её сосков.

   - Пива хочешь?

Девушка протянула мне бутылку. Я встал и начал отряхивать свои брюки. После этого посмотрел на чёрный проём входа в ДК. Крыльцо перед ДК было пусто.

   - Не бойся…. Они уже давно ушли….

   - А я и не боюсь….

Я развернулся к ДК спиной, и под акомпанимент звуков доносящихся из-за его стен, поплёлся проч.

   - Ты куда?

Девушка поднялась с корточек и неуверенно пошла за мной.

   - Домой.

   - Домой…, и всё?

   - Именно….

   На следующее утро тело болело так, что казалось по нему проехали катком. Когда я посмотрел на себя в зеркало, то заметил на левой щеке свежую царапину. Двоюродный брат, лежащий на диване, повернул голову в мою сторону, хмыкнул, и сказал:

   - А к тебе приходили….

   - Кто?

Он пожал плечами:

   - Она возле забора часа полтора ошивалась…. Я вышел, спросил, что ей нужно…. Она сказала тебя….

   Я несколько дней не выходил из дома. Мне казалось, как только я выйду за забор участка с расцарапанным лицом, все деревенские сразу начнут показывать на меня пальцем. И шептаться за моей спиной. Поэтому днём я помогал бабке с дедом по хозяйству. А вечером мы с братом смотрели какой-нибудь фильм на видике. Днём несколько раз приходила Олеся. Она неуверенно ходила около забора, пытаясь заглянуть через него на участок. Я делал вид, что не вижу её, и уходил на другой конец территории. Скоро Олесе надоело приходить, и она больше не появлялась. В конце недели, когда мои ссадины более или менее зарубцевались, я решил пойти на речку. На деревенских улицах было жарко и пустынно. Ветер поднимал клубы пыли с серой полоски земли, петляющей между домами, и называемой здесь дорогой. На меня смотрела худая рыжая деревенская корова и жевала свою жвачку. К шее коровы была привязана грязная верёвка, второй конец которой оканчивался на металлическом коле, вбитом в землю. Корова вытянула шею, и громко замычала, подергивая при этом своей головой.

   На речном пляже я заметил два распластанных на песке тела. Парень гладил своей пятернёй девушку по животу. Потом стянул с неё и себя трусы, и подмял стройное женское тело под себя. Девушка свела ноги, обхватив парня за бёдра. Он поднял голову, и я увидел, что это тот самый парень из ДК. Со своей, теперь уже грязной белой кепкой, он видимо ни когда не расставался. Девушка повернула голову набок, её светлые крашеные волосы рассыпались по песку. Потом Алина чуть изогнулась, и громко застонала. Я развернулся, и пошёл обратно. Сегодня здесь мне было делать нечего.

   Ни Олесю, ни Алину я больше не видел. К середине лета речка совсем пересохла. Она стала шириной метра полтора. И по колено в самом глубоком месте. Солнце иссушило степь вокруг деревни, степная полынь стала белёсого цвета. Поэтому корова стала давать горькое молоко. Мне стало так грустно, что в следующем письме родителям, я просил как можно скорее забрать меня домой.

   К моему большому разочарованию этого не произошло. Письма в деревню приходили очень плохо, или вообще терялись по дороге. Поэтому вся переписка превращалась в своеобразный “сломанный телефон”. Например, могло прейти письмо, присланное позже, а после него то, которое отправили раньше.

   В августе нас с братом отправили в скаутский лагерь. На самом деле я даже и не знал, что мой брат скаут. Оказалось что он уже второй год подряд, с группой деревенских ребят ездит на скаутские сборы. Всё очень просто: две учительницы из деревенской школы на месяц сборов становились вожатыми. А скаутами – все желающие, заплатив энную сумму денег. Сначала вожатые не хотели меня с собой брать. Что-то говорили там про лишнюю ответственность и т.п. На самом деле, как мне потом сказал дед, одна из вожатых запросила “за меня” большой чугунный казан. Ну знаете, такие огромные котелки. У моего деда было их  целых два. Один поменьше, другой побольше. Удивительно то, что эти казаны, дед привёз из самой Германии. Во время войны он дошёл со своим разведвзводом до самого Берлина. Не знаю, из самого ли Берлина была данная посуда – но из Германии, это точно. Всё деревенские знали, что у моего деда есть такие штуки. Поэтому если случалось большое застолье и приходилось готовить еду на большое количество людей, всегда просили у него эти котелки. Дед одалживал. Конечно, не всем, а тем с кем у него были более или менее хорошие отношения.   

   Не знаю, какие доводы приводила ему моя тётка. Но всё же она его как-то уговорила одолжить скаутам большой казан. Дед скрепя сердце, и взяв с меня с братом обещание хранить посуду пуще зеницы ока, наконец, вытащил из своих закромов легендарный артефакт. В “контракт” входил ещё один момент. Мы должны были после всего вычистить казанок до блеска.

   С огромным туристским рюкзаком за спиной. С привязанным к рюкзаку трофейным чугунным немецким казаном – я отправился на скаутские сборы.