Е. Евстигнеев родился в Нижнем Новгороде. Для своей матери - Марии Ивановны - он был поздним ребенком: когда он появился на свет, ей было 32 года. Для отца - Александра Михайловича - он не был первенцем: от первого брака тот уже имел сына-школьника.

Судьбе было угодно, чтобы Евстигнеев стал актером. Причем произошло это совершенно случайно. В 1946 году Евгений в свободное от работы время играл в кинотеатре на ударнике в оркестре. Играл он так виртуозно и самозабвенно, что этой своей игрой заслонял всех остальных оркестрантов и приводил публику в восторг. Во время одного из таких выступлений его приметил ректор Горьковского театрального училища Виталий Лебский. После того как оркестранты отыграли очередную композицию, он подошел к музыканту и спросил его: "Молодой человек, не хотите ли вы стать драматическим актером?" На что Евстигнеев простодушно ответил: "Я не знаю". - "Тогда вот вам мои координаты, и я жду вас у себя", - продолжил Лебский и вручил парню бумажку с адресом училища.

Когда через два дня после этого Евстигнеев пришел по указанному адресу, Лебский встретил его очень радушно, предложил выучить какую-нибудь басню и сдать ему экзамен. Через несколько дней Евгений был зачислен на первый курс училища. Окончив театральное училище в 1951 году, Евстигнеев был распределен во Владимирский областной драматический театр имени А. Луначарского.

Своим положением во Владимире Евстигнеев был не очень доволен. Как и всякий провинциал, в глубине души он мечтал о столичной сцене. Однако руководство владимирского театра и слышать ничего не хотело об этом и не отпускало нашего героя в Москву. Евстигнеев сказал в театре, что ему нужно срочно съездить к матери, а та, когда ей пришел запрос из Владимира, подтвердила слова сына. А тот вырвался на свободу. И тут же отправился в Москву. На дворе был 1954 год.

Буквально с первого же захода поступил в Школу-студию МХАТ, причем сразу на второй курс.

В середине 1955 года студенты 4-го курса Школы-студии МХАТ создали "Студию молодых актеров", которая через год стала базой для нового столичного театра - "Современник". Среди этих студентов был и Евстигнеев. В 1957 году изменилась и личная жизнь Евгения: он наконец-то женился. Его избранницей стала его однокурсница по Школе-студии МХАТ, дочь известного кинооператора Б. Волчека Галина Волчек. Вот что она вспоминает о тех днях:

на семь лет и деревенского происхождения. Он разговаривал так, что некоторые обороты его речи можно было понять только с помощью специального словаря (например, "метеный пол" в его понимании - пол, который подмели, "беленый суп" -суп со сметаной, "духовое мыло" - туалетное мыло и т. д.). Внешне мой избранник выглядел тоже странно: лысый, с длинным ногтем на мизинце, одет в бостоновый костюм лилового цвета на вырост (а вдруг лысеющий жених вытянется), с жилеткой поверх "бобочки" - летней трикотажной рубашки с короткими рукавами у воротника поверх "молнии" величаво прикреплялся крепдешиновый галстук-бабочка. Таким явился Женя в мой дом.

Поначалу папа пребывал в смятении, потому что поддался влиянию няни, которая прокомментировала внешность моего избранника словами: "Не стыдно ему лысым ходить, хоть бы какую-нибудь шапчонку надел..."

Я же вела себя независимо и по-юношески радовалась своему внутреннему протесту против родительского стереотипного мышления. Но мной двигал не только протест, я хотела быть рядом с Женей еще и потому, что испытывала к нему целый комплекс чувств. Меня привлекала его внутренняя незащищенность. Я испытывала в некотором роде и что-то материнское, потому что он был оторван от родительского дома, от мамы, которую любил, но которая в силу обстоятельств дала ему только то, что могла дать, а Женин интеллектуальный и духовный потенциал был гораздо богаче. И самым важным было для меня то, что я сразу увидела в нем большого артиста, а потому личность...

Несмотря на всякие разговоры, мы поженились. Сначала был психологически сложный период в отношениях с моим отцом, его новой женой и моей няней (а жили мы все вместе в одной квартире). В какой-то момент, когда обстановка уже накалилась до предела, я заявила со свойственным мне максимализмом: "Мы уходим и будем жить отдельно!"

И мы ушли практически на улицу. Какое-то время нам приходилось ночевать даже на вокзале. Мы восемь раз переезжали, потому что снимали то одну, то другую комнату, пока не получили отдельную однокомнатную квартиру. Из-за такой бездомной жизни у нас не было ни мебели, ни скарба.

Со временем папа полюбил Женю, уважал его и снимал во всех своих фильмах, хотя бы в маленьком эпизоде. Да и няне Женя оказался близким по духу и восприятию жизни. Позже она так и не смогла полюбить моего второго мужа, для нее Женя всегда оставался "своим", а тот "чужим".

В этом браке в 1961 году на свет появился мальчик, которого назвали Денисом (молодые тогда снимали комнатку в коммунальной квартире в доме на улице Горького).

Первую свою значительную роль в "Современнике" Евстигнеев сыграл в 1960 году в спектакле "Голый король" по пьесе Е. Шварца. После этого спектакля исполнитель главной роли - короля - Евстигнеев проснулся знаменитым. Правда, эта слава распространялась пока только среди заядлых театралов.

В конце 50-х годов на Евстигнеева обратил внимание и кинематограф. Свою первую роль в кино он сыграл в фильме режиссера Владимира Петрова "Поединок" (1957): это была роль Петерсона. Затем последовали небольшие роли в фильмах: "Анюта", "Баллада о солдате" (оба- 1959), "Любушка", "Девять дней одного года", "В трудный час" (все - 1961), "Никогда", "Молодо-зелено" (1962), "Им покоряется небо", "Сотрудник ЧК" (1963).

Настоящая всесоюзная слава пришла к Евстигнееву в 1964 году - после роли Дынина в фильме режиссера Э. Климова "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен". Наверное, фильм никогда бы не выпустили на экран (запрещение снимать его появилось на свет еще в самый разгар съемок), если бы в октябре того года не сняли Н. С. Хрущева. В картине были явные намеки на сатиру в его адрес. Это и спасло фильм. И хотя в прокате он собрал всего 13,4 млн. зрителей, однако в среде кинематографистов он был встречен с восторгом. После этого успеха многие режиссеры стали наперебой приглашать Евстигнеева сниматься в их картинах. В результате в течение 1965-1966 годов артист снялся сразу в девяти фильмах. Назову лучшие из них: "Верность" (1965), "Скверный анекдот", "Берегись автомобиля", "Старшая сестра" (все - 1966).

Летом 1964 года круто изменилась личная жизнь Евстигнеева: он расстался с женой. Причем инициатива этого разрыва исходила от Г. Волчек. Что же произошло тогда? Рассказывает Г. Волчек:

"Когда мы разошлись, многие не понимали, зачем и почему это произошло, уговаривали меня и Женю отказаться от подобного решения. Но это случилось. Женя вел себя достаточно тактично, чтобы сохранить наши отношения. Но я сама их разорвала. Собрала его вещи, еду, позвала в наш гостиничный номер ("Современник" был тогда на гастролях в Саратове) женщину, с которой, как мне казалось, Женя встречался, и сказала: "Теперь вам не придется никого обманывать". Только через двадцать пять лет он проговорился однажды, что я не должна была так поступать".

В отличие от Евстигнеева, Г. Волчек в повторном браке связала свою жизнь с человеком, далеким от мира искусства, - с профессором строительного института Марком Раделевым. А новой избранницей Евстигнеева стала молодая актриса того же "Современника" Лилия Журкина. Первое время они ютились по разным углам, затем, в конце 60-х, получили квартиру в доме на Сиреневом бульваре. В 1968 году у них родилась дочь Маша.

Вот рассказ из того периода, когда Евстигнеев с женой и ребенком переехали в дом на Сиреневом бульваре. Рассказчик - С. Зельцер:

"В доме шумно, дымно и очень интересно. С Лилией Дмитриевной - женой Евгения Александровича - всегда легко и просто. Красивая, кокетливая и подкупающе бескорыстная, готовая отдать все, что ни попросишь".

В конце 60-х годов творческая жизнь Евстигнеева была насыщена до предела. В период с 1967 по 1970 год в театре у него появилось шесть новых ролей (от Александра II в "Народовольцах" до Луначарского в "Большевиках"). В кино ролей было еще больше: семнадцать. Назову самые известные из них: "Золотой теленок" (Корейко), "Зигзаг удачи" (Иван Степанович, оба- 1968), "Странные люди" (брат), "Чайковский" (Герман Ларош, оба- 1969), "Бег" (Корзухин), "Старики-разбойники" (Воробьев, все- 1970).

Последней ролью Евстигнеева в "Современнике" был Дорн в "Чайке" А. Чехова. Это был 1970 год. Через год он, вслед за О. Ефремовым, перешел в труппу МХАТа. Первой его ролью на новой сцене стал Володя в спектакле "Валентин и Валентина" по пьесе М. Рощина.

В 70-е годы на сцене МХАТа Евстигнеевым были сыграны 11 ролей. За то же десятилетие в кино им было сыграно 33 роли. Перечислять их все - дело длинное, поэтому назову самые известные: Хромой - "Невероятные приключения итальянцев в России", профессор Плейшнер - "Семнадцать мгновений весны" (оба - 1973), Навроцкий - "Последнее лето детства" (1974), Горячев - "Повесть о неизвестном актере" (1976), сторож - "Подранки", художник Николай - "По семейным обстоятельствам" (оба - 1977), вор Ручечников - "Место встречи изменить нельзя"(1979).

Каким был в обычной жизни Евстигнеев в те годы? Об этом рассказывает С. Зельцер:

"Из массовых зрелищ Евгений Александрович выделял футбол. Внимательно следил за матчами чемпионата мира и Европы, Олимпиады. "А не сходить ли нам на "Спартак" с кем-нибудь?"

Ложе прессы предпочитал обычную трибуну. Народ одобрительным гулом сопровождал его появление на трибуне. Стихал матерок, люди подтягивались, заговаривали, без назойливого любопытства, достойно, со знанием дела отпускали замечания по ходу игры, спорили о ситуациях, возникающих на поле. Угощали семечками и всем, чем бог послал, благо закон (сухой) еще не подоспел. Окружала атмосфера всеобщего футбольного братства.

С интересом он знакомился со Старостиным, Леонтьевым, Яшиным, Логофетом. Изредка бывал с ним на хоккее. Зажигался азартом ледовых схваток, игра импонировала темпераментом, динамикой. Но футбол оставался первой и единственной любовью...

Еще одной любовью был джаз. Часами он слушал Дюка Эллингтона, Луи Армстронга, Тома Джонса, Фрэнка Синатру. Ему нравилась элегантная манера Рея Кониффа".

80-е годы были сложным периодом в жизни актера. Началось то десятилетие с неприятности: в декабре 1980 года у Евстигнеева случился инфаркт. Рассказывает В. Давыдов:

"Женя поехал в Архангельск играть там в местном театре как гастролер в спектакле "Заседание парткома", и вдруг на аэродроме в Москве ему стало как-то тяжело на сердце. Когда же прилетел в Архангельск, то еще пытался репетировать, но с трудом. Вызвали врача, тут же уложили на носилки и на "неотложке" увезли в больницу..."

В 1983 году Евстигнееву было присвоено звание народного артиста СССР. Больше всего этой награде радовалась мать нашего героя - Мария Ивановна Евстигнеева-Чернышева. Однако когда в дом сына пришли друзья, чтобы поздравить его с этим событием, она их попросила: "Только не хвалите его, не надо: он этого не любит". К сожалению, это была одна из последних ее больших радостей в жизни: через год Мария Ивановна умерла.

Это было не последнее несчастье в семье актера. В 1986 году умерла и его жена - Лилия.

В последние годы отношения Евстигнеева с женой были не слишком теплыми. Как вспоминает В. Талызина:

"Я наблюдала их отношения со стороны, и мне казалось, что Лилия серьезно больна. Для нее было очень неприятно (по-моему, это вылилось в какой-то комплекс), что Женя имел уже фантастическую славу, а она, красивейшая женщина (она действительно была необыкновенно хороша в молодости, такая американка, Дина Дурбин), оставалась как бы в стороне. Тем более что с возрастом и болезнью она утрачивала шарм и очень резко реагировала, что к Жене все тянулись, хотели с ним общаться. Когда он приходил на съемочную площадку (в 1984 году снимался фильм "Еще люблю, еще надеюсь"), то все улыбались и радовались ему, а не ей. Лиля его все время подкалывала, задевала. Но он терпеливо все сносил, старался не замечать ее подковырок".

После стольких несчастий, обрушившихся на него за короткое время, Евстигнеев все-таки не сломался и, даже более того, нашел в себе силы для дальнейшей активной как творческой, так и личной жизни. В 80-е годы он снялся в 24 картинах, среди которых: "Мы из джаза", "Демидовы" (оба - 1983), "И жизнь, и слезы, и любовь..." (1984), "Зимний вечер в Гаграх" (1985), "Гардемарины, вперед!" (1987), "Город Зеро", "Собачье сердце" (оба - 1988) и др.

Правда, в отличие от кино в театре дела у него обстояли не слишком хорошо. В период 1980-1988 годов у него на сцене МХАТа состоялись только пять новых ролей. После второго инфаркта, который случился у Евстигнеева в 1988 году, он попросил главного режиссера МХАТа О. Ефремова оставить его на год доигрывать только старые спектакли, не репетировать ничего нового. Однако О. Ефремов повел себя неожиданно. "У нас же театр, производство - если тебе трудно, то надо уходить на пенсию", - сказал он Евстигнееву. Вполне вероятно, что сказал он это второпях, не слишком задумываясь над смыслом сказанного. Однако артиста это сильно задело. И он на самом деле ушел на пенсию. Он продолжал играть старые роли на сцене МХАТа, однако ни одной новой после того разговора с Ефремовым больше не сыграл.

Однако конец 80-х запомнился Евстигнееву не только грустными событиями. В тот период изменилась и его личная жизнь: он женился в третий раз. Причем его избранница оказалась на 40 лет моложе его. Ее имя - Ирина Цивина, актриса театра Константина Райкина "Сатирикон". Сама она так вспоминает о тех днях:

"В детстве я, как многие девочки, собирала портреты артистов. Когда я в начале 80-х приехала из Минска в Москву поступать в театральное училище, в моем дневнике была закладка - фотография Евстигнеева из "Невероятных приключений итальянцев в России", кадр, где он со сломанной ногой - веселый, озорной, но больной. Я не особенно берегла эту открытку и даже записала на ней какой-то телефон. Со странным чувством я вспоминаю теперь о ней - как о случайном знаке своей судьбы.

Я училась в Школе-студии МХАТа у Василия Петровича Маркова. В конце второго курса он собрал нас и объявил, что с нами будет работать Евгений Александрович Евстигнеев - ставить "Женитьбу Белугина" Островского. Для Евстигнеева был устроен специальный показ, но он ушел молча, ничего нам не сказав. Мы гадали, кого он выберет: всем хотелось работать с ним, но он был не просто знаменитость, звезда - любимый, обожаемый нами артист. Я, суеверная трусиха, нарочно не стала читать пьесу и потихоньку выспрашивала у однокурсников, о чем она, какие в ней роли. В начале третьего курса пришел Евгений Александрович и прочитал свое распределение. Мне досталась главная героиня, Елена Кармина, чего я никак не ожидала, ведь я считалась характерной актрисой. Так мы встретились впервые - как учитель и ученица..."

Буквально через год после первого знакомства Евстигнеев и И. Цивина поженились. Этот брак вдохнул в него новые жизненные силы, он буквально преобразился. Ему вновь захотелось жить, работать. На рубеже 90-х годов он сыграл в Театре Антона Чехова Фирса в "Вишневом саде", в 1991 году- в АРТеле АРТИСТОВ Сергея Юрского - Глова в спектакле "Игроки-ХХI" (премьера - в октябре). Много работы было и в кинематографе. В те годы на его счету были роли в фильмах: "Канувшее время", "10 лет без права переписки" (оба- 1990), "Шапка", "Яма", "Сукины дети" (все - 1991), "Ночные забавы" (здесь он снимался со своей молодой женой), "Лавка Рубинчика" (1992).

Последней ролью Евстигнеева в кино был царь Иван Грозный в фильме В. Ускова и В. Краснопольского "Ермак".

В. Краснопольский: "В фильме "Ермак" есть слова: "Купцам Строгановым велеть новое войско царево для похода в Сибирь подготовить". Это последний его кадр. После этих съемок он подошел ко мне и сказал, что должен уехать в Англию на операцию. А буквально через 10 дней нам сообщили, что его больше нет. Если бы оставшиеся четыре сцены с ним вошли в картину, то роль Ивана Грозного была бы очень многоемкой и гораздо более многоликой..."

И. Цивина: "Он говорил: "У меня столько сил и энергии, я столько еще могу сделать, а сердце, как двигатель в старой машине, не тянет. Надо только двигатель отремонтировать, и все будет в порядке". Он хотел привести себя в форму и решился ехать в Лондон. Николай Николаевич Губенко, тогда министр культуры Союза, дал деньги. Евгений Александрович нашел паузу в своем расписании. 5 марта 1992 года должна была пройти операция, ему обещали, что к 10-му числу он будет в порядке, на 17 марта был назначен "Вишневый сад", на 21-е - "Игроки", потом досъемки "Ивана Грозного" (два последних эпизода с его участием). Он относился к операции легко и, казалось, не беспокоился за ее исход".

Утром 4 марта мы поехали в клинику. Ему должны были сделать обследование, маленькую предварительную операцию - коронарографию - и оставить в клинике до утра, чтобы оперировать. Пока ему делали анализы, я пошла погулять, а часа через два вернулась к нему в палату и села около его кровати. Я решила дождаться Тэрри Льюиса и врача из нашего посольства, который должен был переводить. Полчаса мы сидели вместе, шутили, разговаривали. Евгений Александрович с утра ничего не ел перед обследованием и послал меня сказать медсестре, что он голоден. Я сходила, вернулась к нему: "Через пять минут они тебя покормят".

За эти пять минут он умер...

Все происходило так быстро, что теперь эти события прокручиваются в моем мозгу, как ускоренная съемка в кино. Только я это сказала, вошли Тэрри Льюис и посольский врач. У Льюиса в руках был лист бумаги, он стал говорить и рисовать, а посольский врач переводил, очень быстро, без пауз: "Я ознакомился с вашей историей болезни, завтра мы будем вас оперировать, но у нас принято предупреждать пациента о возможных последствиях операции. Вот ваше сердце - он нарисовал, - в нем четыре сосуда. Три из них забиты, а четвертый забит на девяносто процентов. Ваше сердце работает только потому, что в одном сосуде есть десять процентов отверстия. Вы умрете в любом случае, сделаете операцию или нет!" В переводе слова звучали буквально так.

Евгений Александрович весь похолодел. Я держала его за руку. Я увидела, как он покрылся испариной и стал тяжело дышать носом. Когда ему становилось плохо, я всегда заставляла его дышать носом, по Бутейко. Я поняла, что с ним что-то случилось. Что-то стало происходить в его сознании, он испугался этого нарисованного сердца. Я заговорила с ним, стала его утешать, и в это время какие-то люди, которых я не успела рассмотреть, оторвали меня от его руки и быстро куда-то повели. Я успела заметить на экране, где шла кардиограмма, прямую линию, но ничего еще не понимала и испугалась по-настоящему только тогда, когда меня стала утешать медсестра.

Пришел посольский врач: "Наступила клиническая смерть. Но вы не волнуйтесь, его из клинической смерти вывели, он очнулся". Я слышала суету в коридоре, это Евгения Александровича срочно повезли на операцию...

Четыре часа я просидела в этой комнате. Посольский врач прибегал с новостями: "Он умирает...", "Он жив". Я уже истерически смеялась над ним: все это походило на дикий розыгрыш. Я сидела у окна и смотрела через внутренний двор на окна реанимационной, куда Евгения Александровича должны были привезти после операции. Сто раз открывалась там дверь, приходили и уходили какие-то люди, но его так и не привезли. Вместо этого опять появился посольский врач:

- Операция закончена, ваш муж умирает. Операцию провели блестяще, но нужна пересадка сердца.

- Ну так сделайте!

Я была потрясена тем, как холодно он говорил:

- Нельзя, это обговаривается заранее. Поэтому мы отключили его от всех аппаратов.

- Кто вам дал право?! Я позвоню нашим друзьям в Австралию, мы найдем донора... Не могли бы вы продержать его хотя бы несколько дней?

- Нет, это надо было обговорить заранее. Вошел Тэрри Льюис: "Я вынужден вам сообщить, что ваш муж скончался..."

Через полчаса мне разрешили войти к нему... Он лежал удивительно красивый. Я обняла его и почувствовала, что он теплый... Не может быть человек теплый и мертвый... Я умоляла его не оставлять меня - это длилось, кажется, долго-долго...

Я не перестаю искать объяснений его смерти. Она была абсолютно нелогична, абсурдна. Ведь я видела это своими глазами-спокойный, веселый человек умер сразу после того, как ему нарисовали его сердце и сказали: вот так вы можете умереть.

И я нахожу единственный ответ: его гениальное воображение. Так же как он мог представить себе любую страну, выйдя на полчаса на улицу, так же он представил себе свою смерть... Он вошел в нее, как в очередную роль..."

Похоронили Е. Евстигнеева на Новодевичьем кладбище.

За всю свою долгую жизнь в творчестве Е. Евстигнеев сыграл 55 ролей в театре и 104 роли в кино.

После смерти Евстигнеева И. Цивина прожила в России еще около года, после чего уехала в США - вместе с мужем-режиссером.

Сын Е. Евстигнеева и Г. Волчек Денис окончил ВГИК и почти десять лет работал оператором. Он снял фильмы: "Слуга" (1988), "Армавир" (1991), "Луна-парк" (1992). Затем ушел в режиссуру ("Лимита" - 1994). В 1992 году он женился на дочери 3. Гердта Екатерине, которая сейчас работает в документальном кино.