Опбликовано в ежедневнике“Горизонт”, 11 февраля 1989 г.

 Необходимое предисловие.

Этот текст можно было не размещать, поскольку он из разряда опусов, за которые с возрастом становится стыдно. С другой стороны, на фоне самовыражения и, простите, выебона 17-летнего полуумника проступает фигура незаурядного художника, который всегда был честен.

Как и все дети перестройки, я бредил Цоем и его песнями. Когда я вознамерился взять у него интервью, то не подозревал о “японской” манере Виктора Робертовича отвечать на вопросы односложно и уклончиво. Поэтому расстроился до слез (т.к. чувствовал себя полным кретином, потерпевшим фиаско) и вылил свои переживания на бумагу. Извиняет меня, наверно, только молодость и искренность, проявившаяся во всем, даже в идиотском, не стыкующимся по смыслу заголовку статьи.

… А через год Цоя не стало. Впоследствии мы очень подружились с его женой Марьяной, и об этом – совсем другой текст. Я надеюсь, что Цой, прочти он это интервью сегодня, воспринял бы его философски J

 

 

-  Дайте мне телефон Цоя или какой-   нибудь “звезды”. Я позвоню и спрошу, где у них совесть.

(из телефонного звонка в редакцию)

 Великий Воланд! Я надеюсь, что мне не отрежут голову только за то, что привожу Ваше предначертание по памяти: “Никогда ничего ни у кого не просите. Сами предложат, сами все дадут!”. Вот так и я: просить не просил, но предложить рискнул.

Стрелка часов укоризненно присела на четыре утра, чем вызвала недовольное сотрясение будильника. Но строчка за строчкой, порожденные содружеством столетнего “Ундервуда” и воспаленного от бессонницы и одержимости мозга, давали знать, что начало шестого сигнала ознаменуется встречей с Виктором Цоем.

Плевал я на теплую дружественную обстановку! Мне хоть на оледенелой лавочке с бутылкой пива, лишь бы не было скрытой насмешки в спину.

Наблюдал дармовых и, к несчастью, уже вкусивших плод честолюбивой наглости адамчиков, ни на минуту не сомневающихся в успехе интервью, - и было неспокойно в желудке и мутно в глазах. Обо мне ведь подумают то же самое. Только я Цоя ни о чем не просил. И искренне печалясь об его самочувствии (не выспится, встанет с “левой” ноги), заранее обеспечил его вопросами. Зачем утомлять человека по пустякам.

В двенадцать тридцать дня мир кувыркался в потухших было глазах, потому что звонил Цой. Да-да, именно он самый, презревший дистанцию и звездную гордость и приглашавший к себе. А минуту назад болотную муть мертвой комнаты прорезал тихий, вкрадчивый и развратный (по Булгакову) голос: “Не ходи, Гостев, никуда. Худо будет”.

 Звонили конкуренты. Но надо было торопиться, приближался Бал!

 Доброе утро, Последний Герой!

 До чего же трудно разговаривать с человеком, который имеет к тебе инстинктивную предубежденность! Жесткое матовое лицо этого высокого ироничного Скифа отражало жалкий образ среднего по способностям, но титанического по запросам и аппетитам репортера, утвержденный застарелой инструкцией жизни застойных времен. Увы, клеймо перевалило за седьмое колено журналистов и долго еще не смоется.

 “В наших глазах окрики: “Стой!”

 Прослушав вечером диктофонную запись беседы, я сначала расстроился, потом собрался по традиционным приемам сделать ответы Цоя абстрактно-заумными. Но потом подумал: а имею ли я на это право?

Мотор, внимание… начали!

 - Остались ли среди тех, кто составляет круг друзей Виктора Цоя,  компаньоны с ясельного возраста? Если да, то как вам удалось их не растерять?

 - Нет, не остались… Не знаю, почему. Ну, не остались, и все.

 - Когда вы сочинили свое первое стихотворение? Можете ли сейчас воссоздать его по памяти, начитать?

- Я никогда не пишу стихотворений. Я пишу песни. Первая из них, я написал ее еще для первого альбома, называлась “Мои друзья”.

 - Насколько лично вас задела проблема взаимоотношения пацанов? Кого видели в вас сверстники – короля улицы, лидера или обычного мальчишку?

- Если и задела, то очень незначительно, потому что я с детства был “кошкой, которая гуляла сама по себе”. С юного возраста занимался живописью, много времени тратил на это и как-то всегда держался немного отчужденно, сторонился всяких там компаний и… как сказать… никакого участия в общественной, дворовой, комсомольской жизни не принимал.

 - Ну, а сейчас, спустя годы, с каким чувством вспоминаете школу? Она для вас как причал, дом, каторга? Вообще, говорят, что современная школа воспитывает подлецов в духе марксизма-ленинизма. Да, это прискорбно, потому что Маркс и Энгельс меньше всего, наверное, мечтали о размножении в пространстве “волшебной страны знаний” жестокости, злобы, душевной глухоты…

- Ну, знаете, у  меня мать учительница, мы очень часто переезжали из района в район Ленинграда. Поэтому естественно, что ни одна школа не стала для меня чем-то родным и близким. Да и потом при нашей системе обучения, при советской культуре преподавания трудно хорошо относиться к школе.

 - В каком возрасте у вас произошло первое свидание с музыкальным инструментом? Стала ли эта “помолвка” результатом родительских увещеваний или собственного увлечения?

- У меня нет музыкального образования.

 (Он намеренно молчит, запустив спокойные сильные руки в недавно, видно, вымытые волосы. Он устал. Что ж, сделаем перерыв).

 Антракт, негодяи!

 Алма-Ата кооперативная – вот она, самая меткая и достойная характеристика нынешней столицы. Миром вообще правит капитал, а, в частности, артистическим миром – кооператив  Союза композиторов на букву “Ш”, название не припоминаю. Эта предприимчивая организация принесла горожанам много радости – пригласила в гости самого Цоя. Но, боже, как странно: композиторы – вроде это люди с особенной организацией мышления, с утонченной психикой, с неискоренимым чувством порядочности и интеллигентности. Но как бы назло этим комплиментам дядечка из кооператива аж закашлялся, бедный, когда орал на меня дурниной, норовя поскорей вышвырнуть на улицу (Пресса – это тьфу, много вас таких ходит!).

 

 Так вот, этот орден благочестия на букву “Ш” наверняка катал КИНО на Медео, на шашлычок, в Арасанскую баню… А вечером –  рабочий визит на, простите, скотный двор. Жду от Цоя честного признания: отбери у него весь сбор от концертов, пошел бы он добровольно туда, где КИНО – не более чем допинг, сиюминутная игрушка в люльке младенца?

 

 - А я так не считаю. Я считаю, что если и иесть кто-то там без стержня и достаточной подготовки, то они занимают небольшой процент. Ну, относительно, понимаете? Просто те люди, которые ведут себя в зале несколько перевозбужденно… Все равно это играет позитивную роль.

 - Хорошо. Тогда вспомните первый, не совсем удачный концерт. Вы его, кстати, “завернули”. Администратор на сцене в негодовании топает ногой по поводу средневековой дикости “хлеба и зрелищ”. И тут же “явление Христа”, а вернее, антипод Цоя-интеллигента: “Ну че, так и будем работать со светом?”. В зале шумные одобрения, ха-ха-ха, возгласы “менты позорные”. Давайте это как-то сопоставим.

 

- Я считаю, что нельзя включать свет во время концерта, что бы не происходило в зале. Потому что если администрация игнорирует просьбу музыкантов, это, по-моему, просто неуважение к людям, работающим на сцене, да и к публике тоже.

 

 - Можно продолжать спор, можно махнуть рукой и перевести разговор на другую тему. Я так и поступил. Только Цой так и не смог ответить на вопрос: “Если бы фанаты заехали вам по голове бутылкой, вы бросили бы остальных поклонников или нет?”.

 Просто не захотел отвечать и все.

 Спокойного сна…

 - Случалось ли вам изменять себе, привычкам, людям?

 - Это глубого личный вопрос и прессы не касается.

 - Сколько вами в общей сложности освоено музыкальных инструментов?

 - Что называть “освоено”?  Теоретически я могу извлечь какие-то звуки практически из любого инструмента. Но играть могу только на гитаре.

 

 - Попробуйте вспомнить самую значительную высоту, которую преодолели в детстве.

 - В детстве нет.

 

 - А в более зрелом возрасте?

 - Вероятно, это было то, что я бросил в какой-то момент дело, которым занимался лет десять или одиннадцать. Конечно, на окочательный разрыв с изобразительным искусством – занятием давним и любимым – путем переключения на что-то совершенно бесперспективное (в то время игра на гитаре расценивалась как тунеядство и никому не нужное бренчание) потребовались некоторые силы.

 

 - Не кажется ли вам, что рок – по Кормильцеву, “доктор тела”, но не души?

 - Вопрос несколько некорректный. То есть можно очень долго философствовать. Что касается тела или души, здесь очевидно, что музыка в последнюю очередь касается тела.

 

 - Нужна ли нам сегодня такая армия, какой она является на данный момент? Ощущали ли вы на себе в свое время влияние дедовщины, что там вообще сегодня происходит?

 - В армии я не служил. В нашей стране, как в армии, так и везде, происходит примерно одно и то же. Везде бардак, нет никакого порядка. Извините, говорю несколько бессвязно, устал.

 

 - Интересное у вас общение с музыкантами группы КИНО. В теннис играете, вместе что-то читаете в перерывах. А бывает так, что они отвергают что-то из ваших музыкально-поэтических идей? Сердитесь на них за это?

 - Во-первых, они еще никогда ничего не отвергали, поэтому ссориться нам не приходилось. Когда люди хорошо друг друга понимают, вряд ли один из них может написать что-то ужасное.

 

 - Место ли женщине в рок-музыке и что все-таки рок собой представляет – культ силы или сферу влияния слабых?

 - Теряюсь в определениях. По-моему, не то и не другое. Что касается женщины, то ей предоставлено место в роке так же объективно справедливо, как и во всякой другой области.

 

 - Какое событие в социальной внутриполитической жизни страны в минувшем году вас как-то по особому  взволновало?

 - Пожалуй, больше всего меня потрясло землетрясение в Армении. Конечно, оно показало, что так жить больше нельзя.
Это был предел, призывающий поправлять то, что еще не поздно. Иначе… я не знаю, что может случиться.

 

 - Интересно, в вашем ответе сейчас промелькнуло что-то потустороннее. А было ли когда-нибудь в жизни какое-нибудь знамение, которе впоследствии сбылось? Как вы вообще относитесь к картам, пророчествм ясновидящих?

 - Не беру на себя смелость не верить во все эти вещи, но абсолютно уйти с головой в эту веру тоже не хочу. Меня вообще будущее никогда не занимало, я человек действия и живу сегодняшним днем.

 

 - И даже судьба перестройки и гласности вас не волнует?

 - Мне это небезразлично.

 

 - А вы лично поверили в эти процессы?

 - Как можно верить или не верить в реально существующее? Необходимость перемен более-менее очевидна.

 

 - Вы, разумеется, в курсе тяжбы Константина Кинчева и журналиста Кокосова. Что думаете по этому поводу?

 - Знаете, я настолько привык не верить средствам массовой информации, что, поверьте, воспринимаю эти процессы с изрядной долей иронии. Ену что, вылили очередную лохань помоев на голову, вот и весь ответ.

 

 - Тот же Кинчев, как говорят, когда ему становится невыносимо тоскливо, уходит к бичам. А вы?

 - Мне просто уже некуда потеряться (улыбается). Во всяком случае, попытки такие я совершаю.

 

 - Макаревич в одном из интервью определенно высказался в адрес пишущих ему, что считает этих людей, мягко говоря, неумными. Сославшись, разумеется, на изречение Ахматовой. А у вас хватает времени отвечать своим корреспондентам?

 - Я вообще не отвечаю на письма трудящихся. Во многом потому, что у меня на это нет времени. Сам никогда в жизни этим не занимался. Только иногда, когда меня очень просят, я посылаю афиши или фотографии. Да, собственно, у этих людей и вопросов как таковых ко мне не имеется. Мне же в свою очередь тоже нечего им ответить.

 

 - Вы часто даете благотворительные концерты, перечисляя деньги в различные фонды? Их теперь так много…

 - Мы отыграли недавно подобные благотворительные концерты в фонд Армении. Но это происходило в Дании, потому что в Москве группе КИНО сейчас не разрешена концертная деятельность.

 

 - Известны ли вам случаи, когда люди, послушав ваши песни, как говорится, начисто переписывали собственную жизнь?

 - Мне иногда пишут о чем-то в этом роде, но я не знаю, на самом ли деле это так.

 

 …Судя по расположению звезд на небе (расшифровывая запись, выглянул в окно), скоро придет утро. Может быть, выпадет снег.Закрываю глаза и вижу перед собой, подобно проявленному негативу, гордую азиатскую фигуру, уходящую в неизвестность. Скорее всего, это наша последняя встреча.  Завтра фотокор принесет негатив, который предусмотренно сжечь не медля. А когда выйдет в свет этот номер, читателям улыбнется отретушированный светлый лик одного из отряда временных или вечных кумиров. Теперь моя очередь говорить “Не знаю”…

 @ Алексей Гостев