Ахмад Ибн-Фадлан не добился успехов в политике, зато вошел в историю как талантливый полевой этнограф.

Описание страны булгар у арабского путешественника Ибн-Фадлана начинается с упоминания о том, что на небе сражались два отряда всадников. Булгары рассказали, что «…эти [всадники] принадлежат к верным и неверным джиннам. Они сражаются каждый вечер и, право же, с тех пор, как они существуют [на свете], ни одной ночи они не бывают отсутствующими в этом [сражении]. И мы всегда это таким образом видим». Как доказали исследователи, это описание полярного сияния. Так легенда эстов через рассказ булгар попала в повествование Ибн-Фадлана, а оттуда — в «Книгу 1001 ночи».  
21 июня 921 года Багдад покинула дипломатическая миссия во главе с Сусаном ар-Раси, посланная халифом аль-Муктадиром (908–932) в Волжскую Булгарию к местному владетелю эльтеберу Алмышу. Однако по одной из частых причуд истории в памяти поколений из всех действующих лиц сохранился только Ахмад Ибн-Фадлан, скромный секретарь посольства. Этот арабский рассказчик загадал ученым и читателям одну из самых увлекательных загадок, связанных с началами Руси и сопредельных народов. Кем же были эффектные и страшноватые русы, которых так красочно описал в своей «Записке» («Рисале») Ибн-Фадлан?
Степная геополитика

Ибн-Фадлан уверенно вошел в историю благодаря своему дару рассказчика и наблюдателя, проявившемуся в составленной им записке об увиденном по пути и на берегах Волги. Полностью его звали Ахмад ибн-Фадлан ибн-аль-Аббас ибн-Рашид ибн-Хаммад; высокие способности помогли ему добиться покровительства завоевателя Египта Мухаммеда ибн-Сулеймана, и миссия Ибн-Фадлана стала кульминационным моментом в определении расстановки политических и конфессиональных сил в прикаспийском регионе в Х веке.

Политическая ситуация на Волге и Каме в начале Х века была такова: лидером союза местных тюркских племен сделался правитель Волжско-Камской Булгарии Алмыш (Алмаз), который не желал подчиняться хазарам. Как часто бывает в подобных случаях, Алмыш искал точки опоры на стороне — у арабов, куда он и отправил гонцов, приглашая к себе ответное посольство. Багдадскому халифу Булгария представлялась не только новым плацдармом для усиления позиций ислама (до Алмыша булгары были тенгрианцами — небопоклонниками), но и прекрасным коммерческим форпостом.

Миссии предстояло искать торговые привилегии и вручить эльтеберу деньги на строительство мечети и крепости. Забегая вперед, скажем: политического успеха посольство не достигло, так как посланникам не удалось набрать необходимую сумму, а эльтебер, раздраженный недостачей, отказался сменить маликитскую юридическую систему ислама на принятую в Багдаде ханифитскую. (Оба эти течения относятся к суннизму и различаются степенью восприятия новых принципов: ханифитская школа выделялась большей гибкостью и охотно принималась кочевниками; маликитская же характерна для более строгих приверженцев предания.)

Почему всех — и в Булгаре, столице Булгарии, и в далеком Багдаде — так раздражала Хазария? Дело в том, что это государство уже давно контролировало основные торговые пути из современной Восточной Европы в переднеазиатские земли. Путь, лежавший по западному берегу Каспия до дельты Волги и затем вверх по великой реке, был одним из ключевых. Выше на Волге находилась знаменитая Переволока, где торговая артерия разделялась на две — одна продолжалась на север, к варягам, а другая уходила на Дон, и обе эти нити еще с VII века держали под контролем хазары. На том же самом пути стоял и Булгар, где с IX столетия процветала торговая фактория. Там же арабские купцы встречались с русами, которых и описал Ибн-Фадлан. Выше по матушке-Волге арабы не ходили — распространялись слухи о том, что севернее Булгара чужеземцев убивали.

Впечатление от этих русов у арабов сложилось столь сильное, что в Х веке и всю Волгу мусульманские авторы стали называть Русской рекой — Нахр ар-рус, но не потому, что русы владели этими землями, а из-за того, что их суда ходили по великой артерии до устья и обратно — в Верхнюю Русь и прибалтийские земли.
 

Маршрут посольства пролегал от Багдада через Рей, Нишапур, Мерв, Бухару — в обход владений Хазарского каганата, минуя даже Кавказ (север которого являлся первоначальной вотчиной хазар), затем вернулись назад к Амударье и вниз по ней дошли до столицы Хорезма Кята. Зимовали в Джурджании (Старый Ургенч, Гурганж), и наш герой оставил красочное описание хорезмийской зимы: «Итак, мы оставались в Джурджании много дней, и река Джейхун замерзла. Кони, мулы, верблюды и повозки проезжали через лед, как проезжают по дорогам: он тверд, не сотрясался и оставался в таком виде три месяца». Автор сравнивает зиму с Замхариром — той частью мусульманского ада, где царит ужасающий холод. Но лишь только зима отступила, как 4 марта 922 года путешественники вновь направили верблюдов к цели своего путешествия, на север — к волжским берегам, к тамошним булгарам.

Однако прежде не все посланники халифа отважились въехать в страшную страну огузов (тюркского народа, занимавшего территории в Средней Азии и Западном Казахстане): делегацию покинули «отроки», законовед и богослов, после чего Ибн-Фадлан вынужден был встать во главе посольства.

Между тем, опасения дезертиров оказались не напрасными. Ближе к концу марта миссия вступила в земли огузов. С виду все шло гладко: «верховному главнокомандующему» огузов Этрэку (носившему титул «Кударкин» в рукописи) преподнесли роскошные дары, тот благосклонно принял ходоков и пообещал подумать над предложением принять ислам до возвращения посольства назад, с Волги. В то же время коварный Кударкин тайно провел военный совет, где предложил ограбить послов, разрезать их пополам и отослать трупы хазарам в качестве выкупа за пленных огузов. К счастью, Ибн-Фадлану и его соратникам все же удалось уйти из опасных степей живыми.

В дальнейшем посольству посчастливилось благополучно миновать земли не особенно дружески настроенных башкир, а к середине мая 922 года Ибн-Фадлан со спутниками благополучно достиг «страны славян («Сакалиба»)» — Волжской Булгарии. 12 мая, день прибытия миссии Ибн-Фадлана, до сих пор чтят в Татарстане как день принятия булгарами, предками татар, ислама.
 

Чтение послания халифа Алмышу было обставлено с максимально возможной помпой. Пока секретарь посольства читал письмо, синхронно переводившееся слово в слово, эльтебер в знак почтения стоял, а по завершении письма — «воскликнул "Велик Аллах!" таким криком, от которого задрожала земля», — свидетельствует Ибн-Фадлан.

Считается, что тем самым объединенная Алмышем Булгария официально признала ислам своей государственной религией. Алмыш взял себе исламское имя Джафар ибн-Абдулла и, несмотря на некоторые противоречия, с тех пор считался союзником багдадского халифа, Булгария же при его правлении расцвела как сильное, единое и независимое государство.

Алмыш вскоре потребовал у Ибн-Фадлана обещанные халифом четыре тысячи динаров на строительство крепости. Оговоренные средства должны были быть получены из конфискованного имущества некоего Ибн-аль-Фурата, и, как говорит в рукописи наш герой, их трудно было собрать, вероятно, потому, что сын этого Ибн-аль-Фурата имел влияние при дворе, да и сам он вернулся в фавор и с осени 923 года вновь стал визирем. Денежный вопрос освещен в книге смутно, кроме того, рукопись дошла до нас с сокращениями, и в повествовании остались лакуны. В любом случае, денег не было, посольство потеряло лицо, и стало ясно — пора возвращаться.

Из-за того, что «Записка» не сохранилась полностью, точное время отъезда посольства на родину нам неизвестно. Ясно только, что весну 923 года Ибн-Фадлан встречал уже в Багдаде. Быстрых тактических результатов поездка не принесла: коварные огузы не присоединились к исламскому миру, далекие булгары стали союзниками лишь номинально, а во враждебной иудаистской Хазарии представители мусульманской партии и вовсе впали в немилость.
 

Книга Ибн-Фадлана в оригинале называется «Kitāb ilā Malik al-Saqāliba» — «Книга о путешествии к царю Сакалиба», где топоним «Сакалиба» относится к славянам, хорошо знакомым арабам, позаимствовавшим это слово у византийцев (саклаб, сиклаб, саклаби — искажение греческого слова Sklavinoi — слав). В определении этнической принадлежности волжан и представителей народов, торговавших в Булгаре, у арабских авторов царит путаница. Для Ибн-Фадлана и Алмыш, правитель булгар, был «царем Сакалиба», а вот пришлые торговцы на ладьях названы им «Rūsiyyah». И тут начинаются сложности. Попытки определить национальную принадлежность этих «руссия» затрагивают знаменитую дискуссию вокруг норманнской теории. Представителям народа, который Ибн-Фадлан назвал Rūs или Rūsiyyah, посвящен интереснейший кусок «Рисале». Большинство историков идентифицируют их с варягами, и получается, что это одно из самых ранних описаний викингов в исторической литературе.

Изучая свидетельства арабского автора, нельзя упускать, что для объяснения чуждых реалий он использовал мусульманские системы координат. Однако это не означает, что Ибн-Фадлан был неаккуратным наблюдателем.

Накал борьбы вокруг этого текста можно оценить даже при взгляде на проблему о… древнерусских бюстгальтерах. Ибн-Фадлан пишет, что женщины русов носят на груди диск или диски, свисающие с шеи на цепочке. К дискам прикреплены кольца, а к тем, в свою очередь, — кинжал (кинжалы), также лежащий на груди. Всю эту конструкцию довольно сложно представить, и, тем не менее, в некоторых переводах диски становятся «коробочками», таким образом превращаясь чуть ли не в самые ранние лифчики в мировой истории. «На груди», как понимает читатель, может означать как пространство от шеи до грудных желез, так и, собственно, женскую гордость.

Что же имел в виду Ибн-Фадлан? И где во всей этой конструкции «лежали» еще и кинжалы? Учитывая, что диски и материал, из которых они были сделаны, являлись, по сообщению нашего автора, еще и мерилом богатства мужа женщины, мне лично представляется, что речь все-таки идет о нагрудном украшении — о чем-то вроде пекторали, к которой можно подцепить кинжал так, чтобы он оставался на груди, а не под грудью. Но последнее слово, скорее всего, останется за археологами. Ибн-Фадлан же увидел вот что.

«А что касается каждой женщины из их [русов] числа, то на груди ее прикреплено кольцо или из железа, или из серебра, или из меди, или из золота, в соответствии со средствами ее мужа... И у каждого кольца — диск (коробочка), у которого нож, также прикрепленный на груди. На шеях у них несколько рядов монист из золота и серебра, так как если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене монисто в один ряд, а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два мониста, и каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, прибавляются в виде мониста у его жены, так что на шее какой-нибудь из них бывает много (рядов) монист».

И все же самый поразительный рассказ в книге — описание похорон военачальника. Тут необходимо оговориться, что книга Ибн-Фадлана — это сознательно строгое повествование: путешественник не смакует выдуманных деталей, ему хватало увиденного воочию. Ибн-Фадлан выступил в «Рисале» полевым этнографом, а не рассказчиком пикантных историй для мужского «салона» — маджлиса.

Вот описание ритуала погребения некоего знатного мужа. После смерти «главаря» одному из рабов предлагают добровольно пойти на смерть с господином. Обычно вызывается рабыня. За ней всячески ухаживают, а девушка пьет, поет и веселится в ожидании возможности воссоединения с хозяином. Родственники тем временем шьют покойнику (временно зарытому) одежду и строят для него корабль. Затем «принесли скамью, и поместили ее на корабле и покрыли ее стегаными матрацами, и парчой византийской… и пришла женщина старуха, которую называют ангел смерти, и разостлала на скамье постилки... И она руководит обшиванием его и приготовлением его, и она убивает девушек. И я увидел, что она ведьма большая (и толстая), мрачная. …они извлекли его (мертвого)… и вот, я увидел, что он уже почернел от холода. […] Итак, они надели на него шаровары и гетры, и сапоги, и куртку, и хафтан парчовый с пуговицами из золота, и надели ему на голову шапку из парчи, соболевую». Знатному покойнику доставили также хлеба, мяса, лука, разрезанную пополам собаку, двух расчлененных лошадей и двух быков, добавили петуха и курицу. Пришла очередь девушки.

Рабыня, решившая добровольно пожертвовать собой, ходила из юрты в юрту, соединяясь с их хозяевами и говоря, что делает это из любви к своему покойному господину. После чего девушку подняли над специально устроенными воротами, подали наверх курицу, она отрезала ей голову и забросила ее подальше, саму же курицу поместили на ритуальный корабль, как и девушку. Далее последовали снятия браслетов, короткая борьба с участием «ангела смерти», питие напитка набид, ритуальное совокупление с шестью мужчинами возле покойного и, наконец, убийство девушки через удушение, совмещенное с закалыванием (дело рук «ангела смерти»). Корабль затем зажгли, и огонь, подхваченный ветром, быстро превратил его в прах. Один из русов в этот момент передал Ибн-Фадлану через переводчика: «Вы, о арабы, глупы... Воистину, вы берете самого любимого для вас человека и из вас самого уважаемого вами и бросаете его в прах (землю) и съедают его прах и гнус и черви, а мы сжигаем его в мгновение ока, так что он входит в рай немедленно и тотчас».

Проанализировав описанный обряд и весь комплекс свидетельств, историки пришли к выводу, что описанных Ибн-Фадланом русов на этой стадии развития вряд ли можно назвать единым этносом в строгом смысле этого слова; скорее это был коммерческий и политический союз морских и речных торговцев, вольных и наемных воинов и пиратов из Северной и Восточной Европы, Скандинавии, славянского и финского корня. В общем, Волжская Булгария, увиденная арабом, была настоящим плавильным котлом формирующихся наций.

В наше время американский писатель Майкл Крайтон (Michael Crichton) в романе «Пожиратели мертвых» (Eaters of the Dead) романтизировал фигуру Ибн-Фадлана, отправив его дальше на север — в края викингов, соединив книгу арабского путешественника с великим северным эпосом «Беовульф». Позже по роману сняли фильм «Тринадцатый воин» (The 13th Warrior), где знаменитого араба блестяще сыграл Антонио Бандерас. Интересно, что Крайтон умело вплел в повествование истинные свидетельства мусульманского автора. Идя в последний бой, герои-викинги говорят предсмертные слова верной рабыни: «вот я вижу моего отца и мою мать… вот все мои умершие родственники сидящие», ожидая почетной гибели в бою и вхождения в Валгаллу — северный рай, который даже теплолюбивый арабский путешественник Ибн-Фадлан признал как вариант рая мусульманского. Значит, не такой уж он был культурный шовинист, и его миссия в страну царя Сакалиба оказалась успешной.
Динара Дубровская,