Повесть "Тарас Бульба" - это героическое освещение эпохи, характеров, нравов, необычайная экспрессия стиля, неистовая яркость словесных красок. "...Разве здесь не все казачество, с его удалью, разгульною жизнью, беспечностью и ленью, его буйными оргиями и кровавыми набегами". Обретение прошлого достигается у Гоголя не скрупулезным показом исторической хроники, не археологической тщательностью деталей, а обобщением событий, романтической наполненностью образов, когда драматические судьбы героев приобретают эпический размах.

"Нет, братцы, так любить, как русская душа,- любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а... - сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал:

- Нет, так любить никто не может!

Знаю, подло завелось теперь на земле нашей :

ду­ма­ют толь­ко, что­бы при них были хлеб­ные сто­ги, скир­ды да кон­ные та­бу­ны их, да были бы целы в пог­ре­бах за­пе­ча­тан­ные меды их.

Пе­ре­ни­ма­ют черт зна­ет ка­кие бу­су­ман­с­кие обы­ча­и;

гну­ша­ют­ся язы­ком сво­им;

свой с сво­им не хо­чет го­во­рить;

свой сво­его про­да­ет, как про­да­ют без­душ­ную тварь на тор­го­вом рын­ке.

Ми­лос­ть чу­жо­го ко­ро­ля, да и не ко­ро­ля, а пас­куд­ная ми­лос­ть поль­с­ко­го маг­на­та, ко­то­рый жел­тым че­бо­том сво­им бьет их в мор­ду, до­ро­же для них вся­ко­го брат­с­т­ва. Но у пос­лед­не­го под­лю­ки,

ка­ков он ни ес­ть, хоть весь из­ва­лял­ся он в саже и в пок­лон­ни­чес­т­ве,

есть и у то­го,

брат­цы, кру­пи­ца рус­с­ко­го чув­с­т­ва.

И прос­нет­ся оно ког­да-нибудь, и уда­рит­ся он, го­ре­мыч­ный, об полы ру­ка­ми, сх­ва­тит себя за го­ло­ву,

прок­ляв­ши гром­ко под­лую жиз­нь сво­ю,

го­то­вый му­ка­ми ис­ку­пить по­зор­ное де­ло.

Пус­ть же зна­ют они все, что та­кое зна­чит в Рус­с­кой зем­ле то­ва­ри­щес­т­во!

Уж если на то пош­ло, что­бы уми­рать, – так ни­ко­му ж из них не до­ве­дет­ся так уми­рать!.. Ни­ко­му, ни­ко­му!.. Не хва­тит у них на то мы­ши­ной на­ту­ры их!"

"Из­вес­т­но, ка­ко­ва в Рус­с­кой зем­ле вой­на, под­ня­тая за ве­ру:

нет силы силь­нее ве­ры.

Неп­ре­обо­ри­ма и гроз­на она,

как не­ру­кот­вор­ная ска­ла сре­ди бур­но­го, веч­но из­мен­чи­во­го мо­ря.

Из са­мой сре­ди­ны мор­с­ко­го дна воз­но­сит она к не­бе­сам неп­ро­лом­ные свои сте­ны, вся соз­дан­ная из од­но­го цель­но­го, сп­лош­но­го кам­ня.

От­в­сю­ду вид­на она и гля­дит пря­мо в очи ми­мо­бе­гу­щим вол­нам.

И горе ко­раб­лю, ко­то­рый на­не­сет­ся на нее!

В щепы ле­тят бес­силь­ные его снас­ти, то­нет и ло­мит­ся в прах все, что ни есть на них, и жал­ким кри­ком по­ги­ба­ющих ог­ла­ша­ет­ся по­ра­жен­ный воз­дух."

"– Прощайте, то­ва­ри­щи! – кри­чал он им свер­ху.

– Вс­по­ми­най­те меня и бу­ду­щей же вес­ной при­бы­вай­те сюда вновь да хо­ро­шень­ко по­гу­ляй­те!

Что, взя­ли, чер­то­вы ля­хи?

Ду­ма­ете, есть что-нибудь на све­те, чего бы по­бо­ял­ся ко­зак?

Пос­той­те же, при­дет вре­мя, бу­дет вре­мя,

уз­на­ете вы, что та­кое пра­вос­лав­ная рус­с­кая ве­ра!

Уже и те­перь чуют даль­ние и близ­кие на­ро­ды:

по­ды­ма­ет­ся из Рус­с­кой зем­ли свой царь,

и не бу­дет в мире си­лы,

ко­то­рая бы не по­ко­ри­лась ему!.."

"Это уже не была ка­ка­я-нибудь ма­лая час­ть или от­ряд,

выс­ту­пив­ший на до­бы­чу или на угон за та­та­ра­ми.

Нет, под­ня­лась вся на­ци­я,

ибо пе­ре­пол­ни­лось тер­пе­ние на­ро­да,

– под­ня­лась от­м­с­тить за пос­ме­янье прав сво­их,

за по­зор­ное уни­же­ние сво­их нра­вов,

за ос­кор­б­ле­ние веры пред­ков и свя­то­го обы­ча­я, за пос­рам­ле­ние цер­к­вей,

за бес­чин­с­т­ва чу­же­зем­ных па­нов, за уг­не­тенье, за уни­ю,

за по­зор­ное вла­ды­чес­т­во жи­дов­с­т­ва на хрис­ти­ан­с­кой зем­ле

– за все, что ко­пи­ло и су­гу­би­ло с дав­них вре­мен су­ро­вую не­на­вис­ть ко­за­ков.""

"В то вре­мя, ког­да про­ис­хо­ди­ло опи­сы­ва­емое со­бы­ти­е, на пог­ра­нич­ных мес­тах не было еще ни­ка­ких та­мо­жен­ных чи­нов­ни­ков и объез­д­чи­ков,

этой ст­раш­ной гро­зы пред­п­ри­им­чи­вых лю­дей,

и по­то­му вся­кий мог вез­ти, что ему вз­ду­ма­лось.

Если же кто и про­из­во­дил обыск и ре­ви­зов­ку, то де­лал это боль­шею час­тию для сво­его соб­с­т­вен­но­го удо­воль­с­т­ви­я, особ­ли­во если на возу на­хо­ди­лись за­ман­чи­вые для глаз пред­ме­ты и если его соб­с­т­вен­ная рука име­ла по­ря­доч­ный вес и тя­жес­ть."

"Первый долг и первая честь козака есть соблюсти товарищество. Сколько ни живу я на веку, не слышал я, паны-братья, чтобы козак покинул где или продал как-нибудь своего товарища."

"Пожары охватывали деревни; скот и лошади, которые не угонялись войском, были избиваемы тут же на месте. Казалось, больше пировали они, чем совершали поход свой.

Дыбом стал бы ныне волос от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые принесли везде запорожцы.

Избитые младенцы, обрезанные груди у женщин, содранная кожа с ног по колена у выпущенных на свободу,- словом, крупною монетою оплачивали козаки прежние долги."

"Все знали, что трудно иметь дело с буйной и бранной толпой, известной под именем запорожского войска, которое в наружном своевольном неустройстве заключало устройство обдуманное для времени битвы."

"- Теперь благослови, мать, детей своих! - сказал Бульба.

- Моли Бога, чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую, чтобы стояли за веру Христову,

а не то- пусть лучше пропадут, чтобы их и духу их не было на свете!

Подойдите дети к матери:

молитва материнская и на воде и на земле спасает."

"Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит своё дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь своё дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может только один человек."

"Бульба был упрям страшно.

Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы,

когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников…

Вечно неугомонный, он считал себя законным защитником православия. Самоуправно входил в села, где только жаловались на притеснения арендаторов и на прибавку новых пошлин с дыма."

"«Но неизвестно будущее, и стоит оно пред человеком, подобно осеннему туману, поднявшемуся из болот.

Безумно летают в нем вверх и вниз, черкая крыльями, птицы,

не распознавая в очи друг друга,

голубка - не видя ястреба,

ястреб - не видя голубки,

и никто не знает,

как далеко летает он от своей погибели.»"