За окном царила тьма. Она давила на стены дома, проламывала крышу, настойчиво стучала в стекло. А луна, как злейший враг, то пряталась за тучами, то нахально пускала лучи света в комнату - играя, издеваясь. И Ему было страшно. Страшно на столько, что Он просто не мог оторвать взгляда от оконного стекла.
Он уже решил для себя, что не будет влюбляться. У него не будет друзей, зато будут враги. Друзья? Друг может предать, а если друзья законченные убийцы – на помощь можно даже не рассчитывать. Он всё это прекрасно понимал, и уже почти убил в себе то самое "я", которое в данный момент останавливало его, сдерживало. Он убивал в себе то, что люди называют душой. С каждым днём ненависть к этому миру росла. В свои восемнадцать, Он мог спокойно перешагнуть через человека. У него не вызывали никакой радости такие события как день рождение – это лишь ещё один прожитый год, плюс один шаг к цели – истребить себя изнутри. Ему сейчас больше всего на свете хотелось уверить себя в том, что Ему на всё наплевать, и опять жить под девизом «играючи» – просто чтобы больше никто не осмелился ничего понять. И сколько ролей, сколько масок. Нанося на себя грим, с каждым новым и новым слоем кажется, что прежний слой застывает, и со временем, человек превращается ни во что иное как в мумию. Бесчувственную, уже не способную снять маску, как бы того не захотелось. Люди просто слишком часто думают о том, насколько они умны. Слишком часто, что бы понять, что, в сущности, они ошибаются.
Он считал, что это глупо снова вспоминать тот бал. Такое ощущение, что после него прошло всего несколько дней, часов, возможно – даже минут… Комната заполняется отдалёнными голосами, вокруг проступают декорации, и вот они уже стоят посреди волшебно наряженного зала. Там красиво, но там просто слишком много фальши. А он сидит в своём глупом смокинге, всем своим видом пытаясь доказать окружающим, – «выгоните меня отсюда, я здесь и вправду лишний». На него смотрят, им любуются и отходят. Он нужен всему миру, и одновременно не нужен никому. На глазах меняется обстановка. Зал растворяется в воздухе, затихает музыка...
А потом пустота. И спальня. Его спальня. Сейчас там чёрные стены, белый потолок. И всё чёрно-белое. После того бала он понял, что жизнь – это всего лишь «256 оттенков серого». Но вернёмся. Вернёмся на… не важно, сколько лет назад. Наверное – на пять, наверное – чуть больше. Иногда в жизни приходится взрослеть досрочно. Иногда в жизни всё слишком смято и приплюснуто. Его отец не улыбался. Он всегда натягивал на лицо улыбку, когда разговаривал с сыном – за это, он ему сейчас и благодарен. Он сказал, что так нельзя. Он сказал, – сын, пора вырасти. Пора понять, что нужно делать. Прости меня, но так нужно.
Он тогда не понимал, к чему это приведёт. Он тогда подумал, что если пересечь человечность на корню, то будет легче... Но это уже не важно. Слишком много мыслей об одном и том же человеке. Ему не хотелось вспоминать отца, но тот упорно лез в его мысли.
Одно дело – покорять, другое дело – быть побеждённым. Когда Он понял настоящий смысл этих слов, Он пообещал себе, что будет сильным. Он знал, что это возможно только если убивать. Убивать себя, других – в сущности, не важно. Руки сильного человека ни за что не останутся чисты. Так не бывает. Наверно именно тогда, в Нем что-то умерло. Именно тогда Он перестал видеть в себе человека.
Ему всегда было интересно, что именно люди видят, когда смотрят ему в глаза. Многие видели в нем супостата, монстра, пропащего человека. Но и этого в нем уже не было. Таким его сделали люди. Сделали сами. А Он, всего лишь плыл по течению. И теперь Его душа умерла. Теперь осталось только тело.
А ночь все продолжала давить на стены, проламывая, подчиняя. И если бы ни та маленькая трещина, то Он, возможно, смог бы выжить. Хотя, к чему все это?

- Ты боишься меня?
- Ничуть... С чего ты взяла?
- Ты избегаешь меня.
- Избегать и боятся - разные вещи.
- Иногда - да...
Где-то вдалеке послышался лай собак. Крики охотников, неожиданные, как бандитская пуля, резали слух. Они старалась отвлечься от мира, от всей грязи, которая окружала их вот уже многие годы.
- Ты не лучше других, знаешь ли...
- Я знаю. Ты меня избегаешь из-за..?
- Нет, не поэтому.
Она кивнула.
Что бы было, если б она узнала? Впрочем, вполне возможно, что она и так знала. Знала и то, что их ждет в дальнейшем. Просто не была готова принять это...
Они стояли в противоположных углах пустой комнаты и молчали. Два страстных любовника, два злейших врага, два безжалостных убийцы.
- Ты знаешь зачем я здесь... - Тихо прошептал Он, внезапно охрипшим голосом.
- За тем же, зачем и я...
- Не думай, что твой клинок острее моего.
- Я так не думаю, но он определенно быстрее. - Она грустно усмехнулась.
Часы одиноко висели на стене, отсчитывая минуты их боя. Он не был длинным... Он был прав, ее клинок не оказался острее. На каменный пол, алым потоком, пролилась кровь. Она беззвучно упала на колени, и в последний миг, прямо перед смертью, ласково улыбнулась ему на прощанье. Он улыбнулся ей в ответ, наблюдая, как опускаются ее веки.

Собаки отчаянно завыли, едва услышав громкий выстрел. Охотники обнаружили два мертвых тела, укрытые лунным светом - прозрачным серебряным одеялом. Два злейших врага, два страстных любовника наконец обрели счастье и вечный покой...

В колонках играет - ДДТ - Вороны
Мужчины...
Сколько их у тебя было? 5, 10, 12? Уже не сосчитать. Когда, так называемая, любовь, словно паразит, забирается в душу, отпускает корни. Когда боль, как маньяк в подворотне, внезапно (впрочем, не очень) выбивает из седла. А ты все принимал их. Открывал объятья на встречу еще одному ублюдку, который, несомненно, снова разорвет твое сердец. И самое худшее то, что ты знал... Знал это, но никак не мог остановиться.
Me pardonne, mon ami...
Прости, друг.
Друг, черт возьми! Всего лишь друг! И они уходили. Уходили не оборачиваясь, тихо прикрыв дверь... А ты оставался один. снова наедине с ехидным хихиканьем твоего разума, с безжалостными издевками твоей души.
Nous ne pouvons pas plus nous rencontrer...
Нам нельзя больше видится...
И вот, очередной тип покинул твой, и без того, пустой дом. И ты плачешь - как же без этого - и тебе не хочется жить. Но ты знаешь, что это скоро пройдет, потому что на его место придет новый мужик, с татуировкой, или без... Может он будет блондином, а может брюнетом - это и впрямь не имеет никакого значения.
Je t'aime, mon amour - скажет он. И ты, вопреки всем предрассудкам, поверишь, и будешь верить, пока он однажды не откроет дверь и не скажет коронную фразу, от которой тебя уже откровенно воротит -
Nous ne pouvons pas plus nous rencontrer...
Но не смотря на все это, ты счастлив. И тебе на все плевать - если тебя завтра собьет пьяный водитель за рулем грузовика, или какие нибудь бритоголовые неонацисты изуродуют твое красивое лицо, безжалостно пиная тяжелыми ботинками... Тебе все равно, потому что тебе хорошо, и ты ни о чем не жалеешь.
Когда нибудь и ты не выдержишь... Ляпнешь какому-нибудь светловолосому мальчику с ангельским лицом -
Nous ne pouvons pas plus nous rencontrer...
Откроешь перед ним дверь, мол - выметайся, тебя тут никто не держит, и тогда ты будешь по настоящему счастлив, потому что жизнь была прожита не зря.

За окном огромным пятном повисла жара. Сколько время мы, казалось, с нетерпением ждали этот судный день? Дрожа всем телом, от волнения сгрызая ногти под корень. И снова пальмы... И девушки в миниатюрных маячках, и едва заметных шортиках. А утром, часов в пять, снова начнут будить своим чириканьем пернатые создания. И днем будет словно в аду - жарко, липко, сонно и страшно. Страшно, что вот-вот и начнет плавиться асфальт, что вот-вот и начнут падать на землю горящие сгустки серы - огненный дождь. И не останется ничего живого кроме нас с тобой. И ты будешь плакать, прямо как в детстве, когда очередная Мария Ивановна ставила двойку в дневнике, или когда делали прививку от столбняка. Ты будешь плакать, заливаться слезами и смотреть на мир сквозь запотевшие стекла. И ты увидишь, что более нет ничего живого и ценного, и что я - твоя единственная надежда на выживание. И тебе станет болезненно больно и стыдно. А потом все пройдет. И не будет больше ни стыда, ни боли. И вновь наступит зима. И холодные хлопья замороженной воды будут нежно гладить твое лицо, лаская, дразня. И ты нехотя улыбнешься, потому что по другому нельзя, и по другому просто быть не может. Но несмотря на это, ночью тебе будет сниться как умирает мир. И ночь за ночью ты будешь просыпаться, задыхаясь от страха, купаясь в собственном поту, прогоняя липкие, приставучие образы... И тогда я буду рядом, буду с тобой, чтобы успокоить, и дать понять, что лето прошло.

Серый дым - он пропитал никотином легкие, въелся в мозг, дотянулся до сердца. Зеленоватые, вонючие испарения впитались влажными пятнами в занавески, в простыни, в скатерть - ацетон. И пусть кто-то из них попробует сказать, попробует произнести в слух слова "мы тебе говорили". Молчите! Чем вы лучше? Разъезжаете на своих Феррари и Мерседесах, курите трубку, носите уродливые шмотки от Gucci, Armani, D&G - пошло, безвкусно и банально, но зато по моде. Может у них когда-то и была душа, но она давно утонула в клубах сигаретного дыма и в бесконечном океане виски и шнапса. Безмозглые твари еще смеют указывать мне на мое место, с командами сидеть, лежать... Смирно.
Невообразимая жалость подступила к сердцу, захватила мысли, продевая мою голову в петлю. Впрочем, может и не жалость. Это так глупо... Я давно перестала замечать грань между жалостью и ненавистью. Иногда кажется ее и вовсе не существует. Но грань есть... Грань есть во всем.
Не знаю, что хуже: безответно любить кого-то и смотреть на счастье других, или ощутить взаимную, но никуда не ведущую любовь...
Ох, прости, если сможешь, за эти слова...

Ненависть - казалось привычное дело, но не тогда, когда она направлена против тебя самого. Впрочем, мне не на что жаловаться. Я отплатил сполна. Отплатил за грехи. За свои, за чужие - в сущности не важно. Я отдал свой долг. А то, что в замен я получил лишь угрызения совести и неописуемое горе, ровным счетом не имеет ни какого значения.
Во мне не осталось ничего человечного, но и на это мне наплевать. Я нелюдь, и этим все сказанно. И те картины, медленно текущие вдоль бесконечных рек моего сознание, тем более не имеют никакого значение. Все это прошло. А происходило ли оно вообще? Я не знаю.
Противно осознавать, что я - это всего лишь маленькая частичка этого мира. Зависть - казалось привычное дело, но...
Меня тошнит от одной мысли, что обо мне никогда не узнают, что я останусь таким навсегда, что я - это просто очередная жертва времени. Что я и вовсе не существую...
А плыть против течения, встречая на своем пути все новые и новые лица - лица людей, мыслящих людей - мне и вправду в тягость. Раз за разом падать лицом в грязь, глотать дорожную пыль, захлебываться в речной воде - зачем все это?
Я перестал чувствовать, перестал слышать. Журчание ручейка, хруст веток, шелест опадавшей листвы... Я не встречаю рассвет, годами я не видел закат. Солнце - для меня - огненный шар убийца, для других - звезда надежды. Я не такой как все, но вопреки всему, обо мне никогда не узнают.
Я мертв... Мертв на столько, что мое имя уже не разглядишь на надгробии. Мертв настолько, что на моей могиле перестали появляться свежие цветы. Мертв на столько, что...
Впрочем нет. Я жив, но просто еще не успел осознать этого. И ты не успела...
И не смотря на то, что картины, медленно текущие вдоль рек моего сознание, более не имеют никакого значение, ты останешься в них навсегда. Ты живешь во мне, и я не в силах прогнать тебя. И это печально.
Я запутался в собственных мыслях. Я не понимаю собственных желаний, но понимаю тебя. Я знаю тебя так, как не знает никто другой, и не узнает.
Но ты... Ты ненавидишь меня - я знаю. Я питаюсь человеческими жизнями, и это бесит тебя. Я внушаю людям страх - к сожалению, и тебе тоже. Ты ненавидишь...
Бессмысленная ненависть... Когда-то, она была обычным делом, но...

...Дверь, ведущая в мою спальню, легко поддалась, и я с удивлением заметил, что скрип, к которому я привык, который я слышал каждый раз, как открывал дверь - исчез. Моя спальня изменилась до неузнаваемости. Было странно находиться здесь снова, но еще хуже было видеть многочисленные перемены, которые перенес мой дом. Все мои книги, которые обычно стопками лежали на полу, были аккуратно разложены по полкам. Пустые бутылки, засохшие цвета в вазах, огарки свечей – все это осталось в прошлом. Чистота комнаты вызывала у меня непонятное чувство отвращения. Однако я не стал зацикливаться на этой мысли, прекрасно понимая, что это не самое страшное открытие, которое мне предстояло сделать в эту жаркую июльскую ночь. По этой причине, я не спешил покидать свою спальню. Своих подчиненных я мог повидать позже. Я догадывался, что Бернард уже рассказал остальным слугам о моем приезде, однако я был уверен, что ни кто из них не посмеет потревожить меня. Следующие два часа я провел сидя на полу у камина, и пристально глядя в огонь. Красные языки пламени приводили меня в ужас, заставляли меня вспоминать кошмарные события моего прошлого, однако, не смотря на это, я не мог оторваться от жадного источника тепла, пожирающего паленья. По моему телу пробегалась дрожь при одной только мысли о том, сколько людей погубил этот нещадный зверь, этот хищник, не знающий ни пощады, ни жалости. Мне стало не по себе, и я отошел от камина, чтобы не видеть огонь. Из окна открывался завораживающий вид на Сену и ее берега с цветущими садами. Около этого окна, рядом с письменным столом, стоял мольберт с незаконченной картиной. Эту картину и начал рисовать примерно шесть, а то и больше, лет назад. С тех пор все изменилось. Мне было даже немного страшно снова брать в руку кисть.
Меня посетило странное желание написать письмо моему отцу и братьям. Я зажег лампаду и сел за стол. В гробовой тишине слышалось только царапанье пера по плотной бумаге да мерное потрескивание огня в камине. Пахло цветами и лампадным маслом. С не малым трудом, я заставил себя дописать письмо до конца, и лишь тогда понял, какую глупость совершил. Мне не хотелось причинять моей семье еще больше страданий, чем мне уже невольно пришлось им причинить. В последний раз прочитав письмо, я встал со стула и бросил исписанный лист бумаги в огонь. О том, что несколько мгновений назад я писал письмо отцу, свидетельствовала только маленькая горстка пепла в камине. В прочем, и она вскоре исчезла. Ко мне незаметно подкралось чувство одиночества и безысходности. Такое происходило слишком редко, что бы иметь какое-то значение.
Читать далее...

Знаешь, просто иногда так бывает. Все спешишь куда-то, торопишься, боишься опоздать, считаешь себя очень важной персоной, и все равно главного-то не успеваешь... Быть может, потому, что так до сих пор и не знаешь, что для тебя самое Главное. Может и знаешь, только оно, это самое Главное, какое-то непостоянное - в 15 лет оно одно, в 16 - другое, а в 18 - совсем не похожее на предыдущие два...
Знаешь, просто иногда, карябая прутиком на песке чье-то имя, начинаешь загадывать: сотрет его следующая волна или нет? Ты уходишь, не оборачиваясь и свято веря, что написанное тобой неуничтожимо, и лишь значительно позже убеждаешься, что время стирает камень, а не то что неверный песок...

Знаешь, просто иногда, глядя, как в доме напротив одно за другим гаснут огни, тебе до боли хочется верить, что кто-то там, в непонятной, но уже знакомой тебе оболочке пространства, тоже смотрит на твое окно и также измеряет лбом температуру оконного стекла...

Знаешь, просто проходя по городу, ты с каждым годом все чаще и чаще начинаешь вглядываться в лица, и каждый раз по-другому. Глубина - признак непустоты прожитых лет. Ты тоже имеешь склонность искать немелководье, но только ошибаясь каждый раз (как это все не вовремя), тебе все труднее начинать новые поиски, но зная это, все станет намного проще. Это просто новый виток вверх.

Знаешь, а иногда ничего не хочется так, как простой минуты тишины и покоя. Это время для отдыха войск, время привести себя в порядок, чтобы утром враги лопались от зависти, видя тебя бодрым и уверенным.

Знаешь, а иногда кажется, что ты недооцениваешь своих возможностей, а иногда и вовсе наоборот. Порой ты смотришь на дворовых собак, как на братьев.

Знаешь, просто иногда, придя домой, тебе бывает стыдно из-за того, что многие твои самые красивые поступки родились не внутри тебя, а снаружи, и если бы кто-нибудь догадался об истинных мотивах того, что делаешь ты, тебе стало бы коряво и неуютно.

Знаешь, а иногда просто весна... и сердце замирает от радости и грусти, и ты жалеешь о том, что никто не знает, как тебе хорошо и скверно...

Знаешь, а иногда ты не можешь заснуть, и ты завидуешь тем, кто умеет спать...

Знаешь, а иногда лужи лопаются с хрустальным звоном...

Знаешь, а иногда просто ты боишься того, что ты есть...

Знаешь, а иногда просто дождь и холодно...

Знаешь, а иногда просто...

Знаешь, а иногда...

Знаешь... я...

Знаешь я так тебя люблю...

Автор: t4nk (Женя). Март, 2006 г.

Я не верю в чудеса. Не верю в то, что какие-то злые демоны, живущие под моей кроватью, могут просто вот так взять, вытянуть свои длинные костлявые руки и затащить меня в свой ужасный мир. Я верила в это в детстве. Сейчас уже нет.
Быть может, демоны действительно нашли приют под моей кроватью, но там, в другом мире.
Ничего не происходит случайно – так утверждает Макс.
Мнение Макса – последнее, идущее в списке за мнением улитки и Американского бизона. Кто будет прислушиваться к мнению Макса?
У каждого человека есть двойник, так утверждает Харуки Мураками. В отличие от Макса, к этому человеку стоит прислушаться.
У каждого человека есть двойник. И во-избежании неловких встреч с самим собой, двойники живут там, в другом мире.
Макс отказывается в это верить.
Он не верит, я верю.
А ведь бывает и такое. Рано или поздно появляются зеленые человечки на летающей кухонной посуде. Вы когда-нибудь их видели? Нет? Странно. Когда я читаю газеты и журналы, мне начинает казаться, что они – везде. Буквально везде и всюду. Пресса взахлеб рассказывает о том, как они высадились там-то и там-то, забрали для опытов того-то и того-то, телевидение показывает чудеса на полях, а специальные корреспонденты с честными и большими глазами, подведенными тушью, очень доходчиво объясняют в микрофон, что вся эта залегшая пшеница – лишь результат посадки очередного блюдечка. И вы говорите, что не видели? Поразительно!
Я? А что я… Я же не пишу все эти репортажи. Ах, видела ли я этих зелененьких… Ну, да… видела. Нет, это совсем не то, что вы думаете. И вовсе не нужно смотреть на меня таким сочувствующим взглядом и подбираться к телефону. Уверяю вас, на моем аппарате блокирован набор всех номеров, начинающихся с нуля. Да, и ноль-один – тоже. А уж ноль-три – в первую очередь.
Впрочем, Макс их тоже не видел. Он до смерти боится этих, маленьких зеленых… А так же Макс боится воды, крыс, глобального потепления, самолетов, перочинных ножей и костров.
А вы Знаете, как охотятся крысы? Загоняют жертву в угол. Бегают вокруг нее, бегают... пока жертва сама не умирает. От разрыва сердца.
- «А крысы, между прочим, бешенство переносят!» - Говорит Макс.
Я пожимаю плечами и разглядываю перочинный ножик с надписью «Made in China». У Макса трясутся руки.
Изобретательные ребята, эти китайцы. Хотя, глядя на лейбл «Made in China», мы, как правило, настораживаемся. Сделанное в Китае зачастую воспринимается как низкопробная дешевка.
Так что, перочинный ножик теперь кажется мне подделкой. Даже расхотелось вертеть его в руках.
Я передаю Максу ножик, но тот падает в обморок. Очень жаль. Теперь мне не с кем говорить о крысах и о загадочных мирах, расположенных у нас под кроватями.
Впрочем, я не верю в чудеса.
Макс тоже.

В романе "Мастер и Маргарита" Воланд говорил о том, что Кант разрушил пять доказательств бытия Бога, а потом, словно в насмешку создал шестое.

Доказательства существования Бога на протяжении веков создавались не только богословами (Анзельм Кентерберийский, Фома Аквинский, Мальбранш), но и философами (Платон, Аристотель, Декарт, Лейбниц). Великий немецкий философ Иммануил Кант первый с чисто философских позиций свел все их к трем: Онтологическому, Космологическому и Телеологическому и показал их полную несостоятельность. С тех пор эти доказательства получили название классических доказательств существования (бытия) Бога.

Современные Канту богословы люто ненавидели философа, его именем называли своих нелюбимых собак и всячески издевались над ними. После его смерти богословы “отомстили” философу тем, что приписали ему создание нравственного доказательства бытия Бога. Но это расчетливая ложь.

Иммануил Кант не создавал никакого доказательства бытия Бога и всю свою жизнь оставался верен высказанному им положению о том, что доказать существования Бога никак невозможно, что все теоретические построения в пользу божества не имеют никакого научного или теоретического основания. Но в тоже время он считал, что идея Бога может быть полезной в моральном отношении, что “в моральном отношении следует признавать существование Бога”( Иммануил Кант, Критика практического разума). Кант считал Бога – полезной идеей, сущность самой религии определял как “осознание наших обязанностей, как божественных заповедей” (Иммануил Кант. Религия в пределах чистого опыта).

В семинарских учебниках (например в “Основном богословии” архимандрита Августина) до сих пор излагаются четыре классических доказательств бытия Бога и творцом морального доказательства называется именно Кант. Отсюда утверждается, что Кант раскритиковал три классических доказательств бытия Бога, но сам вынужден был в пользу существования Бога создать четвертое – Нравственное (моральное) доказательство бытия Бога - в корне неверно. Кстати, в советских атеистических кругах, как и во всем марксизме, повторяется легенда о создании Кантом четвертого доказательства бытия Бога. Эта легенда начала формироваться во время так называемых “атеистических споров” в Германии философом Фихте(1762 – 1814), в то время еще последователем Канта, и с блеском описана гениальным немецким поэтом Генрихом Гейне (1797 – 1856). Фихте сочинял эту легенду в целях самозащиты от обвинений в атеизма, а Генрих Гейне, по-моему мнению, из-за непонимания самого Канта, который не только поэтами, но и философами читается с трудом великим.

Но почему же Воланд говорит о пяти доказательства и создании шестого Кантом?

Работу писателя на своей творческой кухне нельзя описывать с полной уверенностью. Можно только угадывать и предполагать. Позволю и себе высказать свое предположение.

В православном и протестантском богословиях, при доказательстве бытия Бога, обыкновенно используется система четырех “классических” доказательств. Но католические богословы при аналогичных доказательства пользуются “пятью путями” Фомы Аквинского (1225-1274):
1.“от Движения - к Перводвигателю”
2. “от связи причин и следствий – к Первопричине”
3. “от случайности – к Необходимому Существу”
4. “от несовершенств в мире – к Абсолютному совершенству”
5. “от целесообразности в мире – к Устроителю мира”. (все эти аргументы отброшены Кантом в его критике трех, ставших классическими, доказательств бытия Бога.)

Возможно, Воланд умышленно сводит Фому Аквинского с Кантом и заставляет Канта, разрушившего своей неотразимой критикой непререкаемый авторитет Фомы Аквинского, превзойти католического святого в своем творчества еще и созданием своего доказательства. Такой художественный “ход” автора “Мастера и Маргариты” вполне логичен. Но возможно также, что Воланд со своим творцом , Михаилом Булгаковым, просто ошиблись. Михаил Булгаков писал художественное произведение, а не научный трактат или докторскую диссертацию.