----------------------------------------------------------------------

   ----------------------------------------------------------------------

  

   /................................................/

  

   - /.../ Журнал "Ясная Поляна" не собирается претендовать на обладание абсолютной истиной. И мы сожалеем, когда кто-нибудь берется утверждать это о себе или о том исповедании, к которому себя причисляет. Это ведет к нетерпимости и фанатизму. Журнал лишь будет стараться находить то доброе и светлое, что рассыпано повсюду, как бы различно люди это ни называли. Мы верим, что все исходит из одного источника.

  

   - То, о чем вы говорите, наверное, можно назвать толстовством?

  

   - Можно, но вовсе не обязательно. В связи с этим интересно прочесть, что сам Толстой писал о толстовстве. С этого, пожалуй, и начнем.

  

   - И все же, можно ли считать, что журнал представляет некоторое движение, условно называемое толстовством?

  

   - Лишь в том случае, если учесть, что это движение не ограничено какими-либо формальными рамками.

  

   - Если даже не определять, не ограничивать формальными рамками, можно ли что-нибудь выделить как общее всем в этом движении?

  

   - Пожалуй, можно сказать о ненасилии, свободном поиске истины и, конечно же, о том, что все люди - братья. Не ограниченное определенной формой, оно проявлялось то в движении земледельческих коммун во всем мире, то в ненасильственном сопротивлении и во многом другом. В лихолетье 30-40-х годов физически почти уничтоженное в России, оно в то же время некоторыми своими сторонами расцвело на индийской земле в форме гандизма, сатьяграхи. В определенной степени оно проявилось и в движении американских негров под руководством Мартина Лютера Кинга.....

  

   - Если вернуться к поиску общности, то, вероятно, журнал можно определить как экуменический?

  

   - Возможно, это было бы не совсем точно. Во всяком случае, тот экуменизм, когда люди собираются и пытаются договориться,

  

  

   что и как объединять и потом исповедовать, несет в себе большую вероятность превращения затем этих, уже условно объединенных доктрин опять в одно или несколько новых течений или церквей. Журнал лишь предлагает учиться всем, стараться понять убеждения другого: людям различных исповеданий, людям верующим и неверующим, не спешить отрицать и проклинать друг друга, но глубоко задуматься: "А почему он, этот другой, верит, мыслит, говорит иначе, чем я?" Однако, как бы то ни было, бесспорно и то, что определенные инициативы экуменических движений заслуживают внимания и всяческого поощрения.

  

   - Может быть, ваш журнал можно назвать правозащитным?

  

   - Защита прав - дело важное. Но не надо забывать и об обязанностях. Мы предполагаем уделять в журнале больше внимания именно обязанностям; не пресловутым "почетным обязанностям", но тем неизменным обязанностям, которые имеет человек по отношению к человеку, по отношению к жизни.

  

   /...................................../

  

   --------------------

  

  

   ----------------------------------------------------------------------

   толстой о толстовстве

   ----------------------------------------------------------------------

  

   К началу XX века в Англии, как и в других странах, возникло несколько обществ и коммун последователей Льва Толстого. Перси Редферн, представитель Манчестерского Толстовского общества, основанного в 1900 году, спрашивал Толстого в письме его мнение об их деятельности. Ниже предлагается ответ на это письмо.

  

  

   1901 г. Августа 2/15 Я. П.

  

   Вы правы, предполагая, что толстовское общество должно быть мне интересным. Но я сожалею, что во мне сохранилось еще достаточно тщеславия для того, чтобы интересоваться им. Я всегда был того убеждения, и оно не может измениться, что быть членом старого общества, учрежденного Богом или при начале сознательной жизни человечества, более производительно для себя и для человечества, чем быть членом ограниченных обществ, организуемых нами для достижения тех целей, которые мы в состоянии сознавать. Я думаю, что предпочтение, оказываемое нашим собственным обществам, происходит оттого, что роль, которую мы играем в них, представляется нам гораздо более важной, чем та, которую мы исполняем в великом Божьем обществе.

   Но это только самообман; все три вида деятельности, упомянутые Вами в вашем письме, вернее достижимы человеком, считающим себя членом великого Божьего общества, нежели членом Толстовского общества. Такой человек, если он искренен, - как я знаю, что вы искренни, - будет, во-первых, распространять, насколько может, те мысли, которые доставили ему душевное удовлетворение и энергию жизни, не заботясь о том, Толстого ли они, или кого-либо другого.

   Во-вторых, он будет всеми силами стараться вызывать людей к высказыванию их мнений о самых важных вопросах жизни.

   В-третьих, он будет стремиться доставлять каждому, с кем он приходит в соприкосновение, столько радости и счастья, сколько он в состоянии; а также будет помогать тем, которые впадают в затруднения от твердого следования учении Христа.

   Человек, принадлежащий к великому Божьему обществу, будет исполнять, кроме того, и много других полезных христианских дел, которые не были ни предвидены, ни определены ни "толстовским обществом", ни каким бы то ни было другим.

   Я допускаю, что существуют некоторые выгоды в соединений людей одинакового образа мыслей в обществе, но думаю, что невыгоды таких организаций гораздо значительнее, чем их преимущества. И потому я сознаю, что для меня было бы большой потерей переменить свое членство великого Божьего общества на кажущееся полезным участие в каком бы то ни было человеческом обществе.

   Мне жаль расходиться с вами во мнении, но я не могу думать иначе.

   Ваш друг

   Лев Толстой.

  

   ----------------------------------------------------------------------

  

   ,,И НИЧТО НЕ УКРЫТО ОТ ТЕПЛОТЫ ЕГО"

  

   Весь восемнадцатый псалом звучит как торжественная песнь. Мне хотелось бы особо подчеркнуть совершенство этого закона в том, что ничто не укрыто от теплоты. Это я особенно понял в словах Иисуса: "Ибо Он повелевает солнцу светить на добрых и на недобрых".

   И светит солнце одинаково для всех, - и в крохотном дворике бедняка, и во дворце богатого, и на прогулочном пятачке тюрьмы. Интересная и очень важная истина заложена в законах природы. Все в природе берет тепло от солнца и по Божьему закону отдает это тепло дальше. Банан Африки от солнца наливается соком и отдает его всем нуждающимся в нем; зерна пшеницы - в хлебе насущном отдают тепло солнца; арбузы, налившись живительной влагой, отдают ее всем жаждущим.

   Удивительное рассказывают о муравьях. Они, эти крохотные, черненькие - удивительно мудры. Приходит весна, раскрываются муравейники, в муравейниках откладываются белые личинки. Дни бывают теплые, бывают и холодные дни. Когда холодные, тогда личинки требуют больше тепла. И приносят им это тепло сами же муравьи. Среда них имеют особые и очень ревностные муравьи - служители. Делатели - как назвал Иисус тех, кто так нужен. Они выбегают из муравейника наверх, ложатся на солнышке и нагреваются. Нагревшись, они быстро бегут в муравейник к личинкам. Там они отдают свое тепло. И снова мчатся наверх, на солнцепек. И так они снуют от солнца к личинкам, пока это нужно для их жизни.

   Великий урок в этом занятии муравьев для тех, кто хочет взять себе имя христианина.

   Нашего тепла, личного, хватает только на двух, трех человек. И то - настоящее ли это тепло? Только питаясь от солнца, от света, от того, что выше и полнее нас, мы можем согревать, светить миру.

   Да. Солнце внутреннего тепла души человеческой подобно солнцу, от теплоты которого ничего не укрыто.

   Таким мы узнали явление Христа, светлое его Учение.

   Солнце правды необходимо всем, необходимо, чтобы, насытив любящих его, передавать тепло другим. Такая светлая, излучающая, отдающая тепло жизни и есть та истинная, вечная. Божья жизнь в нас, о которой учил Христос: "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный".

   Мне пришлось найти Бога в тесных обстоятельствах. И первым свидетелем, которого послал мне Бог, был молодой священник. Я тогда /это было в 1941 году/ еще не был верующим, а полюбил его. Какое это было дитя Божье! Кроткий, светлый, молчаливый, ко всем - я подчеркиваю это качество - ко всем внимательный и добрый. Он прошел передо мной, как видение, но образ его до сих пор не угас

  

   ----------------------------------------------------------------------

   в моих очах, в моем сердце.

   Потом я видел, уже в Башкирии, дитя Бога в образе мусульманина, муллы, в его поступках. В камере, где нас было пятьдесят человек из далеких мест, пятьдесят истощенных переходами и долгим содержанием в тесноте и недостаточном питании, он один был местный. И ему прихожане раз в неделю приносили передачу, в основном сухари, целую сумку. И он все, до сухаря, отдавал нам, всем поровну, всем одинаково. Свою жизнь, свое тепло. И мы все, разные люди, были безгранично благодарны и ему, и Богу, которого он исповедовал, этот старый человек, иноверец, но какой настоящий. Когда он, по своему обычаю, становился посреди камеры на колени на свою подстилочку и молился, все благоговейно молчали. "Мулла молится!...".

   Потом я видел Бога - Солнце Правды - в лице Петра Петровича, брата из меннонитов, немца из России. Какое светлое качество Бога в нем было!... Он просыпался раньше всех в камере и черпал духовные силы для себя, смотря в окошко на просыпавшуюся зарю, и когда все поднимались, унылые и опустошенные, он встречал каждого проникновенным, полным жизни взглядом. Всех, кто хотел тепла, - а хотели его все мы - он обогревал своей неомраченной свежестью. Я тогда уже отдался Богу всей своей душой, и мне казалось, что этот брат должен быть ко мне особо добрым и близким, но не так было. Брат не имел лицеприятия. Он был для всех как-будто одинаковым. Он все-всем уделял свое внимание, как равным: для него как-будто все были нужны. Да, поистине, у него было: "и от теплоты его ничто не укрыто".

   Так должны поступать все, как подобие Бога, Бога совершенного. Но увы, часто люда - поступают не так. Они хотят выделиться, обособиться, считать себя вообще теплее других, считают себя даже горячим. Но может ли такое быть в природе? Может ли быть теплым предмет, постоянно находящийся в холодном пространстве? Конечно, не может! Если он отдает тепло от себя, то он станет холоднее, а среда, которой он отдает свое тепло, хоть чуточку, но станет от этого теплее. Таков закон жизни.

   Только постоянно питаясь от источника тепла, можно согреваться. И когда ты будешь согрет от этого источника, ты не сможешь не отдавать своего тепла другим. Таков закон Бога в физической жизни, таков он и в духовной.

   Часто в беседах о Боге спрашивают: "Скажите, сколько Богов есть на свете, и какая вера самая лучшая?" И хочется им как можно яснее сказать: "Бог один во всем мире. Смотрят только на Него разно, говорят о Нем разно. Бог один, и самая лучшая вера у тех, кто исповедует Бога-Любовь, Любовь без деления людей на своих и чужих, на достойных и недостойных".

   Христос, поясняя эту мысль самарянке, смущающейся, дать ли ему, еврею, напиться воды или не дать, сказал ей: "И не на горе сей и не в храме только находятся поклонники Богу; они - везде. И Бог таких поклонников ищет. Бог хочет видеть поклонение в духе и истине, то есть верной жизнью". И это поклонение излучает тепло и от тепла его ничто не укрыто.

   А это понимание - самое ценное. Это жизнь в свете.

  

   1975 г.

   г. Запорожье.

  

   ----------------------------------------------------------------------

  

   ИСПОВЕДУЮ

   НЕНАСИЛИЕ

  

   Понимаю, это звучит для многих странно. Ненасилие, непротивление ... Знаю, что упоминание даже этих слов вызывает у многих снисходительную, иногда презрительную улыбку. И, к сожалению, в некоторых случаях, когда нет ни малейшего желания хотя бы постараться понять, что стоит за этими понятиями, может быть не улыбка, а даже раздражение. Жаль... Но как бы то ни было, разумеется и то, что в мире, где насилие укоренилось на стольких уровнях, во стольких сферах жизни, очень и очень непросто от него отказаться или даже только придти к подобной мысли. И в то же время, именно потому, что так зловеще последствия насилия, все больше людей приходит к убеждению о необходимости отказа от него. И, прежде всего, в своей личной жизни. /.............................................../

  

   /..................................../

   /...../ Каким бы ни был человек, как бы глубоко он ни захоронил в себе лучшие, светлые стремления, мы должны не забывать, что они есть, глубоко, но есть. И оттого, что человек ограничился своей самостью, оттого, что получил много зла, он тем более несчастен, и тем более достоин сострадания, а никак не ненависти. И он больше, чем кто бы то ни было нуждается в целительной любви.

   Но в любви не может быть догматизма, как не может быть догматизма в ненасилии. Любовь не может быть догматом, - нельзя вдруг себя заставить полюбить всех, - но это - идеал, к которому можно и нужно стремиться и по возможности приближаться. Идеал потому идеал, что бесконечен. Это - движение, это - жизнь. Как мы можем полюбить врагов тех, которые причиняют нам зло, когда и ближних своих мы любить не научились? Порой, все, что мы можем, это - стараться лучше понять человека, лучше его почувствовать и пожелать ему истинного счастья.

   И оказывается, что нечего пытаться противодействовать злу или, другими словами, бороться против узости любви в другом человеке. Делать это надо в себе. И оттого, насколько успешно человек освобождается от иллюзий своей отдельности, насколько будет расширяться в нем любовь, будет зависеть то, как он влияет на окружающих, неважно, думает он об этом или нет. И конечно, лучше, когда это к увеличению, к расширению любви, а не к сужению, не к ненависти.

   И непротивление - не догмат, но идеал, к которому каждый может приближаться по мере сил. Кто-то сможет стерпеть оскорби-

  

   ----------------------------------------------------------------------

  

   тельное слово, пожалеть говорящего и с любовью ответить ему ласковым словом; другой сможет стерпеть оскорбление, но ответить с любовью уже не сможет, он сможет просто промолчать; кто-то сможет стерпеть удар, один, второй, третий; другой сможет стерпеть удар, но на второй сорвется и ударить сам; оба не смогут убивать людей, как бы это убийство не называлось: смертной казнью или войной, но, возможно, лишь один из них будет готов ради того, чтобы не убивать других, пожертвовать собственной жизнью.

   И путеводная звезда на этом пути - любовь, Человек, любящий просто не сможет ни убить, ни ударить, ни ответить злым словом. Чем больше любви, тем легче, тем естественнее ненасилие; чем сильнее любовь, тем больше готовности жертвовать, тем сильнее ее действие на сердца людей, какие бы они не были.

  

   "Но все это - красивые слова, и говорить можно многое. А вот что бы ты сам сделал, если бы..." Тут следует обычно несколько подобных продолжений: - "Если бы на тебя лично напал разбойник?" или "Если бы на твоих глазах убивали ребенка?".

   И я должен буду ответить честно: не знаю? Не знаю, как я поступил бы. Я этого и не могу знать. Могу ли я однозначно говорить о будущем, тем более о том, что лишь можно предположить когда-то? Конечно, я могу попытаться представить определенную ситуацию, но тем не менее, сказать точно, как именно я поступил бы, не могу. Не может человек предугадать все заранее. А в каждой из ситуаций возможно бесчисленное множество различных оттенков.

   Да, в мире есть войны, есть и разбойники, организованные или неорганизованные, есть, наконец, и просто хулиганы, и от всего этого нельзя отгородиться. Но люди слишком привыкли руководствоваться в своей реальной жизни тем, что их пугает в вымышленных ситуациях с вымышленными злодеями. Реальный "человек-злодей", каким бы он ни был, все же - человек, как бы он сам ни желал забыть об этом. Реальный "человек-злодей", кроме того, что он злодей, еще и жалкий, несчастный страдалец, нуждающийся в тепле человеческого участия. Вымышленный же злодей" - только злодей, злодей и ничего больше. И вот - отношение к такому вымышленному злодею переносится в жизни на реальных людей. И эти несчастные вместо так нужного им тепла получают чаще всего лишь жестокую ненависть, которой им и так хватает с избытком. Воображаемое зло по отношению к вымышленному злодею переносится на реальных людей. Воображаемое насилие против таких злодеев переносится в повседневную жизнь как её неотъемлемое условие. Воображая врагов, человек лишь разжигает в себе злобу.

   Помню одного человека, который упражнялся в силовых приемах с тем, чтобы при необходимости быть готовым к таким встречам, представляя, каким образом он будет защищаться. И что же? - Он постоянно попадал в подобные ситуации. Чем больше он тренировался, тем с большим вызовом он смотрел на людей, тем больше он видел в окружающих врагов, и тем больше врагов у него оказывалось. Каждый раз, после того, как бывал побитый, он тем больше накапливал в себе ожесточенности, тем больше верил в то, что человек - злодей, и своей верой и своими действиями действительно внушал это людям.

   Надо верить в то хорошее, доброе, что есть в человеке, и так же, как вера в злое начало проявляет это злое начало в себе и в окружающих, так же вера и в доброе проявляет и притягивает все то

  

   ----------------------------------------------------------------------

  

   доброе, что есть в сердцах. Надо верить, верить с надеждой и любовью!

   "Но как поступать, если на твоих глазах кого-то бьют, убивают? Что, может быть, просто закрыть глаза?" Нет, этого делать нельзя. О каком сострадании может идти речь, если человек готов закрыть глаза нечужие страдания. Я не знаю, как бы я поступил, - это зависят от очень многих причин, - но знаю, что если быть наполненным любовью, если ею руководствоваться в своих действиях, то поступок будет правильным. Если человек нуждается в помощи, в нашей защите, мы должны, мы обязаны, мы не можем не помочь, но так, чтобы как можно меньше нарушалась любовь. И если это нам не удается, то - не будем себя оправдывать - не потому, что это невозможно, но потому, что в нас мало любви. И все же, каждый может по мере сил приближаться к бесконечному идеалу. Так же, как одно лишь присутствие ожесточенного человека нередко провоцирует конфликт, так и одно дашь присутствие человека любящего, бывает достаточно, чтобы конфликт успокоился, насилие прекратилось.

   "Но если человек пьяный, невменяемый, то неужели и тогда не следует применить силу?" И тогда не следует применить силу?" Да, и тогда не следует. Идеал - полное, абсолютное ненасилие. И если пытаться внести в него какие-либо поправки, то кто и как будет определять ту грань, за которой насилие будет благом? Если допустить исключения, то им не будет предела. Кто тогда скажет, при какой степени опьянения следует сделать в идеале исключение? Кто определит степень невменяемости? Тогда в любом случае, когда мы не пожелаем признаться в своей слабости, в несовершенстве нашей любви, мы будем себя оправдывать тем, что человек, с которым мы имеем дело, - невменяемый. И если мы оправдываем себя подобным образом, мы останавливаемся на пути жизни. Нет, лучше не будем крошить идеал, а всегда, когда нам что-либо не удается, признаемся себе в этом откровенно, и само такое признание дает возможность нового движения.

  

  

   Довольно широко распространено мнение, что "вся эта христианская проповедь непротивления злу есть рабская философия, годная лишь для слабых и трусливых людей".

   И тут я возражу: нет, совсем не так. Это учение, выражающее суть христианской морали, не рабская философия, но учение любви, И оно не для трусливых людей, наоборот - "В любви нет страха, совершенная любовь изгоняет страх... боящийся несовершенен в любви", как замечательно это выражено апостолом. Любовь преобразует человека и наполняет его силой - не разрушающей силой "сильных личностей", но силой созидающей, побеждающей ненависть и страх.

   Правда, немало случаев таких, когда, скажем, при встрече с хулиганами один человек бежит, оставив в беде другого, и потом оправдывается тем, что он, мол, пацифист. Тогда уж скажем прямо: будит вернее называть это не пацифизмом, но самой обыкновенной трусостью... "Кто сбережет свою жизнь, тот потеряет ее..." Но любовь творит чудеса, и чем больше ее в сердце, тем сильнее, бесстрашнее становится человек даже физически слабый. Чем больше в человеке любви, тем на большие жертвы он готов. "...А кто отдаст свою жизнь..." Чем больше человек жертвует собой, своей отдельной

  

   ----------------------------------------------------------------------

  

   личностью, тем больше он обретает жизни неограниченной, единой.

   "Но не будет ли рабством - терпеть гнет угнетателей?" Будет. Будет тогда, когда будет страх перед нами, страх за себя, когда человек будет готов на все, лишь бы не подвергнуться наказанию. В "Хадисах" приводится подобный вопрос: "Как относиться к угнетателям?" И как бы это не показалось кому-нибудь странным, но в словах Магомета очень точно отразилась суть христианской морали. Он ответил, что угнетателям надо... помогать/?/, помогать воздерживаться от угнетения. Да, именно так. Это уже не рабская покорность, но помощь угнетателю почувствовать себя человеком. Что толку ненавидеть его, бороться против него? Не вызовет ли это еще больше ответной злобы? Не вызовет ли это в душах восставших ненависти. И этого нельзя не видать на бесчисленных примерах истории так называемых классовых и освободительных войн. Стремление к внешнему освобождению, ведомое не любовью, а страхом и ненавистью, превращалось в кровавую человеческую бойню с жуткими долгими последствиями, казнями друг друга и тюрьмами.

   Трусливый раб не посмеет воспротивиться приказу своего повелителя, каким бы этот приказ ни был. Он выполнит и прикажет избить другого раба, своего товарища, и даже убить его, Дрожа за свою жизнь, он не осмелится возразить. Тогда же, когда он увидит, что повелитель, в результате каких-то причин, потерял свою силу и власть, он готов будет обрушить на него всю свою ненависть, долгие годы скованные страхом. Вот это и будет рабской психологией.

   Человек же, преображенный любовью, будет жалеть человека, обладающего внешней властью. Он будет жалеть его и желать ему истинного блага, то есть пробуждения к истинной жизни, расширения любви. Но тогда, когда поведение будет против совести, против любви, такой человек откажется исполнить его, какие бы кары его за это ни ожидали. Он скажет: "Не сердись, но я не могу исполнить твой приказ. Я не могу убивать моих братьев. Зачем ты хочешь сделать горе и себе и другим? Пожалей их, пожалей себя!" И если приказ не отменен, и отказавшийся его исполнить сам приговорен к казни, то он предпочтем пожертвовать своей жизнью, чем самому убивать других, предпочтет "отдать жизнь, чтобы обрести ее". Это не рабство, это - свобода. Свобода поступать по совести, по велению сердца, свобода от страха. Такие люди были и есть. Они есть в каждой стране, среди людей с различным цветом кожи, среди различных народов. По всему миру есть люди, отказывавшиеся от дел, противных разуму и любви, готовые, если надо, на страдания за свой идеал. Не все могут быть одинаково близко к этому идеалу, но каждый может идти к нему.

   "Но, несмотря на все это, угнетатели продолжают угнетать, и все эти жертвы любви ничего не меняют". Не будем торопиться с выводами. То, что внешне мы не всегда видим перемены, еще не говорит о том, что перемен нет вообще. Любовь совершает свою внутреннюю неустанную работу, хотя и не всегда сразу заметны ее плоды. Зато плоды насилия видны даже слишком, и хотелось бы их не видеть, да не удается, и все пытаемся, как ни банально это сравнение, тушить огонь маслом.

  

  

   "Если все вдруг откажутся от всякого насилия, то что же будет? Если никто не будет защищать страну, придут враги и будут жечь и убивать!" Надо заметить, что такие доводы приводятся верующими в насилие во всех странах. Однако, при этом чаще всего забывают, что этот

  

   ----------------------------------------------------------------------

  

   отказ совершается не в одной какой-то стране, но повсеместно. И уж если на то пошло, то кто бы на кого нападал, если говорить о "всех"?

   Но ладно, что об этом говорить? Не будем говорить о том, чего нет, о том, что "было бы", не будем строить утопии. Насилие есть, оно реально в своих зловещих проявлениях, в тех страшных бедствиях, которое оно несет людям, которые люди несут сами себе, друг другу. И, наверное, самым ужасным по своим масштабам бедствием является война. Периодически случалось - одни люди решали, что они вправе владеть большими территориями, большим количеством людей; то же решали и другие, и устраивали из "своих" людей бойню. Лилась кровь, горели города. Случалось и еще невероятней по своему безумию, когда одни люди решали, что именно они обладают абсолютной истиной, и все непременно должны верить только им, и, посылали своих верующих убивать друг друга. И люди - духовные рабы - шли, шли и убивали, причем самое страшное, часто это совершалось во имя того, кто не только повторил заповедь "не убивай", но и призывал не гневаться, любить всех и все прощать!

   Люди шли на эти кровопролития не только из-за страха, но и из-за убеждения: когда руководящим идеалом было не братство всех людей, но процветание своего государства; не любовь Божья, но своя вера.

   И все же, из века в век, из года в год дело любви совершало и совершает свое непрекращающееся действие через тех, кто оторвался от идеалов своего времени. Возможно, когда-то в племени людоедов первый человек, пришедший к сознанию недопустимости продолжения людоедства, был объявлен нарушителем, изменником традиций, и сам был убит и съеден своими соплеменниками. Но его поступок не прошел бесследно; где-то в сознании хотя бы у нескольких из них он что-то пробудил. Это длительный процесс освобождения от старых суеверий и установок, но всегда были люди, просыпавшиеся к новому сознанию. Их распинали, их бросали на растерзание зверям, их жгли на кострах инквизиции, их сажали в тюрьмы и отправляли на каторгу; и все же дело их любви, явно или невидимо, но расширяло сознание людей.

   Не могут все сразу придти к одинаковому сознанию, не может оно быть установлено законом, и тем более не может это произойти вдруг только в одной стране. И пока будет сознание нужности насилия, будут и государства, будут и войска. В этом нет ничего удивительного. И даже, с одной стороны, можно сказать, что это естественно, если только здесь уместно такое слово. Но, естественным будет и то, что сознающие безумие войны не будут принимать участия в этом безумии, они не смогут этого делать, они не смогут убивать своих братьев. Будет ли нормальным то, что сегодня люди будут брататься на мирных конгрессах и фестивалях дружбы, а завтра эти же люди оденутся в одинаковые одежды и будут учиться маршировать, то есть одинаково топать ногами, возьмут в руки оружие убийства и будут учиться, как с их помощью можно искалечить больше людей, и потом пойдут по приказу стрелять друг друга, потому что им внушили, что это их долг, что они - враги! Правительство каждой страны внушает людям, что это - долг. Но есть долг, превосходящий все - долг любви. Человеку, идущему путем любви, непонятно, как это возможно - стрелять в людей, в братьев-людей, в людей, с которыми вчера мирно общался или в людей, которых никогда раньше не видел, и которые никогда раньше не видели его, и также не понимают, зачем все это нужно. Но он понимает, что любое насилие лишь увеличивает злобу и ненависть, и он в этом

  

   ----------------------------------------------------------------------

  

   участвовать не может. Он не может участвовать в производстве того, что предназначается для вреда другим, в производстве средств уничтожения. Каждое правительство обвиняет своих пацифистов в том, что они ослабляют военную мощь государства. Но отказ от насилия происходит не в одном государстве, и также как насилие не является узконациональной проблемой, так и отказ от насилия происходит во всемирном масштабе.

   То же и с насилием внутренним. Неправильна постановка вопроса: "Что было бы, если бы все отказались от государственного насилия? Не стало бы органов правопорядка, и бандиты беспрепятственно грабили бы и убивали невинных людей". Неправильна потому, что пока есть в мире насилие, часть людей будут называться разбойниками, бандитами, мафией, а часть - охранниками порядка, милицией, полицией и т. д. Не будем теперь вдаваться в подробности того, как и те, кого называют охранниками порядка, сами становятся его нарушителями; допустим, что все исполняют именно свои обязанности, как они их понимают. Но и те, и другие делают ставку на насилие. И если насилие уменьшается, если кто-то отказывается от него, то происходит это не с одной стороны, но с обеих. Работа любви действует во всех направлениях, для нее не существует ни государственных, ни сословных границ, она пробуждает к новому сознанию и разбойника и судью.

   Когда в человеке пробуждается любовь, его не должны смущать подобные вопросы, как "что, если бы..." Он должен жить сегодня, сейчас так, как подсказывает ему совесть, поступать по любви. И в этом будет благо - и его и общее.

  

   И еще хочу сказать тем, кому кажется все кругом холодным, бессердечным, мрачным, я хочу сказать им: не надо отчаиваться! Многим знакомо это чувство, чувство тоски и уныния. Тогда все плохо, все бездушны и жестоки. Так кажется. И мы склонны винить в этом всех и все. И это можно понять - ведь мы так слабы, так несовершенны. А ведь представляется нам мир бессердечным тогда, когда в нас самих гаснет любовь. Тогда действительно мы остаемся как без света, все теряет свои радостные краски, в темноте и холоде.

   Не надо отчаиваться, когда непогода, дождь потушил наш маленький костер. Не надо отчаиваться, но лучше терпеливо собирать сухие ветки, терпеливо искать тлеющий уголек. И когда он найден, и высушен хворост, то он снова воспламеняется и своим теплом и светом рассеивает холод и мрак ночи. И тогда мы снова и снова чувствуем, что в этом благо, что мы можем, мы должны поддерживать друг друга теплом своего участия, теплом любви. Мы понимаем, что уныние было лишь временным. Но и оно может быть недаром, - оно дает нам лишнюю возможность осознать, чем люди живы, в чем они нуждаются. Люди нуждаются в любви. И больше именно те, кто не верит в нее, кто ожесточились, не встречая ее в людях, и поверили в ненависть и насилие. И как тут можно отвечать им тем же, чего им и так достаточно, от чего они и так страдают? Но если мы не можем дать каждому все то, в чем он нуждается, то, в любом случае, всякий способен по мере своих сил стараться, стараться жить по любви, поступать по любви и, по крайней мере, стараться избегать всего того, что ее нарушает, сужает. И человек, даже лишь только начавший движение в свете любви, чувствует, что путь этот - ПУТЬ ЖИЗНИ, и чем дальше, тем увереннее он идет, тем становится радостнее и светлее.

  

   ----------------------------------------------------------------------

   ИЗ ЗАРУБЕЖНОЙ ПРЕССЫ

   ------------------------------

  

   "ИСКРА"

   12.10.1973 г.

   / Журнал канадских духоборов /

  

   От редакции "Искры": Как известно, большое число молодых людей в США протестуют против призыва в армию. Многие из них также стремятся к простой жизни, ближе к природе. Эта заметка дает возможность вам познакомиться с мыслями одного американца, находящегося под влиянием произведений Толстого, мыслями, которые, без сомнения разделяются многими другими людьми в Америке, в Канаде, а также и в других странах мира.

  

   "Недавно я посвятил некоторое время чтению религиозных произведений Льва Толстого, что навело меня на осознание, как многим я обязан этому великому русскому мыслителю, когда в 1964-65 годах я отбывал тюремное заключение за отказ служить в армии. Это было "Царство Божие внутри вас" Толстого, что дало мне силу, мужество и рвение, чтобы выстоять.

   Во время тюремного заключения у меня было много свободного времени, чтобы подумать о том, что я буду делать, когда выйду на волю. Как я обеспечу себе жизнь? Если нам необходимы деньги, каким образом я буду их добывать? И сколько именно денег нам нужно? Я был убежден, что если мы последуем правилу Генри Дэвида Торо - упрощать - то много денег нам не понадобится. Проводя жизнь простую, придерживаясь вегетарианской диеты, одеваясь просто, живя в непритязательных домах /Хижина, лачуга, сарай, что у вас есть/. В деревне или в лесу, если это возможно, нам нетрудно будет заработать себе на жизнь.

   Пища насыщает тело, одежда и кров дают ему тепло, но дух в человеке нуждается в большем: он нуждается в небесной пище, он нуждается в единении с Отцом, нуждается в том, чтобы исполнить волю Отца.

   Легко потворствовать велениям тела, посвящать дни нашей жизни труду для добывания удобств и удовольствий, для насыщения его прожорливого аппетита. А что, если вместо того, чтобы потворствовать ему, мы будем следовать велениям духа? Что, если мы скажем себе: "Я больше, чем тело, я совсем не это тело. Я дух, во мне Божье начало, во мне живет что-то от Бога, что и является мной". Нетрудно заметить, что такое убеждение может иметь огромное влияние на нашу жизнь. Оно дает совершенно новый размах и перспективу.

   Я помню, что в колледже я был совершенно счастлив в убеждении, что Бога нет, жизнь бессмысленна, и что когда мы умираем, - мы умираем, вот и все. Я должен был отказаться от такого жизнепонимания не потому, что эмоционально признал его несостоятельным, но потому, что я пришел к заключению, что оно просто неверно.

   Во-первых, я открыл в самом себе глубокое и безошибочное чувство благоговения перед жизнью /я всегда буду благодарен Швейцеру за ту помощь, которую он оказал мне в этом открытии/, оно охватывает не только моих близких, но также не меньше и животных, и даже растения.

   Теперь вопрос состоит в том, как же мы, имея работающий в нас дух, живем в обществе, экономика которого строится на войне /убийстве/, где 60-80% каждого доллара прямо или косвенно идет

  

   ----------------------------------------------------------------------

  

   на войну, на ее осуществление или подготовку, или на уплату за минувшие годы войны? Каким образом мы должны зарабатывать себе на жизнь?

   Все эти размышления привели меня опять к вопросу, который я задавал себе, будучи в тюрьме: что я буду делать после освобождения? Я видел, что если я буду вести простую жизнь, то у меня не будет необходимости работать всё время, чтобы заработать то необходимое количество денег, в которых я буду нуждаться. Это было важно, потому что, подобно Торо, я чувствовал, что для жизни духа необходимо "широкое поле досуга", но даже если я буду работать часть времени, мне необходимо все же решить вопрос, какой вид работы я буду делать. Ясно, что я не смогу работать ни на какой работе, которая прямо или косвенно приводит или может привести к убийству, нанесению вреда как и угнетению моих близких и вообще живых существ. Кроме того, я понял, что существует много хорошей работы, которая должна быть сделана: в области образования, заготовок или в области гуманитарной.

   Уже перед тем, как освободиться из тюрьмы, я договорился о работе по сбору яблок в Нью-Хемпшире. Момент был отличный: меня освободили в конце августа, а сбор начался в начале сентября. Вначале я нашел, что работа трудна, но дает удовлетворение. Есть что-то освежающее и оздоровляющее в ручном труде, особенно в простом земледельческом труде на полях или фруктовых садах. Человек, работающий в поле или во фруктовом саду, находится в соприкосновении с чем-то, чего работающий в канцелярии или на заводе не узнает никогда. Это дыхание самой жизни. Да, это солнце и небо, трава и деревья и еще что-то общее, большое, что-то гораздо утончённое, что-то невидимое, что таится в работе. Сама земля кажется излучающей жизнь.

   Мое решение зарабатывать себе на жизнь земледельческим трудом оказалось для меня правильным. Мы должны признать, что в мире имеется некоторое количество ручного труда, который должен быть выполнен для того, чтобы обеспечить каждого мужчину, женщину, ребенка, необходимой им пищей, одеждой и кровом, и мы все должны чувствовать себя обязанными сами принять участие в этой работе, вместо того, чтобы позволить /принуждать/ беднякам и обездоленным выполнять за нас всю эту работу, в то время, как люди, имеющие образование или какую-то ловкость, ухитряются ничего не делать. "Приобщимся ко всеобщей работе мира" - это обращенный к нам призыв Толстого в его книге "Так что же нам делать?" Я счастлив, что мне пришлось познакомиться с этой книгой во время моего первого сезона по сбору яблок.

   Теперь я живу в деревне, на небольшой ферме, которая была моим домом в течение последних трех лет. Сейчас начало марта, все еще зима, но уже тепло и кажется, что весна у нас будет ранняя. Дождь, принуждавший меня сидеть два последних дня дома и который дал мне время записать эти мысли, кончился. Солнце сияет, и надо подрезать ягодные кусты. Мир и радость".

  

   ----------------------------------------------------------------------

   ----------------------------------------------------------------------

  

   ----------------

   Из почты "ЯП"

   ----------------

  

   /....................................../

   "....одни сознательно следуют ненасилию и любви, других неосознанно побуждает к этому опыт. Главное здесь в том, что любви, разума, совести и, как неминуемое их следствие, потенциала ненасилия дано всем людям поровну, одинаково. Только люди в разных долях и с разным ускорением открывают в себе эти свойства. Когда человек кажется бессердечен, бессовестным насильником, то это не значит, что он лишен благодати любви, совести и возможности непротивления, - просто он еще недостаточно пользуется присущей ему данностью любви, совести и непротивления....

   Толстой не является единственный автором толстовства, растущего с незапамятных времен, собравшего в себе лучшие достижения человечества и развивающегося и сегодня. И всех нас обнимает, охватывает собой, как планету ноосфера, беспартийное, бесформенное толстовство, отнимающее уверенность в том, кто дальше, а кто ближе из нас, и оставляющее уверенность в том, что все мы - люди. Таким мне видится толстовство - дорогой, направлением пути человечества - без рамок и границ, где членскими взносами является совершенствование, девизом - наши первые слова в младенчестве, гербом - наши первые детские рисунки, гимном - наши тихие мысли, обращенные к жизни, наказанием - муки совести, поощрением - робкая улыбка ближнего".

   В.ВЛАДЕВ

   г. Киев.