В нашем городе недавно нашумела и теперь ходит по рукам одна любопытная статья. Народ, копирует ее на ксероксе, пересылает друг другу по электронной почте. И, если место действия не оставляет никаких сомнений, то личность героя статьи для некотрых остается загадкой. Лично я, кажется догадываюсь, о ком идет речь. 

                                                                 МАКИЯЖ

 Вообще-то такого слова в послевоенное время у нас не было. Как впрочем, наверняка, и слова «косметика». Ну, по крайней мере, в селе точно никакой косметикой девушки не пользовались. Если уж в городе обычная пудра и помада были в большом дефиците, что уж там говорить о сельских девушках.  А сельским модницам тоже очень хотелось выглядеть ярче и красивее. Вот и приходилось девчатам пользоваться  народными средствами: подводить брови угольком, щеки румянить свеклой, а пудриться… Догадались, чем? Конечно же,  белой мукой.

 Моей тетушке Тосе было лет еще шестнадцать, когда повадилась она бегать в сельский клуб на танцы. Ни одного вечера не пропускала. Еще бы! Ведь там недавно новый гармонист появился. Яковом зовут. А красаве-е-ец... Ой, девоньки!… Парень уже взрослый – 23 года, неженатый еще. Только что демобилизовался. Сидит Яков у сцены на стуле, гармошку растягивает, чубом потряхивает, в зубах папироса. Ну просто шик! Все парни махорку смолят, а он – «Казбек». Ребята уважали. Как увидят, что Яша портсигар достает, так наперегонки бегут, чтоб прикурить ему дать. Яков прикурит, этак с достоинством головой удружившему кивнет, а того и грудь колесом.

 А девчата и вовсе -  как с ума посходили. На танцы стали ходить даже те, кого раньше в клубе никогда и не видели. Наряжаются, пудрятся, брови подводят, кудри, на тряпочках закрученные, начесывают. И каждая старается поближе возле сцены держаться. Авось, заметит и хотя бы улыбнется. Тосе повезло больше всех. Он на гармошке играет, а сам все на нее поглядывает. Вот и старалась Тосенька танцев не пропускать. Один раз не придешь, он другую заприметит. Вон Томка ему глазки строит. Ее опасаться больше всех надо.  Она городская – на лето в их село к бабке приезжает. У нее аж три платья крепдешиновых, а уж штапельных сколько, что девки и счета сбились. Каждый вечер в разном красуется. Губная помада ягодами пахнет, ногти на руках крашеные. И кудри, говорят, на такие палочки деревянные крутит. Бигуди называются.

 Только не помогли эти бигуди Томке Яшу окрутить. Как только устает он играть, парни пластинку на патефон ставят и тогда первым делом, Яков к Тосе идет. На танец, стало быть, приглашать. Остальные девчата от зависти аж зубами скрипят. А уж потом, как он Тосю провожать до ее калитки стал, некоторые и  вовсе с ней дружить перестали. Да ну и ладно!

 Одна беда: мамке дочкины поздние гулянья-провожанья не нравились. А уж если заметит, что опять нарумянилась да напудрилась, то и вовсе: хворостину в руки, и давай лупить по тому месту, откуда ноги растут. Больно…

 Вот и приходилось хитрить. Подойдет Тося к матери – сама скромность: личико свежеумытое, глазки честные, бровки над глазками подведены угольком совсем чуть-чуть (мамка и не замечает).  «Мам, я корову подоила, воды принесла. Пусти на танцы ненадолго…  А мам!..»  Мать пальцем по щеке, бывает, проведет: нет, не напудрилась. Вздохнет,  да и отпускает.

 А Тосенька шмыгнет в чулан, в темноте ладошками муку из мешка зачерпнет, по щекам похлопает, достанет с притолоки заветную баночку с помадой, мазнет ей пальчиком по губам, да и бегом к клубу. Так и шмыгала все лето в чулан. К осени гармонист совсем было влюбился – часами у калитки с Тосей простаивал. И целовались уже. Стоят они, бывало, на задах*, он ус все подкручивает, Тосеньку к плетню прижимает. «Я, - говорит, - если полюбил кого, так навсегда…» А сердце у Тоси так и обмирает, так и обмирает…

Подружкам рассказала, они говорят: «Точно, это любовь». Завидовали, страсть как…

 А осенью Яков Тосю все-таки разлюбил… Так вот сразу. В один миг. Неожиданно... Забежала в тот вечер Тосенька в клуб, а он с парнями стоит, курит. За руку взяла, а он – как отпрянет! А все, кто рядом стоял – как засмеются! Она стоит, недоумевает, аж слезы из глаз брызнули от обиды. Слезы ладонями со щек стирает, а все только хохочут еще громче. А как глянула на свои руки…

 Бывает же так, что чье-то счастье может разрушиться в один миг из-за такого пустяка: накануне на место мешка с мукой мать поставила мешок с синькой.

* задворки