Вчера я слышала, как Андреас Шолль поет Баха в консерватории.

Еще в прошлом году, связанная невозможностью - по разным причинам - выбраться из этой страны, думала, что могу вообще никогда не услышать его пение не в записи. Дичайше внезапно было, что Москва появилась в его расписании.

В программе два инструментальных произведения (Телеман, увертюра-сюита TWV 55:e4, и Гендель, кончерто гроссо HWV 324), по одному на отделение, и сильнейшее сочетание 170 и 82 кантат Баха. Если есть интерес, один чудный человек делится записью. Еще можно полностью, вместе с комментариями и беседой с дирижером, послушать радиотрансляцию в архиве Moskva.fm так или вот так. Не знаю, правда, что там слышно: боюсь открывать. 

Программа составлена умно (в отличие от программки, в которой она шиворот-навыворот), произведения друг друга поддерживают. Переход от местами даже танцевального Телемана к утверждающей заполненность грехом и отдаленность от Бога земного мира 170-й кантате, и далее, через болезненный концерт Генделя, к логически все завершающей и примиряющей со смертью 82-й. 

Не могу охарактеризовать эти кантаты иначе как просто sacred music. Но это sacred music в предельном смысле, она не кончается рефлексией вины, обретением страдания и спасения через смерть Христа, она идет дальше, туда где перед страданием и любовью жизнь становится только тем, что до смерти. А в жизни не остается ничего желанного, земной мир достоин лишь горькой печали. Это даже не смирение со смертью - это принятие смерти как Бога, как последней и вечной радости, которое возможно только с концом всего профанного и растворением в том, что выше. И знаете, на этом концерте оно - случилось. До сих пор (вернее, теперь даже больше, чем прежде) не знаю, как можно и кем надо быть, чтобы это петь.

Г-н Шолль замечателен тем, что перед его бытием человеком прочее теряет важность. Он есть a human being, и это куда больше, чем остальное, что можно о нем сказать.

Не стану излагать ничего про техническую сторону вопроса и в частностях обсуждать интерпретацию. Может быть, я когда-нибудь морально созрею для такой расчлененки, но не быстро. Уверена, в скором времени интернет будет полон рассказов о том, как его было/не было слышно, что там с нижней частью диапазона, все ли жуткие бесконечные баховские фразы прозвучали должным образом и насколько с ним сыгрался оркестр. Единственное, пожалуй: его голос, изменения тембра которого (не в лучшую, увы, сторону) запись с каждым годом проявляет все жестче, так что порой становится страшно, в зале лился гладко; в нем было слышно то блестяще-завораживающее, за что иные готовы внимать "хоть алфавиту", будь тот им спет. И он еще вполне мог нарисовать безграничное небо нотой ре второй октавы.

Бисы дополнили блаженную жажду единения с Богом концентрированным страданием и покаянием. После "Agnus Dei" из си-минорной мессы казалось, что дно (или - наоборот?) достигнуто, дальше некуда. Но потом была "Erbarme dich, mein Gott" из "Страстей по Матфею" (подумалось, они убить всех хотят), и возможность мелкобуржуазного осмысления в количественных категориях отпала. Не знаю, как рассказать, что там происходило, ибо много врезавшегося в память, но так, в лоб, не сформулируешь, что именно сделано. Подходящих категорий нет.

Имхо, это все как ключи к христианскому миру. Или карта. Первая боль осознания возможности _такого_ спасения стала неотъемлемым страданием-пониманием, что _только_так_ оно и возможно. Отчаяния и ужаса человечества перед собой, которыми страшны иные сочинения XX столетия, еще нет. Все более лично, более безвременно. И есть предельность - как доведение логического построения до конца. 

У концерта был информационный повод: он приурочен к 330-летию со дня рождения И.С. Баха. Мне сложно придумать лучший способ отдать дань памяти, чем исполнение именно этой, уводящей от жизни музыки.