Написано Ланс_и_все
Корни мира
Читать далее
Жил-был на свете мальчик, которому разрешали рвать цветы
в саду, но не разрешали вырывать их с корнем. А в этом саду
как на грех рос один цветок - немного колючий, небольшой,
похожий на звезду, - и мальчику очень хотелось вырвать его с корнем. Опекуны его и наставники были люди основательные и дотошно объясняли ему, почему нельзя вырывать цветы. Как правило, доводы их были глупы. Однако еще глупее был довод мальчика: он считал, что в интересах истины надо вырвать цветок и посмотреть, как он растет. Дом был тихий, люди там жили не слишком умные, и никто не догадался сказать ему, что в мертвом растении вряд ли больше истины, чем в живом. И вот однажды, темной ночью, когда облака скрыли луну, словно
она слишком хороша для нас, мальчик спустился по старой
скрипучей лестнице и вышел в сад. Он повторял снова и
снова, что вырвать этот цветок - ничем не хуже, чем сбить
головку с репейника. Однако он сам себе противоречил,
потому что шел крадучись, петлял в темноте и не мог
отделаться от странного чувства: ему казалось, что завтра
его распнут, как святотатца, срубившего священное дерево.
Может быть, его и распяли бы, не знаю; но ему не удалось
провиниться. Цветка он не вырвал, как ни старался. Он
вцепился в него и тянул, и тянул, но цветок цеплялся за
землю, словно вместо корней у него были железные крючья. А когда мальчик потянул в третий раз, что-то загрохотало за
его спиной, и то ли нервы, то ли совесть (которой он не
признавал) заставили его обернуться. Дом был черный на
черном фоне неба, но, вглядевшись пристальнее, он увидел,
что очертания его изменились, потому что упала большая
кухонная труба. С перепугу он потянул снова и услышал, как
вдалеке в обвалившейся конюшне ржут лошади. Тут он помчался домой и зарылся в постель. Назавтра оказалось, что кухня рухнула, есть нечего, две лошади убиты, а три покалечены.
Но мальчик не утратил яростного любопытства и под вечер,
когда туман с моря скрыл и сад, и дом, снова отправился к
несокрушимому цветку. Он вцепился в него и стал тянуть, как
тянут канат, но цветок не шелохнулся. Зато сквозь туман
донеслись душераздирающие крики. Рухнул королевский дворец, исчезли береговые башни, и половина большого приморского города сползла в море. Он испугался и на время оставил цветок в покое. Но, достигнув совершеннолетия, - к тому времени город был понемногу восстановлен, - он прямо сказал народу: "Покончим, наконец, с этим идиотским цветком. Во имя Истины - вырвем его!" Он собрал сильных людей, словно готовился встретить захватчика, и они, вцепившись в растение, тянули день и ночь. Китайская стена обрушилась на протяжении сорока миль. Рассыпались пирамиды. Как кегля, свалилась Эйфелева башня, пришибая парижан; статуя Свободы
упала лицом вниз и нанесла немалый ущерб американскому
флоту. Собор святого Павла убил всех журналистов на
Флит-стрит, а Япония побила свой прежний рекорд по
землетрясениям. Кое-кто считал, что последние два события
нельзя считать несчастьями в строгом смысле слова, но сейчас я не буду вдаваться в подробности. Для моего повествования важно одно: к концу первых суток разрушилась добрая половина цивилизованного мира, а цветок стоял как вкопанный.
Чтобы не утомлять читателя, я опущу многие подробности
этой правдивой истории и не стану описывать, как в дело
пустили слонов, а потом машины. Цветок не двигался, хотя
луна забеспокоилась и с солнцем стало твориться что-то
неладное. В конце концов вмешался род человеческий и - как
всегда, в последнюю минуту - устроил революцию. Но еще
задолго до этого наш мальчик, достигший преклонных лет,
махнул рукой на свою затею и сказал наставникам: "Вы
приводили много мудреных и бессмысленных доводов. Почему вы не сказали мне просто, что этот цветок невозможно вырвать, а если я попытаюсь, я разрушу все на свете?"
Все, кто пытался во имя науки с корнем вырвать религию,
очень похожи, мне кажется, на этого мальчика. Скептикам не
удалось вырвать корни христианства; зато они вырвали корни
винограда и смоковницы, уничтожили сад и огород.
Секуляристам не удалось сокрушить небесное, но прекрасно
удалось сокрушить все земное.
Незачем громоздить доказательства, чтобы убедить в
немыслимости веры. Вера немыслима сразу, с самого начала.
В лучшем случае скептики скажут, что мы должны отказаться от веры, потому что она безумна. Но мы приняли ее как безумие. В сущности, мы в этом смысле согласны с нашими противниками; однако, сами противники никак не могут от нее отказаться, не могут забыть о ней. Они стараются ее сокрушить, это им не удается, но они не отстают и по ходу дела сокрушают все остальное. Все ваши каверзные вопросы не нанесли вере ни малейшего ущерба. Но, может быть, вас утешит, что вы нанесли немалый ущерб здравому смыслу и нравственности.
Те, кто спорит с нами, не убедили нас - мы верим, как
верили.
Но себя они убедили подчиниться любой доктрине,
проповедующей отчаяние и безумие. Нас нельзя убедить, что
человек не создан по образу и подобию Божьему (отметим,
кстати, что этот взгляд так же догматичен, как наш). Но те,
кто в это верит, убедили себя, навязали себе нечеловеческую, невыносимую догму и не смеют теперь считать мерзавца мерзавцем или восхищаться человеком, который встанет против него. Сторонники эволюции не убедят нас, что Бога нет, - Бог может действовать и постепенно. Но себя они убедили в том, что нет человека. Все на свете вырвано с корнем, кроме цветка.
" ТИТАНЫ" НЕ ДОСТИГЛИ НЕБА - ЗАТО ОПУСТОШИЛИ ЗЕМЛЮ.
Г.К. Честертон