Люди глядели и спрашивали: «Кто это летит?»
Марк Шагал «Моя жизнь»
ПЕРВОЕ БЛЮДО.
ГОРОХОВАЯ ПОХЛЕБКА
ПО-КРАСНОПОЛЬСКИ
Копченые телячьи ребрышки – 400 граммов.
Горох – 450 граммов.
Картошка – 2–3 штуки.
Морковка – 1 штука.
Луковица – 1 штука.
Растительное масло – 0,5 столовой ложки.
Сливочное масло – 1 чайная ложка.
Соль, перец, сухой укроп.
Немного поджариваем ребрышки на растительном масле. Перекладываем их затем в кастрюлю, заливаем водой и варим на среднем огне 30 минут после закипания. Потом вынимаем их из воды. В образовавшийся бульон кладем горох, предварительно вымоченный в воде в течение 5–6 часов, вместе с водой, в которой он вымачивался. Варим 1,5–2 часа. Потом добавляем в кастрюлю картошку, нарезанную кубиками. Мясо отделяем от костей и отправляем также в кастрюлю.
Жарим 3–4 минуты на сливочном масле натертую морковь и мелко нарезанную луковицу. После жарки отправляем их в кастрюлю с похлебкой и все варим до получения супа-пюре. В конце солим и перчим, добавляем сухой укроп.
У нас дома, в Краснополье, все стены были обклеены вырезками из журналов и газет: это были репродукции картин, фотографии. Портреты знаменитостей соседствовали с никому не известными лицами ударников пятилеток, а репродукции картин знаменитых художников теснились вперемежку с газетными фотографиями природы. Папа где-то находил эти картинки и приносил их домой чуть ли не каждый день. Мама шумела, говорила, что он делает не красоту, а портит обои. Иногда ее терпение лопалось, это происходило во время препраздничных уборок, и она срывала все наклейки. В доме сразу становилось необычно и, честно скажу, не уютно! Но голые стены держались не более недели, и папа вновь начинал приносить картинки. Первую картинку мама обнаруживала неожиданно, и реакция ее была мгновенной, она начинала кричать:
– Файвэ, вос ду тутс? Ду а мишугенер! Итиз шэйн? (Что ты делаешь? Ты сумасшедший! Это красиво? – идиш).
Папа молча выслушивал эти крики, кивал головой, со всем соглашался, но свое дело продолжал. Я думаю, что в душе он радовался, что мама устраивала эти чистки стен, ибо это давало возможность приносить новые картинки.
Единственной картинкой, которую мама никогда не трогала, была цветная репродукция из какого-то старого журнала, которая висела над моей кроватью. Я не помню, когда эта картинка появилась у нас, ибо с того времени, как я помню себя, помню эту картинку. Нарисованы на ней были местечковая улица, забор к забору, и Летящий еврей!
Рисунок Натальи ТАРАСКИНОЙ
Маме нравилась эта картина, она подолгу стояла возле нее, о чем-то вздыхала и говорила сама себе:
– Это наша жизнь! Всю жизнь беги! А куда? Сами не знаем! Лучшую жизнь ищем! А есть ли она где?
Папа к этой картине относился по-другому. От него я впервые услышала о Летящем еврее.
– Это, дочка, вечно Летящий еврей! Он к кому-то спешит на помощь! Мой папа, а твой дедушка Генах, всегда говорил мне: “Зуналэ (сыночек – идиш), быть евреем, значит быть добрым и всем помогать”. И я тебе это тоже говорю, доченька – ты поможешь и тебе помогут!
Мама на эти папины слова всегда говорила:
– Я помню, как говорила твоя мама Цырул, помогай, да про свои штаны не забывай!
Позже, когда я стала взрослой, я убедилась в правоте и папиных, и маминых слов. В жизни мне встречались разные евреи, и однажды я встретила Летящего! Его звали Миша.
Я как-то спросила его, кем он хочет стать в будущем. И он неожиданно для меня сказал:
– Летящим евреем!
И тут же пояснил:
– Есть такая картина Марка Шагала.
– Местечковая улица, заборы. И летящий, почти касающийся этих заборов, еврей, – сказала я.
– Ты видела эту картину? – очень удивился он.
– Она у меня с детства висит над кроватью, – сказала я. – В Краснополье.
– И у меня она висит над кроватью, – сказал он. – В Москве. Папа ездил в Мюнхен на симпозиум и привез эту репродукцию.
– А я не знаю, откуда она у нас. Я даже не знала, кто ее нарисовал, – призналась я.
– Папа мой говорит, что Летящий еврей – это символ врача, спешащего на помощь к больному, – сказал Миша.
– А мой папа говорил, что это просто еврей, спешащий на помощь к другому еврею.
– Обязательно к еврею? – засмеялся Миша.
– Я думаю, не обязательно, – честно сказала я.
– Я с тобой согласен, – сказал Миша и добавил: – Знаешь, если тебе станет плохо, ты позови меня. И где бы я ни был, я услышу тебя и прилечу.
– Хорошо, – сказала я. – Мне интересно будет посмотреть, как ты будешь лететь.