Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем-это у Гоголя. У нас же речь пойдет как один американский миллионер Гарри Тоу поссорился с другим американским миллионером Стэнфордом Уайтом из-за прекрасных глах Эвелин Несбит

Один человек выстрелил и не промахнулся. Другой человек пошатнулся и упал. Женщина, чья ветреность послужила причиной рокового выстрела, зажмурилась и закричала. Все просто и даже банально. Ревность исстари – самый распространенный мотив для убийства. Ничего нового. Хотя...
Убийство архитектора Стэнфорда Уайта повесой и бездельником Гарри Тоу наделало много шума на заре прошлого века. И тому было немало оснований.
Начать с того, что и убитый, и убийца были миллионерами, плейбоями и сексопатами. Далее: красота актрисы Эвелин Несбит, по мнению многих, стоила того, чтобы из-за нее нажать на курок. Наконец, никогда еще во время судебных разбирательств не предавались гласности столь интимные подробности взаимоотношений людей, и никогда еще адвокаты не были так алчны и беспринципны, лишь бы спасти «золотого» клиента от электрического стула.
«Растянувшееся на месяцы ожидание суда и сам суд, больше похожий на фарс, – писали газеты Нью-Йорка, – со всей очевидностью показывают, как велико значение денег в наше время и в нашей стране и как уступчив в столкновении с ними закон. В этом смысле дело Гарри Кендала Тоу, отпрыска железнодорожных магнатов из Питтсбурга, вероятно, станет образцом для многих позорных процессов нового века». Обычно склонные к преувеличениям газетчики на сей раз оказались правы. Это было начало...




Есть что-то мистическое, противоестественное в том, что многие трагедии, оставившие след в истории, произошли под аккомпанемент простеньких мелодий давно забытых оперетт.
Теплым июньским вечером 1906 года в Зеленом театре, замыкавшем с севера площадь Мэдисон Сквер Гарден, давали оперетту «Мадемуазель Шампань». Зеленый театр отличался от других сценических площадок Нью-Йорка тем, что в нем не было рядов кресел. Зрители не столько смотрели на сцену и слушали пение, сколько ели за накрытыми белоснежными скатертями столиками. Меню радовало разнообразием, вино – качеством. Лучшими столиками были те, что находились сбоку от сцены. Они предназначались для людей богатых. Самых богатых.
За одним из таких «привилегированных» столов сидели двое – мужчина в смокинге с надменным взглядом сибарита и молодая девушка с щеками цвета персика. Они то шептались, то смеялись громко и безоглядно, как смеются влюбленные, забывающие временами об окружающем мире. На музыку и происходящее на сцене они не обращали внимания. На людей вокруг – тоже.
Лишь на секунду отвлекшись, девушка увидела, как в зал входит седеющий джентльмен с высоким лбом и пышными усами. Она побледнела, достала из ридикюля записную книжку, оправленный в серебро карандашик и написала несколько слов. Раскрытую книжечку она протянула своему собеседнику. Тот прочитал, и на скулах его проступили пятна. Он завертел головой, обшаривая зал блестящими глазами, выдающими, как и расширенные зрачки, его пристрастие к алкоголю и морфию.
– Он здесь, – сказала девушка.
– Уйдем отсюда.
– Хорошо.
Они поднялись. Пропустив, как и подобает, вперед даму, ее спутник несколько отстал. Когда девушка обернулась, он уже стоял у стола, за которым устраивался седеющий джентльмен.




Певец на сцене затянул арию «Я могу любить миллион красавиц». Рука мужчины скользнула за отворот смокинга, а когда появилась вновь, в ней был небольшой револьвер. Седовласый привстал, вытянул вперед руки, будто загораживаясь, и тут прозвучал выстрел. Пуля попала в лицо. Мужчина в смокинге еще дважды нажал на спусковой крючок.
– Больше ты не увидишь Эвелин! – воскликнул он, отбрасывая револьвер, и направился к девушке.
Поперхнувшийся оркестр умолк. Его и без того не слишком стройную игру сменили крики ужаса. Сидевшие за столиком люди стали разбегаться, толкаясь и опрокидывая стулья. Красавица молча смотрела на убийцу. Тот сказал:
– Дорогая, поцелуй меня. Сейчас мне придется удалиться...
– О, Гарри!
Эту до приторности слащавую картину портили лишь содрогающееся в конвульсиях тело и багровое лицо полисмена, продирающегося сквозь толпу.
Полицейский положил руку на плечо молодого человека. Тот вздрогнул и отпрянул:
– Не смейте! Я – Гарри Тоу!
Полисмен отступил и вытянулся:
– Мистер Тоу, тут явно какое-то недоразумение.
Молодой человек поцеловал руку красавицы и спокойно сказал:
– Вы не ошиблись, я убил Стэнфорда Уайта. Он заслужил это.
– В таком случае я должен сопроводить вас в участок, – полисмен окончательно смешался. – Уж простите.
– Я могу попрощаться с женой? – с привычным высокомерием, не предполагающим возражений, поинтересовался Гарри Тоу.
– Да, да, конечно.
Эвелин Несбит осыпала лицо мужа поцелуями. Человек на полу вытянулся последний раз и затих.



Эвелин Несбит было четырнадцать, когда в 1899 году мать привезла ее в Нью-Йорк, полагая, что с таким смазливым личиком, как у ее дочки, и кое-какими артистическими способностями, продвинуться в городе будет легче, чем в провинциальной Пенсильвании. Не только лицом, Эвелин и фигурой бог не обидел, и голосом – не сильным, но красивым.
Что бы ни думала госпожа Несбит о «звездности» своей дочери, антрепренеры не спешили предлагать Эвелин первые роли и неслыханные гонорары. Пришлось согласиться на позирование для календарей и обложек иллюстрированных журналов. Лишь два года спустя подросшую Эвелин, упорно занимавшуюся в театральных студиях и бравшую уроки вокала, пригласили в танцевальный секстет популярного шоу-варьете «Флора-дора секстет».
Впрочем, и тут не обошлось без протекции. Ее дебютантке оказал актер Джон Берримор, с которым у Эвелин вскоре начался роман. Знающие люди поговаривали о скорой свадьбе, но тут...
– Кто эта новенькая?
С этим вопросом обратился к владельцу театра 46-летний Стэнфорд Уайт. Выдающийся архитектор, автор такой достопримечательности Нью-Йорка, как Триумфальная арка на Вашингтон Сквер у начала Пятой Авеню, и множества особняков, Уайт слыл поклонником изящных искусств, особенно «легких», и девиц, опять-таки «легкого» поведения. Вместе с тем он был представителем высшего света, мнил себя порядочным человеком, поэтому, узнав, что молоденькую актрису опекает мать, обратился к госпоже Несбит с недвусмысленным предложением.
– Ваша дочь может рассчитывать на мое содействие в артистической карьере и вообще ни в чем не будет нуждаться, – таким обещанием завершил он свою речь. – Слово джентльмена!
Миссис Несбит, поначалу воспользовавшаяся маской оскорбленной добродетели, быстро изменила свое отношение к предложению Уайта. Новый поклонник дочери был не чета Берримору, у которого шарма больше, чем денег. После паузы она произнесла с истинно библейским смирением:
– Я не судья дочери моей и не сторож ей. Она готова на все, чтобы стать актрисой.
Много позже Эвелин Несбит рассказывала на суде, что уже через неделю после знакомства со Стэнфордом Уайтом тот предложил ей съездить навестить родственников в Пенсильванию – за его счет и в компании с ним.
– Джон был против...
– Вы говорите о Джоне Берриморе? – уточнил судья.



– Да. Он был против. Мы поссорились, и я ушла, сказав, что между нами все кончено. Через несколько дней мистер Уайт повторил свое предложение, и я согласилась, так как очень люблю свою тетю и не хотела упустить возможности с ней повидаться. В поездке мистер Уайт предугадывал все мои желания. Он не допустил ни единой вольности, не сделал ни одного бестактного намека. Мне это импонировало, и я уже ждала, когда он решится на большее.
...Это произошло через месяц после возвращения из Пенсильвании. После премьеры оперетты, в которой протеже Уайта исполняла главную роль, был устроен торжественный ужин, завершившийся поздно ночью танцами и купанием в бассейне с шампанским.
– Потом мы поехали в дом Уайта. Он провел меня в гостиную. Там были качели, обитые красным бархатом. Я села на них, и мистер Уайт стал меня качать. У меня закружилась голова. Я откинулась на спинку и заснула. Утром я проснулась на огромной кровати, которую окружали десятки зеркал. Вся мебель в будуаре была обита красным. В камине тлели поленья, но мне не было холодно, хотя я была абсолютно голой.
– Миссис Тоу, если вам неловко об этом говорить, можете не продолжать, – прервал свидетельницу судья. – Скажите только, где в это время находился мистер Уайт?
– Жизнь отучила меня краснеть, ваша честь, – ответила Эвелин. – Тем более что в ту ночь ничего между нами не было – и я, и мистер Уайт были слишком пьяны. В последнем я уверена, так как он лежал рядом и спал непробудным сном. Он храпел, от него несло перегаром. И он тоже был обнажен.
– Спасибо, достаточно, – пробормотал судья.
Адвокат Гарри Тоу, выстраивавший защиту своего подопечного, не собирался, однако, оставлять свидетельницу в покое.
– Вы были возмущены? Шокированы? Испуганы? – допытывался он.
– Нет. Я ожидала чего-то подобного, правда, с обязательным продолжением. Это должно было случиться – чуть раньше, чуть позже, какая разница?
По залу прокатился оживленный шепоток.
– Когда вы стали любовницей Уайта? – последовал новый вопрос.
– Это произошло месяц спустя. Я понимала, что в силу своего положения в обществе он вряд ли когда-нибудь предложит мне руку и сердце, но не порывала с ним, потому что мне нравилась его искренняя заинтересованность моей судьбой. Может, я бы осталась рядом с ним, если бы не Гарри.



Связи Эвелин Несбит и Стэнфорда Уайта исполнилось три года, когда в варьете «Флора-дора» заглянул мистер Гарри Кендал Тоу, известный в кругах нью-йоркской богемы под прозвищем Сумасшедший Гарри.
Ему было за тридцать, однако выглядел он на двадцать «с хвостиком». И это при самом разгульном образе жизни. Женщины кружились вокруг него, как мотыльки, несмотря на то, что Сумасшедший Гарри не только легко порывал с ними, но и поколачивал. Некоторые из его пассий порой даже провоцировали эти побои в расчете на солидные отступные. Не столько от него, сколько от его матери, которая души не чаяла в отпрыске.
В свое время она уберегла его от скандала, когда Гарри Тоу за дебош выгнали из Гарварда. После того как Тоу покинул университет, мать сняла ему огромную квартиру на Манхэттене. А потом – и не раз – оплачивала все штрафы. Их было много: за разбитые витрины и лица, за поджоги государственной и частной собственности, за оргии в домах терпимости с малолетними девочками.
И вот этот человек вошел в зал варьете в середине первого действия, плюхнулся на стул и толкнул локтем соседа:
– Скажите-ка, дружище, где эта Несбит?
Сосед указал на отплясывающую в канкане Эвелин.
– Аппетитная штучка! – оценил Сумасшедший Гарри.
После спектакля театральные служители завалили гримерную актрисы цветами, посланными новым поклонником. Потом появился и сам мистер Тоу.
Через неделю между Эвелин Несбит и Стэнфордом Уайтом состоялся серьезный разговор. Эвелин сообщила любовнику, что отправляется в Европу с Гарри Кендалом Тоу, наследником многомиллионного состояния.
– Знаешь, Стэни, я люблю этого оболтуса, – сказала Несбит, выкладывая главный аргумент. – А кроме того, он обещал жениться на мне по возвращении в Америку.
Архитектор скривил губы в скептической усмешке и высказался в том смысле, что семья Гарри никогда не согласится на мезальянс.
– Да, Тоу зависим, беспечен и глуповат, но не настолько, чтобы кусать руку, которая его кормит. Он тебя обманет. Он тебя бросит!
И все-таки Несбит решила рискнуть, уверенная в своих чарах. В чем-то она оказалась права – Тоу привязался к ней, но в главном все же ошиблась – он всячески увиливал от разговоров о женитьбе, а пару раз, когда Эвелин проявила настойчивость, отвесил ей несколько оплеух.
В Нью-Йорке между вернувшимися из-за океана любовниками произошла ссора, которая вновь закончилась избиением девушки. Роскошное тело Эвелин покрылось синяками и кровоподтеками.
– Убирайся! – крикнул он в пьяном угаре.
Несбит помчалась к Уайту. Он умный и подскажет, что делать.



Уайт посоветовал не медлить и подать на Тоу в суд.
– Нет, – не согласилась Эвелин Несбит. – Сначала я только попугаю его этим. А заодно потребую денег за молчание.
К возвращению любовницы Тоу успел протрезветь и раскаяться. Когда Эвелин заявила, что только шестизначная сумма гарантирует ее молчание, Сумасшедший Гарри совершил настоящее безумство, согласившись выплатить девушке означенную сумму, но лишь с одним условием:
– Ты будешь моей женой!
– Ты серьезно?
– Никогда не был так серьезен.
– Я согласна. Но деньги вперед!
5 апреля 1905 года в Питтсбурге состоялось венчание, после которого Гарри Тоу увез молодую жену обратно в Нью-Йорк и поселился с ней в роскошных апартаментах отеля «Лотарингия».
Несколько месяцев Эвелин Несбит-Тоу наслаждалась своим положением, но потом Гарри принялся за старое, а именно – награждать супругу затрещинами, время от времени заводя интрижки с актрисами из мюзик-холлов.
Возвращаясь с пирушек, Тоу набрасывался на жену с кулаками:
– Ты любишь Уайта? Ты встречаешься с ним?
То, что сам он не безгрешен, казалось Гарри Тоу вполне нормальным, однако его снедала ревность. Он боялся, что Стэнфорд Уайт отобьет у него жену. Тем более этого так хочет и мать Эвелин.
Подозрения его были не беспочвенны. Исправно выполняя супружеские обязанности, Эвелин снова стала наведываться в квартиру Уайта – ту самую, с зеркалами и бархатными качелями.
К изменам мужа Эвелин относилась с подчеркнутым безразличием. Но изредка на нее что-то накатывало, и она начинала неистово обнимать его, признаваясь в вечной любви. В эти минуты Гарри Тоу сначала раскисал, а затем впадал в раж и кричал, что убьет старого развратника, обесчестившего его супругу, его ненаглядную Эвелин.
Успокоить его могло только одно: Эвелин начинала всячески поносить Уайта, причем не называя его по имени, а лишь обозначая буквой «с». Так требовал супруг.
– Грязная скотина! – бился в истерике Гарри Тоу. – Я убью его!
На суде ему эти слова припомнили, поскольку они свидетельствовали, что преступление было предумышленным.
– Разврат не доводит до добра! Почему вы не вели жизнь добропорядочного человека, к чему вас призывали родители? – вопрошал прокурор. – Алкоголь, опиум... Отчего, мистер Тоу, вы жили так, словно задались целью испытать судьбу на прочность?



Подсудимый хмыкнул:
– Это скучно, господа! Что за серость эта правильная, расписанная на годы жизнь. Мной управляли чувства, и я подчинялся им. Но, повторяю, я не помнил себя, когда стрелял в Уайта. Это был душевный порыв, нашедший материальное воплощение в пулях, пробивших его голову. Я невиновен!
– Да, невиновен! – восклицал знаменитый Дэлфин Делмас, возглавлявший группу из пяти защитников, нанятых кланом Тоу.
Этот адвокат специализировался на защите состоятельных убийц и прославился тем, что ни одного его подопечного не казнили. Выстраивая линию защиты, Делмас намеревался всячески очернить Уайта, представив его растленным типом, у которого не было ни чести, ни совести, мол, такого и жалеть не стоит. Вообще-то в этом было много справедливого, но пороки Уайта компенсировались пороками Тоу. Они были одного поля ягоды. Поэтому по ходу слушания дела Дэлфину Делмасу пришлось внести кое-какие коррективы...
– Он невиновен, господа! – адвокат буравил глазами присяжных. – Полагаю, мы имеем дело с феноменом, который я бы назвал «горячкой по-американски». Она поражает чистых сердцем наших сограждан, заставляя их жестоко карать неверных жен, посмевших осквернить священные узы брака. Это – помутнение рассудка, хотя именно разум говорит нам, что такое поведение логично, невзирая на то, что оно противозаконно. Однако вот что действительно необходимо иметь в виду. Находясь в припадочном состоянии, Гарри Тоу убил не изменницу-жену, нет, он уничтожил человека, который совратил ее, изуродовал ее бессмертную душу! Мистер Тоу уничтожил первопричину зла! А теперь я хочу задать самый главный вопрос: что вы, господин судья, и вы, господа присяжные, собираетесь поставить в вину моему подзащитному? За что судите этого больного человека? Но болезнь не подвластна правосудию! В зале плакали, женщины падали в обморок от избытка чувств.
Увы, суд оказался глух к этому шедевру ораторского искусства, оставив без внимания изящную выдумку с «горячкой по-американски». Гарри Тоу сочли психически полноценным и дееспособным, а значит, он должен нести всю ответственность за убийство.
Решение суда было подвергнуто разгромной критике со стороны бульварной прессы, которую мать Гарри Тоу буквально бомбардировала пачками долларов. Адвокаты тоже не дремали, подготовив апелляцию в высшие инстанции.
Между тем Гарри Тоу сидел в камере и баловал себя французским шампанским, которое ему прописали доктора «для успокоения нервов». Завтрак, обед и ужин ему доставляли из ресторана.
Усилия газетчиков и адвокатов не пропали втуне: последовал новый процесс. Это разбирательство закончилось сенсационно. Опираясь на мнение приглашенных защитой экспертов, Тоу был признан «невиновным вследствие психической невменяемости».
– Я победил! – закричал Гарри Тоу, вскакивая со скамьи.
– Он победил! – залилась слезами Эвелин Несбит-Тоу.
– Мы победили! – обменялись быстрым рукопожатием адвокаты.
– ...посему, – продолжил судья, – он должен быть помещен в больницу для душевнобольных до выздоровления, то есть до тех пор, пока его пребывание в обществе перестанет представлять для общества реальную угрозу.
Гарри Кендал Тоу рухнул на скамью и завыл от отчаяния.



Шесть лет Тоу провел в клинике «Мэттивэн», но в августе 1913 года бежал. Обнаружили его через несколько дней в гостинице канадского городка Сен-Херменжильд.
Арестованный Тоу заявил полицейским: «Я покинул больницу потому, что никакой я не сумасшедший. Считать меня преступником нельзя, потому что на суде меня таковым не признали. Была ли это судебная ошибка – пусть разбираются. Пока же я невиновный человек, и этот арест незаконен».
Власти американского штата Нью-Йорк обратились к канадским властям с просьбой о выдаче беглеца. Но для канадцев Гарри Кендал Тоу был всего лишь человеком, сбежавшим из сумасшедшего дома и требовавшим медицинской экспертизы, потому что туда его, якобы, поместили напрасно.
И все-таки Гарри Тоу был отправлен в Соединенные Штаты, но не в штат Нью-Йорк, власти которого заявили: «Если он не душевнобольной, то должен ответить за убийство Стэнфорда Уайта по всей строгости вплоть до смертной казни».
Третий суд над Гарри Кендалом Тоу состоялся в городе Коулбрук. Вердикт был таков: подсудимый признается здоровым человеком и... невиновным в убийстве, так как в момент его совершения он находился в состоянии аффекта; вместе с тем мистер Тоу должен быть наказан за побег из клиники «Мэттивэн». Это был абсурд! Но это была победа! Адвокаты бросились писать апелляцию, и в июне 1915 года, после очередного судебного разбирательства, Гарри Кендал Тоу был освобожден из-под стражи прямо в зале суда. К стыду всей Америки.
Уже никто не сочувствовал Тоу. И дело было даже не в Сумасшедшем Гарри, а в том, что ее – Америку! – унизили, наглядно показав, что есть два закона – один для бедных, другой для богатых. Гарри Кендалу Тоу до всего этого не было никакого дела.
– Пусть кричат, – говорил он. – Мне-то что до этого?
Вскоре после освобождения Сумасшедший Гарри – официально, в судебном порядке признанный нормальным – вернулся к Эвелин, и жизнь потекла по-прежнему – с кутежами и затрещинами поутру.
Так продолжалось несколько лет, а потом супруги Тоу развелись. В середине 20-х они сошлись опять, однако не выдержали вместе и года и разошлись уже окончательно.
Гарри Кендал Тоу скончался от сердечного приступа в 1947 году в возрасте 76 лет. Эвелин Несбит-Тоу пережила бывшего супруга – предприняв несколько попыток самоубийства, она умерла в Калифорнии в 1967 году. Ей было 82 года, и была она сущая развалина – дряхлая, давно выжившая из ума старуха. Трудно было поверить, что когда-то она славилась своей красотой, и один миллионер из-за нее как-то даже пристрелил другого миллионера.

http://www.vmdaily.ru/article.php?aid=15698