«Паш, слышь, что ли, Паш? Вроде ходит кто под окнами-то, а?».

Да спи, ты. Нужна ты кому – ходить у тебя под окнами…».

«Hужна – не нужна, а вроде есть там кто-то. Выглянул бы – мало ли…».

«Не кричи. Серёжку разбудишь. А Серый твой – пень глухой. Крепче тебя ночами спит. Сторож называется…».

Если бы пёс, по кличке Серый, мог усмехаться – усмехнулся бы. Но усмехаться пёс не умел.

Он просто вздохнул.

Вот ведь вздорная баба: пень глухой. И ничего он не глухой. Даже наоборот – только слух у него и остался острым. Зрение подводить стало, да сила былая куда-то утекла. Всё больше лежать хочется и не шевелиться.

С чего бы? А под окнами нет никого. Так, капли с крыши, после вечернего дождя, по земле да листьям постукивают. Ну, не облаивать же их? Пёс опять вздохнул. Свернувшись калачиком в тесноватой будке, положив голову на обрез входа в неё, он дремотно оглядывал ночное небо.

Сколько лет зимы сменяются вёснами, вёсны – днями летними душными, потом осень приходит – всё меняется, только ночное небо над головой остаётся неизменным. Днями-то Серому некогда в небо пялиться – забот по двору хватает, а вот ночью…

Ночью можно и поднять взгляд от земли. Интересно всё же, хозяин как-то сказал, что и на небе собаки есть. Далеко, правда, очень – в созвездии Гончих Псов.

Сказал да и забыл.

А Серому запомнилось. Вот и смотрит он ночами в небо, пытаясь тех псов углядеть. Да видно и впрямь они далеко – сколько лет Серый смотрит в звёздное небо, а так ни одного пса и не увидел. А как бы интересно было бы повстречаться! Но этот случай у Серого и сахарная косточка в углу будки прикопана. Для гостей.

Неожиданно для себя, он поднял голову к небу и пару раз обиженно гавкнул. Где вы, собратья небесные?

Женский голос:

«Паш, Паша! Да проснись же ты! Серый лает. Говорю же тебе, кто-то бродит у дома. Выдь, поглянь…».

Мужской голос:

«Господи, что ж тебе, дуре старой, не спиться-то?!».

Заскрипели рассохшиеся половицы, на веранде вспыхнул свет. Над высоким крытым крыльцом отворилась входная дверь. В её проёме показалось грузное тело хозяина. Позёвывая и почёсывая сквозь синюю просторную майку свой большой живот, отыскал взглядом пса.

«Ну, чего ты, Серый, воздух сотрясаешь?».

Пёс вылез из будки. Виновато повиливая опущенным хвостом, таща за собою ржавую цепь, подошёл к крыльцу.

«Не спится? Вот и моей старухе тоже. Всё ей черте что чудится. Эх-хе-хе…».

Покряхтывая, хозяин присел на верхнюю, не залитую вечерним дождём, ступеньку крыльца.

« Ну, что, псина, покурим? Да вдвоём на луну и повоем. Вон её как распёрло-то. На полнеба вывесилась…».

Пёс прилёг у ног хозяина. Тот потрепал его за ушами и раскурил сигарету. По свежему прозрачному после дождя воздуху потянуло дымком. Серый отвернул голову в сторону от хозяина. Что за глупая привычка у людей дым глотать да из себя его потом выпускать? Гадость же. Небо крупными желтовато-белыми звёздами низко висело над селом. Далёко, за станцией, в разрывах лесопосадки мелькали огни проходящего поезда.

В ночной тишине хорошо слышны были перестуки колёсных пар о стыки рельс. Прошедший вечером дождь сбил дневную липкую духоту, и так-то сейчас свежо и свободно дышалось.

«Хорошо-то как, а, Серый? Даже домой заходить не хочется. Так бы и сидел до утра. Собеседника вот только нет. Ты, псина, покивал бы мне, что ли, в ответ…».

Серый поднял голову и внимательно посмотрел хозяину в глаза. Странные всё же создания – люди, всё им словами нужно объяснять, головой кивать. О чём говорить-то? И так ясно – хорошая ночь, тихая. Думается, мечтается хорошо. Без спешки. Пёс, звякнув цепью, снова улёгся у ног хозяина.

«Да-а-а, Серый, поговорили, называется. А ведь чую я – понимаешь ты меня. Точно, понимаешь. Ну, может, не дословно, но суть ухватываешь. Я ведь тебя, рожу хитрую, давно раскусил. Вишь, какой ты со мною обходительный, а вот бабку мою – не любишь. Терпишь – да, но не любишь. А ведь это она тебя кормит и поит. А ты её – не любишь…».

Ну, не люблю и что теперь? Хуже я от этого стал? Службу плохо несу? Эх, хозяин… Это она с виду ласковая да обходительная, на глазах. Знал бы ты, какая она злющая за спиной твоей. Думаешь, почему у меня лапы задние плохо двигаются? Её заботами. Так черенком от лопаты недавно отходила – два дня пластом лежал. А тебе сказала – отравился я, когда чужие объедки съел. Да и чужие объедки я не от большой радости ел – она ведь до этого два дня меня голодом на цепи держала.

Да приговаривала: «Чтоб ты сдох скорее, псина старая». А ты: любишь – не любишь. С чего б мне её любить-то?! Ты-то, хозяин, хороший. Добрый. Вот и думаешь, что все кругом добрыми должны быть. А так не бывает. Хотя это ты и сам, видимо, знаешь, да вдумываться не хочешь. Наверное, тебе так проще. Только такое добро и во зло бывает. Когда злу ответа нет, оно и творит дела свои чёрные. Да что уж теперь, жизнь прошла, какие уж тут счёты…

«А, помнишь, Серый, как ты на охоте меня от кабана-секача спас? Тебе достался его удар клыками. До сих пор удивляюсь, как ты выжил тогда – ведь я твои кишки по всему лесу собирал… Да-а-а. Не ты бы – меня бы тогда и отпели…».

Помню. Как не помнить. Я ведь тоже думал – хана мне. Не оклемаюсь. Не успей ты меня к ветеринару привезти… Да много чего было, разве всё упомнишь. Ты ведь тоже меня не бросил, когда я ранней осенью под лёд провалился. Дурной я тогда был, молодой. Не знал тогда, что вода может быть стеклянной. Вот и узнал. До сих пор вижу, как ты, словно большой ледокол своим телом лёд взламывал, ко мне пробивался. Я-то ничего, быстро отлежался, а тебя ведь еле откачали. Я, хозяин, всё помню. Потому и хорошо мне с тобой. А вот в твоих, хозяин, семейных делах – я не судья. Хорошо тебе с твоей старухой, значит всё правильно. И жизни тебя учить – не моё собачье дело…

«Слышь, Серый, жизнь-то наша с тобой под уклон катится. А, кажется, что и не жили ещё. Как думаешь, долго мы ещё красоту эту несказанную видеть будем?».

Не знаю. Ты, хозяин, может, и поживёшь ещё, а мои дни-то уж на излёте… Какой-то лёгкий еле ощутимый шорох заставил пса поднять голову. По небу, в сторону земли, вдоль Млечного пути, бежали три больших собаки. Мелкими переливчатыми звёздочками искрилась их шерсть, глаза горели жёлтым огнём. Вот, значит вы какие, собаки из созвездия Гончих псов. В гости бы зашли, что ли… Собаки словно услышали его мысли. Через мгновение они впрыгнули во двор и остановились рядом с лежащим Серым.

«Здравствуйте, братья небесные. Я так долго вас ждал».

«Здравствуй, брат. Мы всегда это знали. Мы за тобой. Пришёл твой срок уходить».

«Куда?».

«Туда, куда уходят все собаки, завершив свой земной путь – в созвездие Гончих псов».

«У меня ещё есть немного времени?».

«Нет. Ты здесь, на земле, всё уже завершил. Ты достойно прошёл земное чистилище. Ты познал всё: и любовь и ненависть, дружбу и злобу чужую, тепло и холод, боль и радость. У тебя были и друзья и враги. О чём ещё может желать живущий?».

«Я хочу попрощаться с хозяином».

«Он не поймёт».

«Поймёт».

«У тебя есть одно мгновение».

Серый поднял глаза на сидящего на крыльце хозяина. Тот, притулившись головой к балясине крыльца, смотрел в небо. Ощутив взгляд пса, обернулся к нему.

«Что, Серый, плоховато? Странный ты какой-то сегодня…».

Пёс, дёрнул, словно поперхнулся, горлом и выдавил из себя:

«Га-а-в…», потом откинул голову на землю и вытянувшись всем телом, затих…

«Серый? Ты что, Серый?! Ты чего это удумал, Серый?!».

Серый уходил со звёздными псами в небо. Бег его был лёгок и упруг. Ему было спокойно и светло. Он возвращался в свою стаю. Впереди него, показывая дорогу, бежали гончие псы. Серый оглянулся. Посреди знакомого двора, перед телом собаки, на коленях стоял хозяин и теребил его, пытаясь вернуть к жизни. Ничего, хозяин, не переживай. Мне было хорошо с тобой. Если захочешь вспомнить меня, погляди в звёздное небо, найди созвездие Гончих псов, и я отвечу тебе