Кто-то спасает Его, ночью, дышит на ушко дурманящей нежжностью и шепчет ласковые.
Я спасаю кого-то, влажно целуя в висок и прижимая крепко к себе. Сжимая в объятьях маленькое, дробирующее сердце, продрогшее от равнодушия и не_любви.
Кто-то спасает Её, выкрикивая грозные в трубку, заставляя жить, умоляя остаться.
Кто-то не_спасёт меня, одобрительными и честными.
Когда осознаю наконец, и прочувствую ночью, в ванной с кружкой в дрожащих ладонях, вдыхая никотин соседей, как средство от удушья, -что завралась, как первоклассник получивший в первый раз двойку. Что кислород проел все лёгкие, а те, кто орал, глуша, что никогда не уйдёт, давно за тысячи душевных километров.
И трясёт изнутри схватками, вырывает из горла вопли. Горячие, крупные горошины по щекам. Невозможно больше давить в себе желание завыть. Упасть на асфальт, смотреть на огромную, непонятную теперь Луну, дрожать от всхлипов лопатками.

Простите, за молчание и то, что я не комментирую. Мне есть, что сказать, мне есть что ответить, прочувствовать, проплакать и просмеяться. Мне есть чем жить. Мне есть от чего умирать. Под кожей что - то больно бьётся...
Я не буду называть это - депрессией. Я не буду делать приставку: "сезонная".
Это простая тоска по неиспытанному, дерзкому, честному и доброму...


**это был последний пост Лены. Среда. 20 сентября 2006** /na_krayu

...Не умиляйся моей чистотой, и не смей удивляться моим откровениям. Не стоит думать, что мне можно доверять, - все тайны съедает моё сознание. Без восстановления. И дышу я страстно, урывками, желая вырвать из воздуха хоть грамм честности. Мне страшно жить, а не_жить ещё страшнее. Я рвусь туда, за грань, но не знаю, что там.
И горло сдавливает от дыма. Молчу всё чаще и обижаюсь на «Рассказывай». Не умею в – сказки.

Уйти навсегда.
По-английски.
Сможешь?
А меня просто тошнит собственной силой и значимостью.
С такой высоты очень больно падать.
Проще вернуться на исходный рубеж.
Как остановиться?
После тебя в телефонных проводах останется только свист, память со временем станет пеплом, и только тот, кому обращены десятки, сотни и тысячи слов и неоправданные слезы будет жить наедине с навечно безответным вопросом «Почему так?» и единственным путем, о котором не принято говорить вслух,
путем, подсознательно несущим желанное забвение – бесконечное стремление уходить красиво.

Движение вперед - подобно слепому инстинкту взбешенных мотыльков. Шаг за шагом. Если ты будешь молчать и дальше, то можно будет услышать гулкую тишину, ударяющуюся о барабанные перепонки, звенящую порванной стрункой. Такая тишина возникает, когда все слова уже сказаны, но пустотность внутри еще не забита темами, в «правильности» которых можно даже не усомняться. Следую тенью. Каблуки глухо, особенно глухо сейчас, отталкиваются от пыльного асфальта, выдавая мерную дробь с каким-то странным фоном из посторонних звуков. Сворачиваешь в какие-то переулки, идешь дворами наперерез, а я... Я иду позади тебя, всего в нескольких метрах, но ты даже не повернешься, ибо не чувствуешь моего присутсвия. Или оно тебе просто не нужно. Не хочешь – не чувствуешь. Разве мы ссорились?

Мои нервы проверяют на прочность. Полосуют по ним лезвиями разной остроты/затупленности. Выжидают, когда я начну орать. Нервически биться, признавая свою слабость, кувыркаться в киселе из отвращения и страха. И цепляться... цепляться, за шанс «быть».
Изучают мою реакцию. Как сужение зрачка на яркий свет, - спрячусь или же стану выпячивать себя на первый план.
А я замираю в предшоковом. И ничего не слышу кроме сердца – колокола, за прочностью решёток – рёбер. Бом – бом..., - неугомонно и честно.
Мне аплодируют,
Одобрительно похлопывают по плечу и поздравляют...

Хочу целовать тебя,
ртом в рот.
Но мой барометр -
врёт, врёт!
Хочу раздеть тебя
глаз в глаз,
до бестыжего, тёплого
глянца
твоих окружностей.
Люом в лоб бодаться.
Стекать к омуту - логову
и томиться,
тягучей слюной полнясь.
И сплетением бедёр
переползать
полночь.

(с) Яшка Каzанова

Вы верите книгам?

А на перроне, малыш с утра сказал, когда поезд остановилась между станциями :
"Это он устал и решил поспать, да, мама?"

Да, малыш...я тоже - как поезд.

Яшка Каzанова вслух, в толпу - шокируя и умиляя своим французским "р". Мои горящие, страстные глаза и строчки вылетающие пулемётной лентой из губ. Я задыхаюсь, забываю набирать в лёгкие воздух, - чтобы выдохнуть рифмой.
Я выкрикиваю слова. Мне приятно так "умирать" на полувыдохе. На меня смотреть полу_испуганные - полу_восхищённые глаза, - они поражаются избыточной откровенностью, одновременно утопая в ней. И хочется больше, чётче, резче и грубее. /жёсткий секс слов/.
Рукоплещут, звонко стучатся ладошкой о ладошку. Смешно до внутренний вывихов. Корчусь в своём безумстве и неисчерпываемости. В моём сердце умещается всё -тугим комком - любOFF, ощущение резкого, режущего счастья, вздохи/выдохи, ненависть, грусть, что неизменно обрисовывает мои глаза... Пепельно - голубые, как хмурое небо в ливень. Смех, радость, восторг, - а в них намертво вписанная, вбитая и сжатая грусть.
Спасибо за радугу в ночи!

...И сердце бьётся чаще и смелее. Я чувствую, как тепло разливается по венам из аллюминевого чайничка. Сладко обжигает, - как вечерний чай губы.
По проводам - мои провода, - к тебе, туда. За столь ненавистные киллометры. (я думаю, догадка проскользнёт, - дающая способность дышать, летать). Так знакомо и так - неизвестно это чувство, - как дуло кольта у виска. Когда чувствуешь холод стали и палец ведущего на рычажке, - лёгкая заминка, дрожь и... И сердце в клочья, маленькие бисерные осколочки, которые потом собирать...
Это так сладко... Так неопознанно и дико!
...Одуревшие друг от друга...

ЧЕРНАЯ ЛЕСТНИЦА

Конец весны в предместие больниц.
Людей как не было, две-три машины,
И голоса таких незримых птиц,
Что словно купы бесом одержимы.

Нельзя запоминать вас наизусть,
Кварталы детства. Дом для пешехода
Уже постольку означает грусть,
Поскольку в нем тот знает оба входа:

Парадный первый, видный исподволь,
Как будто боль его внутриутробна –
Но вещь сама перерастает в боль,
Когда второй предвидеть мы способны.

Исчерпывая кладку стен собой,
И завершая дверцею жилище –
Он боком входит в память, как слепой,
Который трость потерянную ищет.

28.05.97

(с) Илья Тюрин

Смазанные вечера, - копированные, заученные до точек над "i"...
А я плаваю в них, как маленькая рыбка. Дышу ртом, так страстно хватая воздух, всё больше молчу и чаще/чётче слушаю.
Мне приятны слова людей, - они проникают в уши сладкой нежностью... щекочат приятностью...
Еле_знакомые шепчут об усталости и требуют любви. Улыбаюсь, непривычно - скромно и комкаю в пальцах троллейбусный билетик.
Я не могу дать и грамма того, чего они ожидают.
Всё счастье и жизнь разбрызганы каплями по тёмным улочкам,
а переулочками, -
я встречаю Осень с её ветренным - Сентябрём.
Мне бы красный плащь и чёрный, тонкий шарф для учащения сердцебиения и "Кровавую Мэри" по толстостекольным бокалам. Пялится на кого - нибудь родного душевно, внутренне,слушать его рассказ, внимать... молчать в себя, до углушения отстанённо.

"Позвони, и я буду ждать.
Я буду знать, кому из нас верить"

Читай по моим ресницам повесть. Изводи меня воздушными поцелуями и верь своим друзьям, что говорят
- "распущенность"
с отвращением, а через час врезаются губами в нежную шейку дерзкой незнакомки.
Они назыаают это - "интригой" и сладко улыбаются.
Ты им верь.
...А я приеду к тебе поздним, февральским вечером. Поцелую взглядом, - так нервительно и нервно, как целуют проститутку.
Напою тебя Visky с колой, н
акормлю тебя своим участливым бредом,
поглажу пальчиками виски,
улыбнусь только тебе,
оставлю на шкафчике деньги, духи и
тетрадку с рифмованными строчками.
Уйду.
Не_дозвонишься, недо_плачешься, недо_стучишься.

[выкурила Sигареtу][выкурена Sигареtой]

Пристойность предложений пронизывает наискось и насквозь. В жилах остро тычется тепло, - внедряется граммами в атмосферу города. Я согреваю эти улицы просто так, не требуя ни подарков, ни комплиментов взамен.
Глубоко вдыхаю в себя пробензиненнй воздух, - я внедряю его в лёгкие атрофированными дозами.
Оседает под сердцем...
...А встречи следует назначать утром. Когда сонное солнце ещё не наглоталось пыли, а дороги влажные и скользковатые от ночного дождя. Это начало неизрасходованного дня, из которого можно взять по максимуму, не думая чем (как) отдавать. Разговоры тогда, разговариваются сложеннее и уютней, от души.
Назначайте встречи с 9 до 11 утра, - это время, когда мозг ещё не успевает припудриться наигранностью и сыгранностью...
/если Вы, конечно, спали ночью/

Измерьте мою дущу в граммах, - вычислите её истинное значение в этой Осени. Разубдите влажным поцелуем в щёку.
Не стесняясь скажите на ушко какую - нибудь нежную глупость.
Вы не бойтесь моих улыбок дерзких и не прячьтесь в себе.
И не стоит грубить... - просто так, для проформы,
маме.
А потом, искуривать в остроугольных домах, никотиновый столбик (как сказала Мишель).
Не забудьте сказать мне о том, что Вас не беспокоит по ночам, и какое порно Вам
снится в сладких, послеобеденных кошмарах.
И стоит ли жить, если уже два года, как умер?

"абонент недоступен или умер, попробуйте сюда больше не звонить"

...И воздуха в лёгких так мало, мало... - Я кричу вслед прохожим имя. Ищу того, кто не обернётся реагируя на звук/крик.
Я ищу того, кто отведёт мне полчаса на любOFF, - растворив в себе.
Согреет длинные, тонкие пальцы в своих ладонях.
Нежно прикусит мою нижнюю губку.
Без слов, объяснит про неЖЖность и боль.
У Осени мёртвая хватка и целебное свойство характера, - не отвечать на боль.
"не отвечай на боль, времени мало" (с) Мара
...И мысли насилуют на перекрёстках...
А я всё жду...

Нужны ли мы нам?

Агрессивно хватаю жизнь кусками. Как смертельно больная, выучившая свой диагноз и только сейчас начавшая воспринимать его, как последнюю точку отсчёта. Пять... Четыре... Три?...
Как будто не хватит.
Как будто отнимут и спрячут.
Не успею надышаться.
Не успею испытать.
Перенасыщаю день событиями, важность которых не значима.
Маленькие «со» бытия. Нелепые... Но, от них вскруживает голову эмоцией «радость». И бабочки, всё упорнее стучатся тугими головками о стенки мозга.
Это – наркотик без инъекций.
«... как способность торчать, избежав укола» (с) И.А. Бродский
Старые стихи переписаны на новые листы. Им дано второе дыхание. Им позволено дышать. Теперь они жадно захлёбываются.

Зачем ты мне снишься?
Наши имена друг для друга ни черта не значат. Они не воспринимаются слухом, не ввинчиваются в мозг, а так и остаются висеть в воздухе – нелепым гелиевым шариком.
Звериные зрачки мёртвая хватка пальцев.
Помешаны на своей утопической свободе, храним её, как что – то невероятно ценное и важное. Может это и есть самое ценное у человека?
/вот больше ничего не надо, - побольше бы свободы... свободы, а потом всю оставшуюся пытаемся от неё избавится неиспытанными средствами и способами/
Невероятно мало слов и созвучий. Сегодня нечего было вмещать в себя – то ли от переполненности, то ли от отсутствия...