Достигнув берега, Штирлиц что было сил побежал, хотя, нет, скорее поскакал прочь от воды.
В мыслях рождалось ужасное – дети, горбатые одноногие старички, полуразвалившиеся старухи с разбухшими шеями и икрами ног, толстые тетки с их венерическими заболеваниями. Солнечные лучи срезают всем им лица и швыряют в волны. Те, шипя, растворяются. Море, моча, глисты, арбузные косточки и что похуже…
Ему хотелось только одного – принять жесткий пресный душ, а еще лучше- облиться раствором зеленки…, душа нигде не было.
Штирлиц не знал что делать – ему казалось, что все болезни мира атакуют его, просачиваются через кожу, глаза, пятки, ладони и ноздри в органы, причем каждая зараза, каждый вирус знает где прижиться, словно всем им еще в микробном родильном доме раздали номерки с нужными ключами от комнат человеческого организма.
Мозг нашего героя не выдерживает такого кошмара и Штирлиц теряет сознание.
Но уходит не так ух и много времени прежде чем он приходит в себя.
Открывает глаза, озирается по сторонам. Чешет свежий выпукло-мягкий синяк рядом с правым ребром ( а вот вам и загадка- какой рукой все-таки писал наш герой в реальности?).
Штирлиц думает. И думает верно. Единственный способ убить заразу – напиться.
Взгляд на часы – 23.39
Скоро полночь
Искать подходящее место, к счастью, пришлось недолго.
Проходя вдоль набережной Штирлиц замечает на редкость не отталкивающий с виду кабак и выражение его лица с озабоченного сменяется на прояснившееся.
Заведение почему-то называется «Синева». Но наш герой не привык бояться двусмысленности слов и шагает прямо туда, чавкая своими еще не высохшими шлепанцами.
Приятный тусклый желтоватый свет, родной запах дыма табака встречает его так же радушно и многообещающе как встречает тяжело больного пациента холодный цвет стен больницы и ее запахи всевозможных лекарств и антибиотиков.
Вот оно – предвкушение скорого исцеления. Совсем рядом.
Убить заразу. Напиться.
Вот она – его главная цель на сегодняшную ночь.
Штирлиц помнит лишь одно, но самое главное правило – пивом не напиваются.
Пиво- не лечит.
Он садится за стойку и думает.
Сразу отбрасывает шнапс. Еще минуту подумав отбрасывает коньяк.
Водка, чистая русская водка – вот что его точно спасет.
Много микробов – много водки.
Штирлиц делает заказ и осматривается.
Место оказывается и правда довольно приятным. Красная и зеленая краска дощечек по стенам. Не слишком тяжелые на вид столики и стулья. Шумно, накурено и весело. Словно во Франции. Именной так по мнению Штирлица должна бы выглядеть более-менее приличная парижская рюмочная. Нет-нет, он не бывал во Франции, но его ощущения столь ярко проявили все эти телепартические ассоциации, что наш усталый друг не мог и совсем не хотел им сопротивляться.
И вот Штирлицу толкнули его долгожданный стакан.
Первый глоток. Штирлиц осматривается.
Лица под тусклыми лампами сливаются в одно целое, поэтому он перестает концентрироваться, просто пьет и иногда смотрит по сторонам.
Слева от него сидят две женщины и о чем-то медленно устало болтают. Одна из них – молодящаяся сухая крашеная блондинка в черном платье в крупных голубых то ли розах, то ли листках. У нее во рту папироса и она не тянет даже на потасканную портовую шлюху былых времен, но зато вполне бы вписалась в любое современное богемное общество его родной столицы.
Вторая-… а вот другую женщину он видит плохо из-за дыма и света, отражающегося в нем и делающего его еще более плотным, как материя. Единственное, что он приметил – у нее темные волосы и что-то крупное серебряное висит на шее.
Еще стакан, пожалуйста.
У дамы с папиросой глаза сильно подведены коричневым, а на белках глаз видны рыжеватые сосуды – так что становится не совсем понятно – то ли она накрасилась так с целью сделать полопавшиеся сосуды, да еще при таком освещении менее заметными, то ли это все женские хитрости и все что ей надо – это создать иллюзию естественного макияжа…хотя…куда там! При таких ярких губах.
Да…это бесспорно могло бы быть почвой для раздумий этого вечера, но Штирлица мало интересовали женские хитрости и он предпочел отвлечься, на что-то другое.
Второй стакан постепенно опустошался.
Блондинка и брюнетка все продолжали разговаривать, как вдруг, голос женщины с папиросой стал громче-громче, преобразился, возродился каким-то звучным и …правильным. Она произнесла. Произнесла так, будто это последнее, что она должна сказать в своей жизни:
-Да…начало и конец всему…это упадок…и…полнолуние…
Штирлиц опустил руку, которой поддерживал голову, опустился на стойку и закрыл глаза.
Он видел Рим, Древний Рим…
Его расцвет и практически крушение империи.
Он чувствовал как лечебная жидкость побеждает злую инфекцию вселившуюся в его тело и его мозг.
Он был могуч над собой и над жалкими микробами.
Он был патрицием в светлых одеждах, он убивал вирус…вирус
Он был патрицием, чистым и белым. Он восседал на своем каменном балкончике и кидал припасенные круглые камешки, фрукты и виноградинки в микробов-иудеев проходящим по улицам его великого города.
Прямо в цель – по их желтым круглым шапочкам…
Штирлиц практически спал. И излечивался от грязи.
