Солдатский сундучок. Видали ли Вы его когда-нибудь, его и его содержимое? Ведь по нему можно безошибочно определить, откуда родом владелец. Для того, чтобы далеко не ходить, подойдем к ближайшей койке. «Оглоблин, покажи-ка, брат, твой сундучок».
«Извольте, Ваше Высокоблагородие», — и рослый солдат вытащил из-под койки сундучок, крепко скрепленный пазами из толстой кедровой доски, обитый снаружи цветистой жестью с замком «тагильского дела», который, имея внутри три пластинки, при повороте ключа играет на всю роту.
Крышка откинута и внутри, на крышке, целая картинная галерея.
В центре портрет Государя, чаще всего в полковой форме и гренадерке, но иногда Царский портрет заменяет открытка со всей Царской Семьей, 2-3 открытки, содержанием своим напоминающие владельцу его родные места.
Вот старичок в тулупе, меховой шапке сидит над прорубью и ловит лучком рыбу. Морозный вечер и полузанесенная снегом изба, и прямо на нас бежит серый конь и тащит розвальни, в которых, завернувшись в тулуп, сидит мужик. Рядом картинки из иллюстрированного журнала. Этикетки от шампанской бутылки, полученные от приятеля, служителя в собрании, верх от бонбоньерки с ярким попугаем.
Все пестро, ярко и ласкает взгляд хозяина. Слева закрытая полочка; там бритва, помазок, ремень и камень для правки бритвы, деревянный игольник с толстыми иглами, в мешочке пуговицы и моток крепчайших деревенских ниток, клубком намотанных на кольцом свернутую гусиную шейку, а внутри шейки катаются и гремят 2-3 дробинки; пузырек с чернилами, ручка с пером, огрызок карандаша, несколько старых писем, наполненных поклонами от дядей, теток, сватов и прочей деревенской родне. И только в конце письма написано о деле или о деревенских новостях. На самом верху сундучка полученная на днях пара подметок. Крепко пахнет сапожным товаром. Под ней рубаха, подштанники и портянки, выданные от казны, под ними цветная рубаха и холщевые исподники, принесенные из дома толстые шерстяные чулки, пестрядевые штаны, в коих явился на службу. Полушубки, тулупы и кожухи, как вещи громоздкие, сохраняются в цейхгаузе. А сбоку — кулечки и мешочки, в которых плиточный чай, кусковой сахар, коржики и колбочки, привезенные из дома либо присланные в посылке, «сибирские разговоры» — кедровые орешки. Хозяин этих драгоценных вещей — сибиряк.
А вот сундучек Бондаренко: по зеленому полю расписаны цветы и листья, замочек тихий, без звона, на внутренней стороне тоже портрет Государя, или всей Царской Семьи и картинная галерея — открытки: Куинджи, Левитана, «Украинская ночь» — речонка и отара овец на берегу, «Малороссийская хата», вся в подсолнухах и маках. Парубок с дивчиной, словом, все то, что так дорого его хохлацкому сердцу.Читать далее...

"Однажды — мне было тогда лет девять — мать вернулась из костела чрезвычайно расстроенная, с заплаканными глазами. Отец долго допытывался — в чем дело, мать не хотела говорить. Наконец, сказала: ксендз на исповеди не дал ей разрешения грехов и не допустил к причастию, потребовав, чтобы впредь она воспитывала тайно своего сына в католичестве и в польскости... Мать разрыдалась, отец вспылил и крепко выругался. Пошел к ксендзу. Произошло бурное объяснение, причем под конец перепуганный ксендз упрашивал отца «не губить его»... Власть в Привислянском Крае была в то время (80-е годы) крутая, и «попытка к совращению» могла повлечь ссылку в Сибирь на поселение. Конечно, никакой огласки дело не получило.
Не знаю, как проходили дальнейшие исповеди матери, ибо никогда более родители мои к этой теме не возвращались.
На меня эпизод этот произвел глубокое впечатление. С этого дня я, по какому-то внутреннему побуждению, больше в костел не ходил...".

Антон Иванович Деникин. "Путь русского офицера"

Только что посмотрел. Не шедевр, но и не полная бяка. По сюжету, в принципе, ничего нового для себя не открыл. Все показано достаточно правдиво. Некоторая романтизация, впрочем, присуствует, но без злоупотреблений. Удивило то, что не смотря на тематику, фильм не русофобский. По настроению несколько напоминает "Катынь". Думаю, многим он поможет если не полностью пересмотреть, то во многом изменить свое отношение к УПА.
Кому интересно, вот обсуждение фильма на военно-историческом форуме по Второй мировой войне.

Во время Русско-японской войны 1904-1905 гг., после сражения у Лаояна, произошёл такой случай. Русскому командованию стали крайне необходимы сведения о расположении частей противника. Добровольно вызвался пойти в разведку рядовой Василий Рябов. Он не знал ни китайского, ни японского языка, но хорошо владел подражанием. С помощью жестов, мимики, походки он мог копировать китайцев, чем и потешал неоднократно своих товарищей. Переодевшись в китайский халат, привязав к голове косу, солдат отправился в расположение противника. Японцы не разгадали русского разведчика, и Рябов уже возвращался к своим. Но вдруг японский офицер приказал ему напоить коня. Рябов услужливо выполнил приказ, но чем-то не угодил японцу. Тот дернул его за косу, которая оторвалась. Солдата судили как шпиона и приговорили к расстрелу.
Вскоре к разъезду 1-го Оренбургского казачьего полка подъехали японские парламентёры и передали в штаб Русской армии письмо из штаба Японской армии. Текст письма гласил:
"Запасной солдат Василий Рябов, 33 лет, из охотничьей команды 84-го пехотного Чембарского полка, уроженец Пензенской губернии, Пензенского уезда, села Лебедевки, одетый, как китайский крестьянин, 17 сентября с.г. был пойман нашими солдатами в пределах передовой линии. По его устному показанию выяснилось, что он по изъявленному им желанию был послан к нам для разведывания о местоположении и действиях нашей армии и пробрался в нашу цепь 14 сентября через Янтай, по юго-восточному направлению. После рассмотрения дела установленным порядком Рябов приговорён к смертной казни. Последняя была совершена 17 сентября ружейным выстрелом. Доводя об этом до сведения Русской армии, наша армия не может не высказать наше искреннейшее пожелание уважаемой Русской армии, чтобы последняя побольше воспитывала таких истинно прекрасных, достойных полного уважения воинов, как означенный рядовой Рябов. На вопрос, имеет ли что сказать перед смертью, он ответил: "Готов умереть за Царя, за Отечество, за Веру". На предложение: мы вполне входим в твоё положение, обещаемся постараться, чтобы ты так храбро и твёрдо шёл на подвиг смерти за царя и отечество, притом, если есть, что передать твоим от тебя, пусть будет сказано. Он ответил: "Покорнейше благодарю, передайте, что было…" - и не мог удержаться от слёз. Перекрестившись, помолился долго в четыре стороны света, с коленопреклонениями, и сам вполне спокойно стал на своё место. Присутствовавшие не смогли удержаться от слёз. Сочувствие этому истинно храброму, преисполненному своего долга, примерному солдату достигло высшего предела. С почтением. Капитан штаба Японской армии /Подпись/".
Читать далее...

А то как бы мы еще узнали - какие вещи составляли нехитрый быт русского офицера во время русско-японской войны? ;)

LI 5.09.15

Офицерское уже было, теперь солдатское:)

Самое теплое поздравление с пожеланиями, полученное сегодня по почте, хочу переадресовать всем!

"От всего сердца поздравляем Вас и Ваших родных и близких с Праздником из праздников и Торжеством из торжеств - Великим и Светлым Христовым Воскресением!Молитвенно желаем Вам в сей самый долгожданный праздник пасхальной радости на многие годы, терпения, любви Христовой и неоскудевающей веры в спасение!

Пусть Воскресший Христос поддержит и обновит Ваши силы! От всей души желаем встретить и провести праздник Святой Пасхи в глубоком мире и утешении духовном.

Да хранит Вас милосердный Господь и благодатною помощью да содействует в добрых делах на благо Святой Церкви!

И как они сидят все время богослужения? Намедни пришлось сидеть (не в костеле) впервые в жизни - ужас какой-то. Нет, в храме только стоять нужно. Эх, поскорее бы мне войти в норму:)

На этот раз - не армейские:)



смотреть еще

смотреть еще

«…Как и в другие города, после освобождаемые нами, мы точно несли с собою весеннее солнце. Солнце всегда было нашим союзником. Союзником большевиков была зимняя стужа.
Мы вошли в Новочеркасск по приказу Донского походного атамана Попова, когда восставшие казаки еще отбивались от красных на горевшей от артиллерийского огня Хотунке. Красных, вместе с нами, со стороны города атаковало несколько лихих казачьих сотен, а со стороны Александро-Грушевска подоспел на призыв Попова донской отряд полковника Семилетова.
С офицерской ротой я уже колесил по улицам. Это была военная хитрость донского командования. Нас было мало, но мы должны были проходить так, чтобы наше появление в разных местах города могло создать впечатление, будто бы нас много.
Последний двенадцатичасовой переход всех измотал. Серые от пыли, с лицами, залитыми потом, мы медленно, но стройно проходили по улицам. Светлое неистовство творилось кругом. Это было истинное опьянение, радость освобождения. Все это незабвенно. Мы как бы сбросили со всех темное удушье, самую смерть, все снова увидели, что живы, свободны, что светит солнце. Наши ряды не раз расстраивались. Женщины, старики обнимали нас, счастливо рыдали.
Наш капитан с подчеркнутым щегольством командовал ротой, сверкали триста двадцать штыков, и, как говорится, дрожала земля от крепкого шага.
— Христос Воскресе! Христос Воскресе! — обдавала нас толпа теплым гулом.
—Во истину воскресе! — отвечали мы дружно.
Надо сказать, что особенно строго берегли мы винтовки: они горели от блеска, всегда были тщательно смазаны. Магазинную часть, затвор мы хранили, как хрупкое сокровище. На походе нам разрешалось обматывать магазинную коробку суконками и тряпьем, затвор своей винтовки, я например, обматывал, должен признаться, холщевой штаниной от солдатских исподников.
Не с тряпьем же на винтовках входить в Новочеркасск — командир роты приказал наши фантастические чехлы сиять, я сунул мою солдатскую штанину в карман.
Так мы колесили в тот день по улицам. Кругом улыбающиеся, заплаканные лица. Ко мне подошла пожилая дама с двумя девочками:
— Разрешите с вами похристосоваться.
А у меня лицо в поту, и пыль в палец толщиной. Смущенный, я сунул руку в карман за платком, вытянул эту штанину, измазанную ружейным маслом, и по рассеянности стал вытирать ею лицо. Рота заметила мой просак и скромно отвела глаза. А в толпе, вероятно, думали, что так и полагается, чтобы походный офицер черт знает что вытаскивал из карманов вместо платка. В общем, я благополучно расцеловался с юными горожанками...».

Антон Туркул. «Дроздовцы в огне».

«…В Страстную субботу 22-го апреля 1918 года, вечером, началась наша атака Ростова. Мы заняли вокзал и привокзальные улицы. На вокзале, где от взрывов гремело железо, лопались стекла и ржали лошади, был убит пулей на перроне доблестный начальник штаба нашего отряда генерального штаба полковник Войналович. Он первый со Вторым конным полком атаковал вокзал. За ним подошла на вокзал наша вторая офицерская рота. Большевики толпами потекли на Батайск и Нахичевань.
Ночь была безветренная, теплая, прекрасная — воистину Святая ночь. Одна полурота осталась на вокзале, а с другой я дошел по ночным улицам до ростовского кафедрального собора. В темноте сухо рассыпалась редкая ружейная стрельба. На улицах встречались горожане богомольцы, шедшие к заутрене. С полуротой я подошел к собору; он смутно пылал изнутри огнями. Выслав вперед разведку, я с несколькими офицерами вошел в собор.
Нас обдало теплотой огней и дыхания, живой теплотой огромной толпы молящихся. Все лица были освещены снизу, таинственно и чисто, свечами. Впереди качались, сияя, серебреные хоругви: крестный ход только что вернулся. С амвона архиерей в белых ризах возгласил:
— Христос Воскресе!
Молящиеся невнятно и дружно выдохнули:
— Во истину....
Мы были так рады, что вместо боя застали в Ростове Светлую Заутреню, что начали осторожно пробираться вперед, чтобы похристосоваться с владыкой. А на нас, сквозь огни свечей, смотрели темные глаза, округленные от изумления, даже от ужаса. С недоверием смотрели на наши офицерские погоны, на наши гимнастерки. Никто не знал кто мы. Нас стали расспрашивать шепотом, торопливо. Мы сказали, что белые, что в Ростове Дроздовский, Темные глаза точно бы потеплели, нам поверили, с нами начали христосоваться.
Я вышел из собора на паперть. Какая ночь, святая тишина. Но вот загремел, сотрясая воздух, пушечный гром. Со стороны Батайска стреляет бронепоезд красных. Каким странным показался мне в эту ночь гул пушечного огня, находящий шум снарядов.
От собора я с полуротой вернулся на вокзал. По улице, над которой гремел пушечный огонь, шли от заутрени люди. Они несли горящие свечи, заслоняя их рукой от дуновения воздуха. Легкими огоньками освещало внимательные глаза.
На вокзале, куда мы пришли, в зале первого класса теперь тоже теплились церковные свечи, и от их огней все стало смутно и нежно. Ростовцы пришли нас поздравлять на вокзал. Здесь были пожилые люди и седые дамы, были девушки в белых платьях, только что от заутрени, дети, молодежь. Нам нанесли в узелках куличей и пасок. На некоторых куличах горели тоненькие церковные свечи. Обдавая весенним свежим воздухом, с нами христосовались. Все говорили тихо, В мерцании огней все это было как сон. Тут же, на вокзале, к нам записывались добровольцы, и рота наша росла с каждой минутой,
В два часа ночи на вокзал приехал Дроздовский, Его обступили, с ним христосовались. Его сухощавую фигуру, среди легких огней, и тонкое лицо в отблескивающем пенснэ, я тоже помню, как во сне. И как во сне, необычайном и нежном, подошла к нему маленькая девочка. Она как бы сквозила светом в своем белом праздничном платье. На худеньких ручках она подала Дроздовскому узелок, кажется с куличем, и внезапно, легким детским голосом, замирающим в тишине, стала говорить нашему командиру стихи, Я видел, как дрогнуло пенснэ Дроздовского, как он побледнел. Он был растроган. Он поднял ребенка на руки, целуя маленькие ручки….»

Антон Туркул. «Дроздовцы в огне».

Дмитрий Шмарин. «Белые пришли! Христос Воскресе!». Холст, масло. 2007.

Дорогие братья и сестры!
Поздравляю вас со светлым праздником Святого Христова Воскресения!

Актуальное фото:)
Что за лазарет - не знаю. Это любительский снимок из фронтового офицерского альбома.

Почитай уже 14 лет, с 94 года... Тогда носил гипс на правой, а теперь - на левой ноге:) Правда, тогда был перелом, а теперь - только лишь разрыв связок, повреждение суставной сумки и отрыв надкостницы.
Но тогда была школьная юность, лето в разгаре урожая ягод, полное одиночество в большом пустом доме с огромной библиотекой и многочасовые посиделки в тени раскидистой яблони, с малиной, крепким чаем, книжкой и пачкой сигарет....
А теперь - отпуск, только начатая стройка, неопределенность с работой - угроза срыва трудоустройства.... можно продолжать, но хватит.
Бяка, в общем. Ну да ладно, переживем!:)

Дело пахнет переломом. Или трещиной. Сейчас поеду в больницу, выяснять.

"...Лечебные свойства нагана изучены крайне недостаточно. Главным образом потому, что терапевтический эффект нагана не подтвержден клиническими исследованиями. Между тем, эффективность наганотерапии подтверждается богатым опытом народной медицины, к сожалению нынче почти полностью утраченным. Многие методы лечения наганом приходится изобретать, как говорится, с нуля. К счастью, благодаря очевидным выдающимся целебным свойствам нагана, самостоятельно разработать курс наганолечения не так уж и сложно. Например, при разнообразных не тяжелых травмах конечностей без повреждения кожных покровов, тканей и костей (вывихи, растяжения, ушибы, гематомы) нужно прикладывать наган к области поражения для снятия отечности и притупления болевых ощущений..."

Если к утру опухоль спадет и смогу нормально ходить - напишу продолжение: "О карманных фонариках и их роли в предупреждении травматизма". Ибо в темное время суток, в условиях недостаточной освещенности, наган не гарантирует абсолютной безопасности. В частности, как показала практика ночного перемещения по пересеченной местности, наличие на маршруте движения препятствий в виде различного рода ям, траншей и канав, создает риск травмирования в результате падения в них. В чем я только что имел возможность убедиться... :)

Еду в метро. Сидя. Соседи справа и слева - парни примерно моего возраста.
Сосед справа - с шевелюрой и бородкой. Читает последование ко Св. Причащению на старославянском.
Сосед слева - радикально коротко стриженый. Играет мобилкой в карты на раздевание с виртуальной девицей.

Говорите по-русски - за рекламу блога, новым ПЧ - за внимание к нему и симпатии!:)

Вот они где - истоки "фашизма" казачьего атамана ;) Эх, как не хватает сейчас России таких офицеров!

"...- Скажите мне, Геннадий Петрович, почему здесь офицеры и казаки такие хмурые и точно забитые. Все не могут примириться с моим назначением?
- О нет, господин полковник. Надо знать здешнее положение... Мы очень здесь и во всем унижены.
- Унижены? Вот как! Но кто же может и смеет унижать казака-ермаковца?
- Тут так, господин полковник... Если осенью прольют дожди — станет непролазная грязь и натоптаны в ней узкие тропинки — вдвоем не разойтись, одному нужно сходить в грязь. И вообще вы видели: местами аллея между арыками тоже узкая... А тут требуют, чтобы казаки и офицеры... уступали дорогу туземцам. Ну и идет какой-нибудь бай Юлдашев или местный аксакал, а то и просто дунганин-«купеза» — а ты сходи в грязь, уступай ему дорогу. Очень это все обидно. Наши казаки через то и в город в отпуск не ходят, сидят по казармам. Чуть что — на казака жалоба. Казак всегда виноват — таранчинец прав... Ну и обидно...
- Кто же установил такой странный порядок?
- Бывший командир полка... Ну и бригадный тоже — боится недоразумений... Бай Юлдашев на него влияние имеет. Он ему и дом построил, видали какой! Тоже городской голова, кто он такой — неизвестно... Говорят — социалист... Ну и боятся его. Донесет.
— Странно. Сколько служу — ничего подобного не видал.
Вспомнилась мне Индия, где я был проездом за десять лет
до получения полка, в 1901 году. Там я видал английские гарнизоны в Бенаресе, Агре и Калькутте, и как там держали себя офицеры и английские солдаты перед туземцами.
Я молчал, обдумывая положение. Знал, что на нашей службе, как говорят солдаты, «не довернешься — бьют и перевернешься — бьют». Совсем стемнело. Писарь внес зажженную керосиновую лампу с зеленым картонным колпаком.
- Геннадий Петрович, — сказал я, — вы сдали приказ на гектограф?
- Нет еще.
- Подождите сдавать. Я напишу сейчас еще параграф, который вы поставите сейчас после параграфа о занятиях. Да закройте двери, мне надо хорошенько обдумать его.
Деликатный адъютант вышел из кабинета. Передо мною — лист бумаги, ярко освещенный лампой. За спиною — темное окно. Там город, и было в городе страшно, томительно тихо. Чуть шуршали листья тополей, да, не умолкая, пели свою тихую ночную песню арыки. Прохладная ледниковая вода, булькая, бежала по ним.
Я писал: «Звание казака-солдата высоко и почетно. Государь Император носит воинское звание и есть первый солдат Российской Армии. Мы должны постоянно помнить и сознавать, какое высокое звание мы носим, и обязаны потребовать к себе должное уважение.
Казак, выходя из казарм в город, должен постоянно помнить, что он имеет честь носить мундир 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка, он должен быть чисто и строго по форме одет и всегда быть при шашке.
Казак должен быть вежлив и услужлив и вместе с тем со знавать свое высокое звание.
Казак никому не должен уступать дорогу, кроме господ офицеров и старших над ним казаков и солдат, стариков, жен щин и детей как русских, так и туземцев. Все остальные, кто бы они ни были, должны уступать дорогу казаку.
Казак не может позволить, чтобы кто-нибудь посмел его обругать или тем более ударить. Казак должен помнить, что Государь Император не напрасно разрешил воинским чинам ходить при оружии. Дерзкий должен быть наказан».
Я позвонил и передал написанное адъютанту.
— Поместите это в сегодняшний приказ.
Я наблюдал, как менялось выражение лица Самсонова. Сначала оно выразило удивление, потом стало озабоченным, даже как бы испуганным.
- Господин полковник, вы не боитесь отдать такой приказ? — нерешительно сказал он.
- Вы находите, что в нем есть что-нибудь незаконное?
- Незаконное? Нет... Но...
- Ну, договаривайте.
- Непременно будут сразу столкновения. Разбаловались у нас очень таранчинцы. Они ни за что казаку дорогу не уступят. Не всегда уступают и офицеру.
- Ну вот казак и научит такого гуся порядку.
- Бригадный будет очень недоволен.
— Его это не касается. Я отдаю приказ полку, а не бригаде.
Приказ был отдан. Результаты его сказались в первую же неделю. Таранчинец, не уступивший дороги казаку, был им так отшвырнут в сторону, что вихрем помчался с жалобами, и не ко мне, а прямо к генералу Калитину. В другом случае дошло до драки, было обнажено оружие и были легкие ранения. Потом все успокоилось, туземцы стали уступать дорогу, иные кланялись.
Все мои офицеры и казаки, от самых старших — Осипова и Первушина — до младших, до последнего казака, были очень довольны. Я завоевал расположение полка.
Бригадный командир и начальник штаба бригады, Генерального штаба полковник Криницкий были взбешены. Бригадный грозил мне всякими карами, вплоть до отрешения от командования полком и предания суду, часами сидел у моей жены и доказывал ей, что я слишком молод, чтобы командовать полком, и что Джаркент не Петербург, что, впрочем, для нее и не требовало особых доказательств. Он говорил ей, что мне здорово влетит...
Мой приказ, помимо нормального пути «по команде», попал в Ташкент генералу Самсонову в порядке анонимного доноса с обильными комментариями на мой счет и угрозами, писанными явно русским человеком.
Через три недели я получил в частном письме от Самсонова и мой приказ, и донос с припиской на нем рукой командующего войсками: «Молодец, Петр Николаевич. Вполне согласен и одобряю. А. С».
Однако отдание этого приказа я не могу поставить себе в заслугу. Я знал, что в лице генералов Фольбаума и Самсонова я найду защитников. Я знал, что длиннейший «тетенькин хвостик» тянулся через Верный и Ташкент до самого Петербурга, и даже до Царскосельского дворца, знал, что там меня не выдадут, не посрамят и в обиду не дадут.
Отдавая этот приказ, я твердо верил и в своих офицеров, и в казаков, верил, что злоупотреблять им они не будут. И не ошибся. Казаки пользовались всеобщим уважением. Было трогательно узнавать от посторонних лиц, не говорю, наблюдать, — то, что делалось на глазах у командира полка, не в счет, — но было радостно слышать, как подчеркнуто были вежливы казаки к старым и немощным, к дунганским матронам и малым детям. Они вполне поняли мою мысль и никогда не злоупотребляли моим доверием.

П.Н. Краснов. "На рубеже Китая"