Мырь сказал задумчиво:
-А как ты думаешь, не мешало Пушкину, что у него дом на мойке?


А я думаю, ему там сыро было...

начинается здесь.
Часть первая.
Итак, мы выехали из дому 1 августа 2006 года примерно в 12. Несмотря на то, что наш поезд отходил от Курского вокзала в 15:46, как он уже третий год для нас отходит. Проездных на август мы не покупали, поэтому поехали не на автобусе, а на дяденьке, который первым остановился за остановкой у XLя. За 200 рублей повёз. В час приехали на вокзал и купили две бутылки минералки. Причём мырь не
взял сдачу, потому что забыл. Пришлось потом вернуться. А ещё мы зашли в книжный магазин, в котором книжки до неприличия дешевы и купили книжку про Миклухо-Маклая. Потому что как это - в дороге без текстов? Дальше - как обычно. Мама приехала провожать, привезла каши и пряников. Потом приехал поезд. Потом мы сели и оказалось, что с нами едет полный вагон студентов-педагогов-историков. Сперва они положили свои рюкзаки на наши места, а потом один из них пришёл, увидел нашего Миклухо-Маклая и сказал значительно:
- О, про эскимосов!
Мы нахально засмеялись и ответили:
- Нет, про папуасов!
- Ну, это одно и то же, - ответил историк-педагог.
Поезд ехал без особенных приключений. Ехал себе и ехал. Проезжал Сиваш и мы фотографировали из туалетного окна.

Проезжал Джанкой и мы купили дынь.
Наутро мырь прослышал, что студенты-историки, вроде быы, тоже выходят в Пресноводной. Прослышал и пошёл знакомиться с вождём историков - а вдруг у них автобус, а вдруг в нём есть места? Вождь-начальник сказал, что да, действительно в Пресноводной они выходят, но не знают, будет ли у них автобус, и, кстати, едут не в Новоотрадное, а в Нижнезаморское (в другую сторону, но тоже к морю), и вообще знакомиться вчера надо было. Ну и ладно.
Вообще-то мы надеялись, что в Семи колодезях прнидёт дядя Аким, который нас в прошлом году вёз от станции до моря. Но мы проехали семь колодезей, а никого, кто предлагал бы машину до моря, не было. Тогда мы решили, что пешком пойдём. Вернее, это я так решила, а мырь совсем не так решил. Но мы вышли в Пресноводной и наша проводница по фамилии Безверхая молчаливо простилась с нами. Вот, кстати, и она.

еду в трамвае. Тётенька спрашивает у дяденьки:
-Сколько времени? Девятнадцать? Восемнадцать? Аааа, шесть....

На вечере памяти Сосина восторженно говорят об одной недавно умершей женщине, которая участвовала в каком-то любительском спектакле: "Она была богиней, она завернулась в простынь...."

Оказывается, в 60-е годы в Ленинграде зрители не имели права проносить в зал цветы. Проносили в рукавах пиджаков, в складках одежды, за пазухой....

Творческий вечер старушки-журналистки. Выходит тоже очень старенькая тётенька и с трудом рассказывает: " Нас осталось так мало... Мы создали общество "Хризантема", для тонких знатоков искусства... Сам факт общения для нас счастье. (срывающимся голосом) К сожалению, две хризантемы ушли от нас навсегда... (совсем тихо) хризантема Эмма и хризантема Людмила...

матрица

* * *

Опасен майский укус гюрзы.
Пустая фляга бренчит на ремне.
Тяжела слепая поступь грозы.
Электричество шелестит в тишине.
Неделю ждал я товарняка.
Всухомятку хлеба доел ломоть.
Пал бы духом наверняка,
Но попутчика мне послал Господь.
Лет пятнадцать круглое он катил.
Лет пятнадцать плоское он таскал.
С пьяных глаз на этот разъезд угодил –
Так вдвоем и ехали по пескам.

Хорошо так ехать. Да на беду
Ночью он ушел, прихватив мой френч,
В товарняк порожний сел на ходу,
Товарняк отправился на Ургенч.
Этой ночью снилось мне всего
Понемногу: золото в устье ручья,
Простое базарное волшебство –
Слабая дудочка и змея.
Лег я навзничь. Больше не мог уснуть.
Много все-таки жизни досталось мне.
"Темирбаев, платформы на пятый путь", –
Прокатилось и замерло в тишине.

1979

на набережной сверху кажется не менее величественным, чем, скажем, библиотека имени Ленина - снизу.

отвратительная бессонница.
Это я знаю, отчего. От безделья.

Балаклава.

сдувая пыль веков...
копирайт Виолина. это, кажется, лучшее, что мы привезли.

Когда я решила-таки прыгнуть с этого дома в море, шагнула с этой бетонной плиты с железными краями вниз и летела в общем-то недалеко и невысоко - второй всего этаж, я очень много успела подумать. Ужасно много, хотя лететь-то совсем недолго. Теперь я знаю, что у человека, выбросившегося, скажем, из окна, есть очень много времени на раздумья, которые ничего не изменят.

временно снесено.

И да, нам есть, чем гордиться:
-мырь научился таки плавать и нырять, а я прыгнула в море с двухэтажного дома,
-наловили гору мидий и пожарили с ананасами,
-автостопом добрались из Керчи в Новоотрадное,
-ехали от Симферополя до Севастополя в попутном московском поезде без билетов и под чужими фамилиями - Суслова и Эбулейсов,
-прикинулись сотрудниками музея и ночевали в Хероснесе под кустом,
-за одни сутки побывали в Керчи, на Тарханкуте и в Севастополе.

и будут подробности.
а вот пока рассвет в Херсонесе

я перед отъездом на море успеваю всё сделать, что обещала, потому что после моря вроде как новый год. В этот раз не успела. Осталось недоделанное, наобещанное, а не выполненное. Простите, пожалуйста! Я ничего не забуду. Как приеду - так мигом.

А так - мы уехали.
15:46
Москва - ст.Пресноводная

места не хватает, всё свободные полки заняты....


сохнут фотографии


главная гостиная


главный дом со стороны липовой аллеи

Пожар в Муранове! Краем глаза увидев сюжет в теленовостях, и так ничего толком не поняв от шока, я бросилась искать подробности в интернете. Подробности были одна другой противоречивее: "пожар удалось остановить, коллекция спасена", "усадьба сгорела дотла", "жертв нет", "пострадали два человека", "трое пострадали при пожаре". Ясно только одно: беда случилась! Словом, нужно было попробовать помочь, а заодно и увидеть всё своими глазами. Ранним воскресным утром я уже ехала на электричке на платформу Ашукинская. Всю дорогу мне было не по себе. Неужели всё погибло? Молния попала под крышу? Как же "тужиловка", где готовили уроки дети Боратынского? Она ведь как раз прямо под крышей. Да и всё остальное: кабинет двух поэтов? липовая аллея? знаменитые мурановские холмы, в конце концов? В автобусе я долго не могла решиться и спросить, сколько стоит билет. Просто боялась, что в ответ услышу: "До Мураново? Вы в музей? А его больше нет". Но кондуктор буднично назвала сумму, протянула сдачу, и через десять минут я вышла на остановке, где синий указатель приглашал посетить музей-усадьбу.
На калитке висел замок. "Внимание! Территория музея закрыта" - гласила табличка. Густые кроны лип скрывали дом.
Я обогнула забор - холмы были на месте! Слегка выгоревшие и пожелтевшие, как и полагается ближе к августу, они возвышались над прудом. У воды темнели домики и светло-серый конь пасся на ближнем берегу.
Меня встретила Татьяна Петровна Гончарова, заведующая сектором изобразительного фонда мурановского музея. Мы познакомились несколько лет назад благодаря конкурсу, посвящённому 200-летию со дня рождения Е.А. Боратынского - и с тех пор Мураново стало моим вторым домом. Я даже несколько дней водила там экскурсии.
Сразу оказалось, что работы много. То, что не пострадало от огня, промокло насквозь. На солнце для просушки разложили и годовые подшивки "Нивы", и тяжёлые словари, и набрякшие художественные альбомы с репродукциями. Расстелили прямо на траве бумагу и полиэтилен, разложили мокрые снимки - и мигом зелёный луг стал чёрно-белым. Шутка ли: высушить фотографии за три века сразу! По строгим лицам стародавних обитателей Муранова скакали кузнечики. Как серые неповоротливые птицы, расселись по перилам мокрые папки. Мебель - шкафы, столы, ящики - носили солдаты, специально приехавшие на помощь. Один из них долго и задумчиво вертел в руках мокрый томик стихотворений. Двое других рассматривали значки и вслух читали надписи:
- Жуковский. Поэт.
- Кюхельбеккер. Декабрист.
- Абрамцево. Музей.
Во время короткого перерыва на обед позвонили из газеты. Журналистов на пожарище побывало очень много. Некуда было спрятаться от камер. А путаница всё равно произошла. Например, с пострадавшими. То их двое было, то трое. На самом деле, пострадала одна из тех, кто, спасая, выносил экспонаты из горящего дома. Поскользнулась на крутой лестнице, ведущей со второго этажа вниз, упала и получила сотрясение мозга.
На этот раз спрашивают, какие картины пострадали больше всего. Татьяна Петровна отвечает:
- Пострадал морской пейзаж Саврасова... Он в тяжёлом состоянии, но восстановим. Две вещи, как мы уже точно знаем, сгорели. Это работа неизвестного художника, портрет отца жены Тютчева - он висел как раз в этом месте, где стена прогорела, и портрет Корабанова работы художника Тончи. Но там сейчас обнаружилось, что портрет написан на доске, абрис фигуры как-то просматривается, так что вот приедут завтра реставраторы... Остальные вещи пострадали, главным образом, от воды. Несколько полотен, чувствуется, лизнул огонь, но они вполне восстановимы, у нас очень сильные реставраторы, да и министр культуры обещает мощные силы бросить на Мураново. Так что мы восстановим музей. Хотя, конечно все мы переживаем, как, собственно, и все те люди, которые интересуются русской культурой. Мы получаем звонки со всего мира. Сейчас немножко пришли в себя. Первое впечатление было трагическое. Конечно, как тут успокоишься, но, тем не менее, надежда на то, что музей будет восстановлен, и восстановлен в таком же виде, есть. Оптимизм появляется.
После обеда Татьяна Петровна начинает проверять, все ли картины спасены и в каком они теперь состоянии. Чтение списка напоминает перекличку вернувшихся из боя.
-Вот Павел.
Император грустно смотрит из угла.
-Эх, Павел-Павел... Посмотрим-ка... Не пострадал!
-Как Карл?
-Царапина у него.
-Барона Христиана Пфеффеля нет...
-Этот погиб.
-Останки Ванечки Сушкова! Младенца-то!
Даже описание изъянов портрета Ванечки, того Ванечки, который украшал собой стену мурановской усадьбы - это не простое описание, это какие-то особенные приметы, которые знают только близкие: "на одежде, лице и шее мелкосетчатый кракелюр, края которого на лбу и правом плече слегка приподняты. Неглубокая вмятина в красочном слое правее левого плеча. Слева от головы пятна старого лака". Впрочем, какие же это мелочи по сравнению с тем, что сделал с ним пожар. Теперь Ванечка "потерял 99 процентов красочного слоя" и только его малиновый поясок едва-едва виднеется на побелевшем холсте.
В главном доме сыро и сумрачно. Полы подмели, но в столовой сегодня опять нападала с потолка извёстка. Потолки вообще очень заметно провисли, а паркет набух. В большой гостиной молния прожгла на полу в паркете большую чёрную дыру. Когда увидишь эту дыру, становится понятно, что ни о каком поджоге речь идти не может. Кстати, все, кого я спросила, тоже уверены, что это только молния виновата. Эти дыры есть и на втором этаже: там они так велики, что можно, засунув в них голову, увидеть, как выгорело пространство между каменными стенами и деревянными. Сквозь них и небо видно. А из "тужиловки" открывается вид на сгоревшую крышу. В какое окно не выглянешь - чёрные брёвна, мокрые угли. И всё это говорит о том, что восстановление усадьбы будет делом очень трудным.
На территорию музея долго ещё не зайдёт праздный посетитель. Но около горы старинной мебели, спрятанной под навес и обтянутой плёнкой от дождя, всё равно сидит охранник. Любопытные, говорят, приходят фотографировать сгоревший музей. С бутылками пива приходят, как на развлечение.
Мы отдыхами на крылечке, когда к нам подошли двое. Старший сказал, поглядывая на стопки бумаг под навесом:
-Здравствуйте! Мы с телевидения. Где тут у вас спасённые ценности?
Мы немного опешили, а он продолжал:
-Нам нужно снять десяток предметов: немного фарфора, мебель, холсты... Ну, где это у вас тут?
То, что уже восьмой час, что все помещения закрыты, похоже, нисколько не смутило их. А ведь верно, уже почти восемь. Надо бы попытаться успеть на последний автобус до Ашукинской. Мы поспешили на остановку и, миновав липовую аллею, вновь повстречали телевизионщиков. В быстро надвигающихся сумерках они искали потомков Тютчева.

не подписываться - глупо.
А в Мураново я завтра утром поеду. Вернее, сегодня.

Молния попала в музей Мураново. Сгорела крыша и верхняя часть дома, говорят в новостях. Сегодня вечером дозвонилась до Татьяны Петровны Гончаровой, узнала, что молния была шаровая, прошла от крыши до подвала, кое-где пробила стену и там, где пробила, в фондохранилищах сгорели вещи. Сегодня они выносили из затопленных комнат экспонаты. Плакали, конечно.
Это меня мырь к телевизору позвал - новости показали. Такой родной дом, комнаты, шкафы, портреты. И окна, из которых я глядела на луг, когда уставала писать карточки для каталогов. Говорят по телевизору: "Тютчевский стол теперь отдельно от рукописей" - а я ведь сидела за этим столом, и сердце прямо так и сжимается. Как-то там теперь?
Завтра день рождения у Олежкиной мамы, но, верно, поеду в Ашукинскую к Татьяне Петровне - может быть, нужно помочь.