Знаете, это из серии клиентов, которые… терапевты знают, еще в кабинет не вошли, на стул не сели, а горе их уже пришло, село, сидит и на вас смотрит. А вот через некоторое время заходят и они. Это те клиенты, которые это горе несут перед собой. (с)
Меня очень зацепило, поэтому просто оставлю это здесь.
Тема нашего сегодняшнего разговора – это контакт с утратой. В жизни человека есть такая засада, которая называется утрата. Все начинается с того, что человек рождается в этот мир и потихоньку начинает чего-то утрачивать. Ну, например, сегодня явно ощущается утрата сил у участников интенсива. Потому что много положено усилий на то, чтобы справиться с такой нелегкой задачей, как проживание различных сложностей на этом мероприятии. Кроме того, мы достаточно часто сталкиваемся с тем, что уходят близкие люди, и это является утратой. Мы проживаем жизнь и каждый раз не только приобретаем, но и что-то теряем. Например, отношения, например, какие-то способности. Какие-то возможности. Оказываемся в какой-то точке жизни, в которой что-то еще возможно, точно возможно, а что-то невозможно, и это оказывается утратой. То есть, в общем, так или иначе, время от времени нам приходится сталкиваться с такими потерями, и, соответственно, как это водится у человеческого рода, в общем, переживать состояние горя. То есть, горевать по поводу того, что произошла та или иная утрата. И вот здесь, наверное, самым важным вопросом является вопрос - а как относиться, как в себе идентифицировать и как помогать себе преодолевать различные утраты. Это вопрос и к различным житейским ситуациям, это и вопрос к тем терапевтическим отношениям, переживаниям клиента, переживаниям терапевта, которые могут возникать в ситуации психотерапии.
Что из себя представляет утрата? Когда мы что-то теряем, мы по этому поводу начинаем страдать. Пиковым переживанием подобного страдания, которое может быть телесным, может быть психическим, является особый феномен, который называется боль. Душевная, психическая или еще ее называют экзистенциальной болью. И вот, пожалуй, экзистенциальная или душевная боль является тем ключевым моментом, который играет важную роль в том, как мы обходимся с утратой. Обычно мы все боимся боли, это понятно. Ну, скажем, даже если у нас банально болит зуб, то поход к стоматологу – это всегда некоторое очень серьезное усилие. Ну а во сто крат, наверное, сложнее, когда у нас с вами начинает болеть душа по поводу того, что произошла какая-то потеря. Мы начинаем переживать боль. Душевная боль представляет собой достаточно сложное образование. И возникает она, когда у каждого из нас накапливаются очень сильные чувства. Очень сильные чувства, которые точно так же, как какая-нибудь опухоль раздирает тело, эта самая боль начинает раздирать или бередить нашу душу.
Боль – это, как я уже сказал, состояние, которого мы очень боимся. И действительно, в определенном смысле, боль – это определенный сигнал, если отнестись к боли с интересом, о том, что наступил некоторый предел переносимости. Наступил некоторый предел выносимости. Боль всегда связана с очень сильным напряжением, и это сигнал о том, что то, что накопилось в душе, должно разрядиться. И если с таким вниманием или уважением отнестись к боли, то дальше можно увидеть еще и следующую составную часть боли. О том, что боль – это не просто страдание, не просто слезы, не просто какая-то очень сильная растерянность. Боль – это еще сигнал о какой-то переживаемой ценности. Если я горюю по поводу умершего человека или горюю по поводу развода или еще по поводу какой-либо утраты, то это не просто плач по ушедшему, плач по умершему. Это еще очень важный сигнал, который позволяет каждому из нас осознать ту ценность, которая, как говорила Лена в своей лекции, ценностью не потенциальной, а ценностью реальной. Если я плачу по умершей недавно маме, это означает, что для меня очень важной является ценность отношений. Не с мамой, которую уже никак не вернуть, ни с мужем, ни с женой, которую тоже уже никак не вернуть. А это сигнал о переживаемой ценности. О том, что для меня, несмотря на уход, утрату кого-то близкого, остается очень важной ценность отношений. Именно осознание того, что боль – это сигнал о ценности, позволяет дальше, когда проходит пик психической боли, искать некоторый ресурс.
И здесь нередко бывает так, что на пути проживания психической боли возникает целый ряд достаточно серьезных препятствий. Во-первых, хорошо известно, что Зигмунд Фрейд, когда описывал клиническую картину острого горя, он ввел очень важное понятие. Понятие, которое он назвал работой боли. Нет другого способа обратиться с утратой, с состоянием горя, как говорил Фрейд – прежде всего, совершить работу по переживанию горя. И вот эта работа по переживанию горя, она естественно невозможна, если не приложить к этому определенные усилия. Не совершить над собой насилие, а приложить усилия к тому, чтобы продвинуться по кривой этого горя. А хорошо известно, что утрата в динамическом смысле, она вызывает или характеризуется несколькими стадиями. После случившейся утраты возникает состояние шока, в котором мы не осознаем утраты, и работают достаточно серьезные механизмы психологической защиты или, в данном случае, нарушения границы контакта, возникают достаточно серьезные.
Дальше у нас возникает следующая стадия, стадия переживания. Когда происходит постепенный процесс осознавания утраты. И именно на стадии переживания психическая боль оказывается очень сильной и сопровождается бурным эмоциональным всплеском. И последняя стадия, она характеризуется интеграцией. Когда утрата, боль становится составной частью нашей жизни. Когда мы интегрируем эту боль, утрату в историю нашего личного существования... И здесь, пожалуй, надо сказать о трех эмоциях, которые играют очень важную роль в торможении переживания утраты. В торможении динамики горя, в остановке горя и появлении не очень нормальных, не очень адекватных форм обращения с утратой.
Первая эмоция, которая достаточно серьезно тормозит проживание утраты – это, конечно, ужас. Хорошо понятно, что стадия шока, которая возникает сразу после утраты, естественно, основным эмоциональным переживанием является ужас. Ужас от неверия тому, что эта утрата со мной могла произойти. И нередко бывает так, что какая-то часть клиентов вполне к вам может приходить в этой стадии шока. Хотя нормативно в различных учебниках по психологии описывается, что стадия шока достаточно кратковременная – это, в общем, далеко не факт. Конечно, в таких усредненных вариантах длится она не так и долго, но может затягиваться на годы и даже на десятилетия. Если в младенческом возрасте я столкнулся с резкой и внезапной утратой материнской любви, произошло это тогда, когда я не мог за себя постоять, и возникло особое состояние, которое в психологии описывается как анаклитическая депрессия, то я думаю, что эта травма, эта утрата будет во многом определять весь мой остальной стиль жизни. Я буду многие десятилетия находиться в шоке от увиденного. Шоке от того, что появившись на этот свет, я оказался совершенно беспомощным и человека, который должен был быть сопровождать меня первые полтора года жизни, рядом со мной не оказалось. И вот этот стиль жизни в шоке от увиденного, он может продолжаться достаточно долго.
И тогда происходит такая ситуация, что, как говорил вчера Данила, происходит медленная постепенная неуклонная шизоидизация личности. Начинает работать шизоидная составляющая личности, и я вообще боясь ужаса несуществования, начну уходить от любых проявлений боли. В том числе, и боли психической. Она для меня будет совершенно невыносима, потому что если я, испытав этот ужас, испытаю боль, я умру. И естественно, клиентов, которые находятся в такой стадии, в общем, их не так много, но они встречаются, часто возникает вопрос – а что, собственно, делать в ситуации шока. В ситуации, когда доминирует ужас, и клиент не в состоянии осознать, что с ним происходит. Спрашивают, надо ли его уговаривать, надо ли с ним более активно взаимодействовать, надо ли ему говорить – ну ничего, не плачь, один муж ушел, второй найдется.
Ну, что делать? Это действительно такая сложная стадия, когда от гештальт-терапевта требуется очень серьезный навык присутствия. Фактически, то, что надо делать – это просто быть с клиентом. Не провоцировать его на «давай побыстрее проживем эту стадию». Потому что у каждого свой темп переживания, и можно, конечно, прожить быстро и плохо, но ничего от этого хорошего не получится, а горе может как-то трансформироваться и превратиться в какое-то иное состояние. Здесь не столько надо тратить усилие на разговаривание клиента, на побуждение его к активности. Здесь основные усилия терапевта направлены на то, чтобы быть с клиентом и обеспечить свое активное присутствие. Надо с этим человеком быть. Это основная задача. Здесь очень много бывает сложностей. Это похоже на то, когда телефонный консультант разговаривает с молчанием. Потому что очень трудно и порой бывает невыносимо смотреть на клиента, у которого такие остекленевшие глаза рептилии, ничего не выражающие. Вы тратите массу сил и энергии на то, чтобы привести его в чувство, а он не приводится. И кажется, что усилия, направленные на это, они оказываются безрезультатными. Нередко в этой стадии может возникать собственное отчаяние. А что я могу сделать в этой ситуации? И все эти вещи они, конечно, могут мешать такому, человеческому присутствию терапевта в этом самом контакте. Это вполне может быть действительно молчание. Но молчание, когда терапевт про себя точно знает, четко осознает, что в этом контакте, в этом молчании он присутствует.
Следующая эмоция, которая тоже может достаточно серьезно препятствовать контакту с утратой – это, конечно, страх. Он возникает чуть дальше, уже тогда, когда идет стадия переживания, и действительно оказывается весьма страшны – вот эту самую боль к клиенту, с одной стороны, пережить. Это действительно напоминает, если пользоваться хирургическими метафорами, какое-то вскрытие раны, вскрытие абсцесса, чтобы дальше не нагнаивалось.
Но если подобного переживания психической боли избегать, то мы оказываемся перед весьма печальной перспективой хронического и никогда не проходящего горя. Когда утрата становится какой-то осевой частью нашей жизни. Знаете, это из серии клиентов, которые… терапевты знают, еще в кабинет не вошли, на стул не сели, а горе их уже пришло, село, сидит и на вас смотрит. А вот через некоторое время заходят и они. Это те клиенты, которые это горе несут перед собой. Ну и ладно бы, несли это как некоторый каравай, бог с этим. Но самое страшное и печальное, наверное, состоит в том, что это непереживаемое горе, оно серьезно омрачает жизнь не только их, они иногда к этому привыкают даже и используют в различных рентных целях, но омрачает жизнь их близких. Ну, например, ходит мама с таким страдающим выражением лица от хронического непережиаемого горя. Кислое такое у нее выражение на лице, ну а рядом – детишки. Ну, понятное дело, какие личики будут у этих детишек. Ну, просто страшные. Иногда полные брезгливости, омерзения или того же самого неизбывного страдания, которое может омрачить вот эту самую невинность детства. Ну, не только детства. Иногда ну мама – да, папа, понятное дело, обладают властью, и это может быть таким немым приказанием – типа вот, вообще страдай. Права на счастье не имеешь, права на радость не имеешь, права на удовольствие не имеешь, раз я страдаю – то и ты страдай. Ну а потом из самых лучших соображений от этого самого страдания их можно засовывать в разные приличные учреждения, вундеркиндов этих. Превращать, чтобы у них постепенно, как вчера говорил Данила, крыша съезжала.
То есть, вот этот самый сильный страх переживания горя, он естественно, может превращать вот это самое горе в хроническое, такое, знаете, когда клиент напоминает машинку по истечению слез. Плачет, плачет, все приходит к вам и плачет, приходит и плачет. Ну, на группах есть такие участники, которые все время плачут. Плачут, плачут, плачут, плачут – а толку никакого нет. Потому что происходит такое обычное отреагирование. Когда хроническое горе становится способом утверждения себя в мире. Но таким способом, весьма подмоченным, который не дает возможности толком обращаться с той болью, которая существует. Ну и дальше, следующим чувством, которое также является препятствием на пути проживания утраты, становится стыд.
Стыд связан с тем, что, наверное, в нашей культуре обыденное переживание утраты не является принятым. Существуют определенные ритуалы, вы хорошо знаете, где можно позволить себе позволить поплакать, и это не стыдно, но во всех остальных ситуациях как-то опять касаться ситуации утраты и потери оказывается очень стыдно. Соответственно, если возникает чувство стыда, а оно может серьезно блокировать переживание утраты, то эта утрата тоже может приобретать достаточно длительный фон. Если я начинаю стыдиться, то я лишаю себя самой разнообразной гаммы чувств. Если я стыжусь, то у меня в распоряжении остаются только страх и ужас. Соответственно, я могу регрессировать до какого-то очень раннего уровня, превратиться в такого маленького карапуза 37 лет, который все плачет, почему его мамочка недокормила и недопоила, и в каждой женщине прежде всего видеть материнскую грудь и припадать к ней, желая того или не желая. То есть, можно таки образом справиться со стыдом – регрессировать до степени ужаса, можно переполниться страхом или можно просто стыдиться этого самого переживания. Кроме того, что стыд достаточно серьезно снижает самооценку, из стыда перед переживанием утраты могут возникать самые разнообразные другие феномены, ну, например, зависимое поведение. Ведь зависимое поведение часто тоже базируется на разнообразных утратах. Я ищу себе какой-то суррогат, какую-то замену, которая может мне в какой-то мере восполнить ту утрату, которую я толком вот с этой самой болью пережить не в состоянии. Не могу. Я стыжусь этой утраты. И особенно это касается представителей мужского пола. Ну, понятное дело, женщины – у них с этой самой слезоточивостью все более или менее в порядке. А у мужчин вот здесь как-то полных швах, они должны быть сильными, они должны быть стойкими, они должны быть авторитетными, они должны быть властными – ну а кто из властителей плачет?
Плачут только слабые. Поэтому очень часто у мужчин горе приобретает силу такого стыда перед переживанием, стыда перед болью. Очень такие затяжные и хронические формы, чаще всего проявляющиеся в различных психосоматических расстройствах. То есть, когда компонент переживания уже конвертируется в тело, и возникают достаточно серьезные соматические сложности, в виде различных психосоматических симптомов, которые достаточно серьезно мешают проживать или обращаться с ситуацией утраты. И часто с мужчинами-клиентами приходится работать с этими аспектами соматики, возвращая или как-то соединяя вот тот соматический симптом, который есть, в ситуацию достаточно давних утрат. И поэтому здесь имеют такие проявления место, как отсутствующее горе, отставленное горе его описывают, затем соматизированное горе, целый ряд проявлений этих утрат, которые нередко можно встречать у мужчин. Чем важно заниматься в психотерапии утрат? В психотерапии утрат, прежде всего, для гештальт-терапевта четко видеть ту феноменологию горя, феноменологию утраты, которая есть у конкретного клиента. Ну, например, поглощенность образом утраты, проявленность телесного или физического страдания, чувство вины – достаточно распространенная вещь. А почему я не сделал того-то, того-то, того-то для умершего или для ушедшего или почему я так-то и так-то не организовала этих отношений, что они прекратились. Нередко, что, кстати, тоже часто пугает начинающих психотерапевтов, это возникновение различных враждебных или агрессивных реакций со стороны горюющего человека.
Важно помнить, что при переживании утраты у клиента очень много злости. Злости, ярости и раздражения. И задачкой терапевта является принять на себя, выстоять, выжить в этой ситуации, когда клиент начинает на тебя очень сильно разъяряться. Здесь закономерно возникает противоположная реакция. Ну что же так, я же тебе хочу помочь, я к тебе проявляю ласку, я к тебе проявляю нежность, я активно рядом с тобой присутствую, а ты берешь на меня и злишься, какая ты сволочь. Такая, знаете, возникает контрпереносная реакция, которая может серьезно уменьшить эффективность психотерапевтической работы. А вместе с тем эти враждебные реакции являются закономерным проявлением горя. Какое право ты имел от меня уйти, мне так с тобой было хорошо. Зачем ты умер, мне так с тобой было комфортно. То есть, все эти переживания, они, естественно, вызывают достаточно серьезную агрессию и достаточно серьезную злость. Что с этим делать? Надо дать возможность злости произойти, надо дать возможности злости появиться в контакте, надо дать возможность клиенту эту злость выразить. И осознавать те контрпереносные реакции, которые в этой ситуации могут возникать. Причем, у каждого клиента горе – это достаточно обширное, достаточно многообразное состояние. В общем, надо обращать внимание на те конкретные феномены, на те конкретные симптомы, элементы острого горя, которые могут здесь возникать.
Кроме работы с актуальными проявлениями утраты, дальше речь идет, если уже такая, долговременная терапия, о достаточно серьезной возможности или стратегии, которую можно обозначить как терапевтическая реконструкция утраты или терапевтическая реконструкция боли в жизни клиента. Клиенты, наполненные ужасом, страхом, стыдом иногда четко не осознают о том, что душа болит. Более того, даже само слово «боль» является для них в какой-то мере запретным, неосознаваемым, скорее даже. И в силу этого боль клиента с болью – она везде. Ну вот знаете, древние иудеи, и нынешние иудеи – они никогда не произносят имя бога, оно у них никак не пишется. Почему? В силу того, что это что-то такое, находящееся везде, а если слово «бог» написать, то оно уже как-то локализуется. А поскольку везде – то негоже это дело обозначать, оно имени определенного не имеет. И точно также с болью. Очень важно боль из реальной превратить в семиотическую, то есть знаковую. По крайней мере, дать возможность клиенту дать произнести банальную фразу «у меня душа болит». Или «мне больно». Больно от того-то, того-то и того-то. И сама вербализация боли позволяет боли не властвовать над клиентом, не находиться везде, а быть в какой-то мере неуправляемой. А уже, соответственно, находиться в том месте жизни, в той точке жизни, к которой она реально относится. Потому что в ситуации торжества боли она действительно везде. И очень важно найти инструмент, чтобы как-то начать эту самую боль приручать.
Вербализация боли, превращение ее в семиотическую, начинает достаточно важный процесс при вот этой терапевтической реконструкции боли – поисков ресурсов психической боли. Потому что, как я уже говорил в самом начале лекции боль – это всегда сигнал о переживаемой ценности. Я на этом хочу заострить ваше внимание. Боль может быть даже о нескольких переживаемых ценностях. И далее идет работа по поиску этих ценностей. По поиску этих отношений, этих стилей поведения, моделей поведения, которые могут оказаться достаточно в этом смысле ресурсными и выводящими клиента на дальнейшую дорогу жизни. Потому что если этих ресурсов не найти и боль не пережить – понятное дело, жизнь клиента останавливается. Останавливается в этой ситуации непережитого горя. Он не может идти дальше. Он завязает в этой ситуации незавершенного гештальта горя. И нет другого пути в этом смысле, чтобы с этой болью работать. Ее можно отодвинуть, но она не уйдет, ее можно отодвинуть, но она не уйдет, на нее можно сильно разозлиться, она тоже не уйдет, если не работать с болью, она остается внутри нас. И это та незаживающая рана, на совладание с которой будет уходить достаточно много нашей с вами энергии. И только возможность ее заживления с помощью различных ресурсов психической боли, оно может позволить человеку двигаться дальше. Ну а для этого в терапевтической паре необходима такая вещь, как смелость и мужество клиента столкнуться с собственными болевыми переживаниями. Ну и смелость и мужество терапевта на то, чтобы эти переживания встретить и пойти вместе с ними и клиентом дальше. И это всегда приводит к тому, что работая с клиентом в ситуации утраты, терапевт является таким поводырем, который мягко, но одновременно настойчиво подталкивает клиента, чтобы он шел по пути проживания вот этой самой утраты и выхода в дальнейшую жизнь. Для того, чтобы он обнаружил себя и обнаружил собственную аутентичность.
Когда-то Мераб Мамардашвили сказал, что человек начинается с плача по умершему. То есть, с осознания утраты, с той боли, которая у нас возникает по поводу утраченного, может начаться наша новая жизнь. И тогда достаточные усилия, потраченные на выживание… Скажем, недолюбила меня мама, я все выживаю, выживаю, выживаю, мне уже 37 лет, а я все выживаю, постоянно находясь в какой-то критической ситуации. И лишаю себя свободы человеческого существования. Я оказываюсь очень сильно несвободен. И нередко это очень важно – поработать, увидеть эти ранние травмы, но, знаете, работая с клиентами, часто приходится сталкиваться с такой вещью. Что ранние травмы – они конечно хороши. Хороши в смысле того, чтобы с ними поработать. Они, может быть, очень удачны, чтобы проявить свое гештальт-аналитическое искусство поискать, поковыряться – а что там, собственно, происходило и в какой ситуации. Но нередко приходиться сталкиваться с тем, что эта погоня за выделением чего-то очень раннего приводит к тому, что мы опустошаем наше настоящее. Погоня за призраками прошлого опустошает настоящее. И тогда осознавание может носить достаточно драматический характер.
Ну вот, мне 37 лет – и что? Я все гонюсь за каким-то призраком недолюбившей меня мамы. А вообще что происходит с моей жизнью? Как я обращаюсь с собой? Каковы сейчас мои ценности? Я могу еще лет 10 потратить на то, чтобы погоняться за этим призраком. А что еще через 10 лет со мной произойдет? Это будет все то же выживание или мрачное хождение по различным психотерапевтам. Или лучше осознать, что я сейчас делаю со своей жизнью. И здесь для терапевта очень важно не только, реконструируя историю жизни клиента, историю боли, историю утраты, совсем уходить в такой аналитический подход, а четко видеть преимущество этой простой ситуации здесь и сейчас. А что сейчас происходит в твоей жизни? Как эта утрата касается сейчас твоей жизни, как она меняет твою жизнь и почему твоя жизнь так пуста. Может, хватит бегать за призраками и лучше обернуться к той актуальной ситуации, которую точно можно прожить, от которой точно можно получить удовольствие, и с которой может начаться какая-то точка реальной жизни. То есть, вот это основные задачи, проблемы, трудности, которые могут возникнуть у терапевта и у клиента, когда возникнет эта работа с этой возможной утратой. Вот, пожалуй, это все, что я хотел сегодня рассказать.
• 10%-ную настойку прополиса лучше всего купить в аптеке. Пузырька емкостью 25 мл вам хватит надолго, а стоит он всего несколько рублей.
1. Прекратите критиковать. 
К бабушке в деревню отвезли на лето,
idth="700">
Виталий Петровский относится к плеяде молодых художников. Родился он в городе Виннице. Произошло это событие 2 апреля 1975 года. Художественное училище закончил в родном городе, а в 1990 году поступил в Киевское художественно-промышленное училище.
Вы замечали, что все дома и квартиры пахнут по разному? У кого-то прямо с порога с ног сшибает застарелый запах сигаретного дыма, а у кого-то встречает запах свежесвареного кофе и домашней выпечки. Для того, чтобы ваш дом пах домом, а не общепитом или складом нужно соблюдать несколько простых правил:
