Игорь Волгин, писатель и историк, президент Фонда Достоевского,вице-президент International Dostoevsky Society

В прошедшем на днях телесериале «Достоевский» Евгений Миронов, исполняющий главную роль, вдохновенно читает пушкинского «Пророка» — стихотворение, которое, очевидно, неслучайно так любил его герой. Автора «Преступления и наказания» ещё при жизни называли пророком: по истечении времени это «звание» утвердилось.

Между тем следует задуматься о сути его пророчеств. Ведь Достоевский никогда не предсказывал ни конкретных политических событий (войны, революции), ни тем более их точных дат. Он говорил о другом.

В страшном сне Раскольникова люди, в которых вселились некие «трихины», не могут согласиться, что считать злом, а что добром, и убивают друг друга «в какой-тобессмысленной злобе». «Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали… Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя…» — всё заканчивается самоистреблением. Современники не обратили на эти «фантазии» особого внимания; потомки с изумлением приложили раскольниковское сновидение к реальным историческим обстоятельствам — Гражданской войне, расколовшей Россию после революции 1917 г.

В «Дневнике писателя» 1877 г., касаясь дикой резни, учинённой турками над мирным населением Болгарии, Достоевский — по контрасту — рисует идиллическую картину Невского проспекта, где матери и няньки мирно выгуливают своих питомцев. И только автор «хотел воскликнуть про себя в восторге: „Да здравствует цивилизация!“ — как вдруг во всём усомнился». Уж не мираж ли это? И «если не сдирают здесь на Невском кожу с отцов в глазах их детей, то разве только случайно, так сказать, „по не зависящим от публики обстоятельствам“, ну и, разумеется, потому ещё, что городовые стоят».

 

Никакая цивилизация, если она бездуховна, не гарантирует от людоедства и геноцида. Лишённая нравственного стержня, она существует лишь потому, что «городовые стоят». Поэтому, говорит Достоевский, «если б чуть-чуть „доказал“кто-нибудь из людей „компетентных“, что содрать иногда с иной спины кожу выйдет даже и для общего дела полезно… то, поверьте, тотчас же явились бы исполнители, да ещё из самых весёлых. …И даже ещё неизвестно, где бы мы сами-то очутились: между сдираемыми или сдирателями?» Весь XX век убеждает нас в верности этих слов.

Кстати, не обольщался Достоевский и по поводу возможного развития отношений с освобождаемыми русским оружием народами. «…По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, — не будет у России, и никогда ещё не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобождёнными!.. Начнут они непременно с того, что… объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись…» Это не политические прозрения писателя, это «всего лишь» знание души человеческой.

Не потому ли так зорко смотрел? Ведь Достоевский — не Ванга. И не гадалка на рынке. Он угадывает не вещи, а ход вещей.

Пушкинский Пророк получает только один дар — видения и понимания. Он постигает всё сущее: «И внял я неба содроганье…» Только после этого он начинает жечь глаголом сердца людей. Дар, обретённый Достоевским, ровно такой же. Только постигнув глубины человеческой природы («Человек есть тайна»), можно предвидеть, как эта природа явит себя на роковых поворотах истории.

Булгаковский Воланд говорит, что за тысячелетия люди мало изменились. Бесы гнездились уже в том времени, в котором жил Достоевский. Но надо было быть Достоевским, чтобы их опознать. Пророки предвидят будущее, потому что прозревают его в настоящем. Они просто знают людей.

Для Достоевского это было профессией.

http://www.aif.ru/culture/person/25716