Из моих поделок самая интересная история, пожалуй, у Циббе. Прозвище ей дал немец Рубен -- мой сосед по институтскому кабинету. Из института я тогда уже ушёл в армию, но у меня остались ключи, и выходные я почти целиком просиживал в бывшем своём кабинете, ставшем за два года словно родным. Чувствовал себя как дома: кодил себе, слушал музыку, листал сайты, писал заметки, гонял чаи. Появлявшиеся иногда соседи--законные обитатели кабинета нисколько меня не смущали, и при Рубене я как раз заканчивал набивать и зашивал очередную поделку. Узнав, что имени у поделки ещё нет, Рубен предложил назвать её "Циббе" -- по-немецки это что-то типа "зайка", ласковое животное прозвище, из одного ряда с "мурка" или "бурёнка".

Кроил и шил Циббе я в армии, сидя под навесом, куда солдаты выходили покурить -- у меня тогда ещё не было своего собственного места. Месяц или два я так "прослужил" -- утром приезжаю, до обеда сижу под навесом и ожидаю
дальнейших указаний, после обеда отпускают на все четыре стороны, и никого не волнует, что ехать мне некуда. Читать там под навесом оказалось слишком шумно, лепить -- слишком ветрено: глина моментально засыхает; поэтому я начал шить. Первого, "чернового" зайца по выкройке Тильды сшил из обшивки дивана, найденного на армейской свалке, и набил кусками поролона из того же самого дивана. Чернового зайца говорливые солдатки-курильщицы, глядевшие на моё шитьё, предложили назвать Сасон, и я вышил имя ему на курточке; жаль, фотографии Сасона не сохранилось. Сасон достался доброму солдату-замзавхозу Озу, который обычно разрешал мне оставаться ночевать в части, и давал ключи от сторожки.

Циббе сделана по той же тильдовской выкройке, но из нормальной магазинной ткани, и вместо кукольной курточки с оборочками у неё формочка настоящего армейского цвета, с аутентичными погончиками и кармашком на груди. На форменной рубашке у мальчиков кармана два, слева и справа, большие, с клапанами; у девочек -- один крошечный, как у Циббе. Предполагается, что солдатки, как и гражданские девочки, все свои вещи таскают в дамской сумочке, поэтому карманы им ни к чему.

Перед самым вручением дочке знакомых на девятилетие, я сделал для Циббе ещё и красный беретик, отрезав для него немножко материала от настоящего, проносившегося до дыр старого берета офицерки-командирши. Пришил по ободку чёрный шнурок -- всё как у настоящего армейского берета. Вообще, берет в израильской армии надевают на голову только на торжественных церемониях, а остальное время он должен лежать под погоном. Я за свою службу надевал берет, может быть, десяток раз. Так и у Циббе берет на голове сидел очень плохо, моментально спадывая; зато под погоном смотрелся как положено.

В армейской сторожке, куда меня пускал Оз, -- два окна, две кровати, две тумбочки -- сквозняка не было, и там мне без помех удалось слепить и раскрасить Кису. Уже тогда я носил в своём солдатском вещмешке глину, краски и кисточки вместе со сменой одежды и санитарными принадлежностями. Кису я оставил сослуживице, сторожившей вместе со мной; теперь она уже полгода как закончила армию, и какова кисина дальнейшая судьба -- я не знаю. Вероятнее всего, так и осталась в части, и никто теперь не знает, откуда она там и для чего.